– Может, ты ещё и нимб над моей головой видишь? – как это было не кстати! Он даже закатил глаза, будто действительно проверяя, нет ли над его головой нимба. Она же после секундного замешательства, вдруг разозлилась на свою растерянность, на то, что многое себе позволила, что сильно его перехвалила, и, разумеется, более всего на то, что не смогла заставить сделать то, чего хотела.
– Ты что думаешь, я это просто так, что ли? – её глаза заблестели, казалось, она сейчас заплачет от обиды и непонимания. – Ты совсем меня не ценишь. Я столько для тебя делаю, а тебе наплевать, совсем наплевать, – кинула Настя сгоряча самый глупый аргумент; щёки у неё буквально пылали.
– Нет, что ты, я тебя очень ценю, у меня ближе тебя никого нет, – примиряющим и немного виноватым тоном ответил Фёдор, т.е. так, как не следовало отвечать ни в коем случае, после чего она окончательно сорвалась. – Ты не так поняла, ты что-то уж очень всерьёз. Т.е. я не в игрушки тут, конечно, играю, и не думал, но ты уж слишком всерьёз, не надо так. Прости, я не хотел, не обижайся, – он сам осознавал, сколь неуместны сейчас его слова и сколь жалко выглядит, произнося их. – Я просто не понимаю, к чему ты затеяла этот разговор.
– Делай мне предложение, – она проговорила раздельно каждое слово, её голос звучал звонко и твёрдо от уязвлённого самолюбия. Считанные минуты, и всё пошло не так.
На протяжении беседы его взгляд блуждал между её лицом и телевизором, Настя же всё время смотрела на него, и в глазах у неё сменилась, наверно, вся палитра ощущений от беззаботной радости через недоумение и обиду до горькой озлобленности. Сейчас же Фёдор пристально всматривался в этот сверкающий болезненной растерянностью взор и только-только начинал понимать, как она с ним намучилась за все эти 3 года; это его действительно задело. Такую вину перед ней он не смог бы загладить ничем и никогда, так что брак их был заведомо обречён. Потом Фёдор вдруг сам нервно растерялся, время от времени дурацкая улыбочка поигрывала на его губах, от которой слегка подрагивало всё лицо, однако как ответить на её реплику, он не представлял. Настя сидела перед ним прямо, одетая в простое домашнее платье, в котором выглядела прекрасней, чем в любом другом – такая была минута. Его сильно поразило, какой далёкой она стала для него в это мгновение, он действительно её не заслужил, её цель и его цель были различны. Разумеется, тогда Фёдор всего этого не понял, но ощутил вполне. Да, он не любил её, теперь точно не любил, и, конечно, никогда не собирался на ней жениться, ему просто было удобно с ней жить. В следующее мгновение в его уме появилась надежда, что всё удастся как-нибудь замять, правда, справедливости ради надо отметить, надежда весьма жиденькая.
– Понимаешь… – неуверенно начал Фёдор и тут же осёкся.
– Понимаю, – холодно, почти надменно оборвала Настя.
Она спокойно встала и пошла собирать вещи. В том или не в том смысле не ясно, но, видимо, чего-то подобного Настя ждала, поскольку много времени у неё это не отняло. Все эти несколько минут Фёдор просидел на прежнем месте как неодушевлённый предмет, почти ничего не ощущая, и пустым взглядом смотрел в телевизор, машинально нажимая кнопки на пульте и громко шелестя целлофаном, в который тот был заботливо завёрнут не им. Одевшись, с большой сумкой в руках, Настя, даже не глядя в его сторону, сказала:
– Остальное заберу потом, – и это оказались последними словами, которые он от неё услышал.
Дверь негромко, но отчётливо захлопнулась, а Фёдор всё продолжал сидеть на диване в отрешённом оцепенении. Через несколько минут он начал приходить в себя, мысли зашевелились, и тут же возникло мерзкое ощущение противоестественности произошедшего, в первое мгновение коего по его телу пробежала ледяная судорога, после чего пришло полное бессилие, и душевное, и физическое. Немного погодя он встал, прошёлся по комнате, ноги отнимались как после долгого сидения и немного дрожали в коленях, посмотрел вниз через окно, её машина всё ещё стояла у подъезда. «Может, ждёт, что я её остановлю?» – пронеслось у него в голове, он даже сделал едва заметное движение к двери, но потом остановился, чего-то соображая. Настя же ничего не ждала, она просто плакала.
Постепенно пустота в голове начала заполняться лихорадочными, бессвязными, путанными обрывками мыслей, которые Фёдор и не старался сдерживать. Почувствовав, что голоден, он зашёл на кухню и про себя заметил: «А ужин она всё-таки приготовила. Видимо, на случай, если вынудит меня сделать ей предложение. Странно, Настя, кажется, всё продумала, умудрилась даже вызвать у меня нужное настроение, а главного как раз таки не учла. Хотя откуда ей было знать, что я не люблю её…» В этот вечер еда Насте особенно удалась, и более всего мясо, она ещё никогда его так не готовила, приберегая рецепт для особого случая, который, собственно, и настал. Сваливая грязные тарелки в раковину, Фёдор, наконец, на сытый желудок заключил: «Всё-таки она меня не понимала, так что это кончилось бы плохо в любом случае».
– Хотя что тут понимать? – вдруг прибавил он вслух в абсолютной тишине, и прозвучало это так странно, будто и не им было сказано.
30.04 Расставание – поганая вещь, даже когда ты сам его инициируешь или хотя бы не против этого, даже не тяготясь тем, кто тебя покидает. Впрочем, я ведь не хотел, да и как-то вдруг всё произошло, с мыслями не могу собраться. Наверно, хорошо, что она первая пошла на выяснение отношений, я, может, никогда бы и не решился. Да и зачем? Но жизнь ей бы обязательно загубил, именно в отместку за любовь, т.е. заботу, как, мол, обычно рассуждается: хочешь – делай. Никогда не думал, что сознательно в состоянии совершить такую гадость, а вот, однако, как узнать-то удалось, случай подвернулся, даже малодушное облегченьеце пришло, гордость, что ли, ведь мог сделать нечто плохое, но не стал. В общем мерзко, очень мерзко, с трудом сам себя выношу. Ну, а если… хотя что уж теперь?
Вроде бы красива, совсем не дура, а ведь хоть убей не то, всё равно не то, на генетическом уровне не то, не этого мне надо. Я не знаю, чего мне надо, знаю только, что не этого, думаю, она сама всё прекрасно поняла. По всей вероятности, она предположила, что я пока не готов (в моём-то возрасте) или слишком зациклен на себе и проч., но как бы то ни было, теперь это не более, чем мои домыслы, а действительно творившееся в её душе, я так никогда и не узнаю. Странно вообще-то: столько лет вместе, а, выходит, знали друг о друге не многим более, чем совершенно посторонние люди. Вот что её толкнуло на этот разговор именно сегодня? Не понятно. Можно же было и отложить, всего на пару месяцев, а там и отпуск, и пляж, и море, и номер в гостинице, и совсем иное настроение; ей-богу, не хочется думать, что она просто глупо просчиталась, буду полагать, всё у неё шло от души. А я ведь до вечера, буквально до последней минуты, ни о чём не подозревал, она же когда-то умудрилась обдумать предстоящий разговор, хорошо обдумать, однако ошиблась, наивно, по-детски, очень жестоко. Представляю, каким жалким я выглядел в конце произошедшей сцены, и пусть это будет для неё слабым утешением, такой удар по самолюбию вынести можно. Сама она тоже не без греха – после стольких лет совместной жизни так плохо меня понимать.
Кстати говоря, помимо прочего в осадке осталось занятное, очень отчётливое ощущение растерянности, будто некто требовал от меня чего-то вполне определённого только на неизвестном языке, я смутно чувствовал, что имею это, однако всё, к чему оказался способен в своём желании помочь, – нелепо размахивать руками да громко переспрашивать, что отнюдь не прибавляло понимания – возни много, а смысла ни на грош. Что можно ещё сказать? Через несколько часов после нашего глупейшего разговора переживания почти померкли, в памяти остались лишь отдельные сцены, я уж с трудом могу вспомнить, что нас объединяло все эти непродолжительные годы. Неужели только удобство? Вроде бы нет; она правильно сказала, у нас многое было, но чего-то большого как раз таки не случилось, наши отношения действительно остановились где-то в самом начале и не двигались далее. С другой стороны, если бы этого не произошло, думаю, всё разрешилось бы гораздо раньше. Но нет, мы были наивны, очень наивны, непростительно наивны, и хорошо, что закончилось только нервотрёпкой. И причина этой «наивности» не в тривиальном недопонимании или отсутствии опыта, наоборот, по большому счёту, все всё понимают. Тут какой-то надрыв, подростковый фанатизм, что ли, и я не только нас с ней имею в виду, он заметен у многих, мол, раз не способны на нечто грандиозное, то не надо вообще ничего, готовы отгородиться от всего и жить в своём произволе – самолюбие не выдерживает. Правда, иной альтернативы теперь я для себя не вижу, однако сие уже не важно, т.е. важно, но не здесь. А дежурным сексом без любви поднадоело заниматься. Впрочем, такие нюансы уже можно списать на возраст. (Просто к слову пришлось, возможно, и не зря.) В любом случае, теперь всё это частности, и одиночество, как не крути, должно пойти мне на пользу, заботиться сам о себе стану, да и время лишнее появится, не надо будет никому объяснять, чем, когда и почему собираюсь заниматься.
