Странно, но я никогда доселе не замечал, как решение или, скорее, предвкушение решения бытовых проблем может успокаивающе действовать на состояние души: изо дня в день появляется стабильность, определённость, есть что-то обязательное, что-то, что надо делать постоянно. Конечно, это мелочная чепуха, но всё же один вполне существенный смысл она имеет, а именно: помогает оценить, сколь много важного, но иногда незаметного делают для нас близкие, которых мы в то же время можем и не любить, что тем не менее не должно умалять нашей благодарности. И хоть это звучит с обыденной назидательностью, но такая уступка с моей стороны пока всё, на что я сейчас способен, ведь уже несколько часов кряду из головы не выходят ни чем не примечательные сцены, как она, например, по субботам старательно вытирала пыль с мебели или развешивала сушиться чистое бельё на балконе или усердно обжаривала овощи на сковородке почти баз масла, так что постоянно приходилось их переворачивать. Нет, я не бесчувственный, сердце всё-таки сжимается.
Но полегче становится на нём, когда понимаешь, что своими проблемами ты никого кроме себя не мучаешь, а самого уже, кажется, и не жалко. В последнее время я, видимо, стал очень холоден в обращении, рассеян, может, даже надменен. Себе-то я могу это объяснить, а вот окружающим терпеть подобное весьма странно, если не сказать обидно. Я меняюсь, но к лучшему или худшему – не понятно, внешне становлюсь безразличней ко всему, сам иногда чувствую, как смотрю пустым и отрешённым взглядом, даже сейчас чувствую, хоть и случились пару раз мгновения отчаяния, минуты страха, будто безвозвратно потерял нечто важное, однако особого содержания в них не было, только несмелые восклицания. Наверно, поэтому и жалости к себе не испытываю, что является прочной основой для объяснения. В целом же осадка не получается: вполне спокойно, комфортно, с удовольствием подумываю, что дома мне теперь не надо что-то из себя строить, что-то, чем я не являюсь. Цинично, конечно, говорить о ней как о препятствии, да и чему? самокопанию, что ли? как бы она смогла ему помешать? Думаю, узнай она всё, что внутри меня происходит, наверняка приняла бы таким, каков есть, безо всяких условий. Я сам не могу этого допустить, ведь в таком случае стало бы ясно, что в моих исканиях нет ничего существенного, а мне уникальности хочется. Вот и ещё одна причина для разрыва.
Между тем, мне ни разу и в голову не пришло подумать о том, что будет с ней дальше, я сосредоточился лишь на ожидающей меня неизвестности, на своей решимости перед грядущим одиночеством, готовности ко всему, что бы не произошло. А что же, собственно, может случиться? небеса упадут на землю? Нет, и хуже будет мне, а не ей. Но неужели я столь мелочен, что мне нужно бряцать пустыми фразами, чтобы выносить самого себя? Пытаясь найти разумное оправдание произошедшему, я прибегаю к нелепым аргументам о долженствовании, хочу, но не могу отрезвиться, поскольку слишком увяз и изнежился в неизменной обстановке, промышляю по мелочам, а жизнь проходит мимо, большая часть прошла, и ни гнев, ни ярость, ни досада на самого себя, на своё ничтожество и рабство, на то, что не в состоянии вырваться из них, не помогают, будто бью кулаками глухую стену, которая никогда и не подумает поддаться. А потом что? отчаяние? оцепенение? И всё по новой. И прежде случалось со мной нечто подобное, но тогда я не обладал ничем, что мог потерять с сожалением, поэтому и продолжил идти своей дорогой, а сейчас вот сижу и копаюсь, доискиваюсь чего-то значимого, но вокруг опять пустота, ведь сегодня последнее потерял, последнее, и как бы не пытался себя убедить в обратном, так оно и есть на самом деле. И что теперь? Опять идти по кругу, ловко перехитрить себя тем, что хочу ровно того, чего могу себе позволить, смиренно дожидаясь старости, в которой потребностей уже поменьше да и скромности побольше? Хотя как сказать, такие как я с возрастом становятся непомерно самолюбивы. Этого будущего я хочу, туда ведёт моя прежняя и нынешняя жизнь? Правда, доселе я не вполне осознавал своего состояния, а сейчас, сколь бы ничтожны не были мои переживания, я прямо их высказываю, чтобы посмотреть на себя со стороны и… и понять всю мелочность своих притязаний. Последнее звучит как поучение.
Ночью Фёдор так и не смог заснуть, тяжело и гадко было у него на душе. Временами в полузабытье среди бессвязных мыслей его посещало нечто вроде вдохновения или, точнее, понимания, но одним лишь спутанным чувством, без содержания, которое рассеивалось в тот же миг, как только он пытался на нём сосредоточиться. Фёдор не отдавал себе отчёта, что и как с ним происходит, но мысль о том, что он до сих пор не оставил ни в чьей жизни ни малейшего следа, а если и оставил, то весьма скверный, окончательно утвердилась среди ночных переживаний. Настала пора подводить промежуточные итоги, но каковы они были? Их просто не оказалось. Разумеется, он мог с лёгкостью не обращать внимания на это обстоятельство и сидеть дальше, удовольствоваться нынешней жизнью, поскольку кое-чего в ней действительно добился, но, к сожалению, Фёдору этого было мало. То он помышлял, что нужно завтра же всё исправить, Настя наверняка бы его простила, потому что сама была немного виновата, начинал строить конкретные планы, а через несколько мгновений тут же про них забывал и вдруг сбивался на воспоминания, иногда приятные, иногда не очень, о том, как она любила наблюдать за ним, поглощающим приготовленный ею обед, сидя за столом напротив, подперев рукой подбородок и смотря с снисходительной улыбкой будто на маленького мальчика, судя по всему, с почти материнскими чувствами, как его раздражали постоянно занятая ею в будние дни ванна и запах порошка, исходивший от её рук после стирки. Потом всплывали ещё какие-то мелочи, потом ещё, наконец, они сменялись совершенно посторонними мыслями, что завтра, например, следует сделать на работе, надо ли вечером вынести мусор и т.п. Проворочавшись так до шести утра, Фёдор встал опустошённый, кое-что сообразил на завтрак, а потом битый час бездельничал, ожидая, когда можно будет пойти на работу, куда не очень-то и стремился.
Его кабинет находился на последнем этаже семиэтажного офисного здания. Все их он с полной готовностью прошёл в это утро пешком, чтобы приободрить свой разбитый организм, но тщетно, только усилил усталость после бессонной ночи. Фёдор никогда не любил характерный офисный запах, который в его нынешнем состоянии раздражал ещё больше. Прежде он с удивлением замечал, что даже старые вещи тут всё равно пахнут по-новому, и в конце концов выдвинул довольно экзотическую теорию о том, что здесь в них не вкладывают душу, будто это возможно в других условиях, однако в своё время на полном серьёзе посчитал такое объяснение вполне удовлетворительным. Так или иначе, но отчуждённость обстановки в конце концов приободрила его, к ней можно было быть безразличным, иногда и презирать исподтишка, в общем совсем не заботиться об окружении.
– Что, Фёдор Петрович, новый имидж? – спросил начальник через плечо. Он стоял у своего кабинета в полутьме и сразу же повернул голову, как только его подчинённый вышел из двери на лестницу, однако промедлил пару мгновений, чтобы тот первый с ним поздоровался, потом, догадавшись, что его ещё не заметили, задал свой вопрос, бодро тыкая толстым пальцем с коротко остриженным ногтем на небритые щёки Фёдора.
– Нет, просто забыл, – ответил тот, натужно улыбаясь, вдруг осознав, что выглядит несколько неряшливо.
– Зайдите ко мне попозже, – попросил начальник спокойным тоном, будто обиженный простотой ответа, потом скрылся в одной из дверей, располагавшихся по обе стороны коридора, с соответствующей надписью, что, мол, бог и царь, т.е. генеральный директор.
Возвратившись домой в конце очередного беспорядочного дня и открыв дверь, Фёдор замешкался на пороге, что-то показалось ему не так: все его вещи лежали на тех же местах, на которых он и оставил их утром, будто здесь никто кроме него не жил – потом спохватился и вспомнил, что так оно и было. Но это оказалось ещё не всё. Сбросив в прихожей верхнюю одежду и войдя обутым в спальню, он заметил, что от Настиных вещей не осталось и следа. Это действительно был конец, она решила не давать ему шанса ещё раз встретиться даже по формальному поводу. «Наверно, сосед открыл». (У того имелся запасной ключ.) Не было ни её одежды, ни косметики, даже лампа из коряги затейливой формы, неплохо вписавшаяся в интерьер, которую Настя приобрела в командировке в качестве основания так и не получившейся коллекции, исчезла, что, конечно, не удивительно, ведь она была её собственной. Глядя на такое положение дел, Фёдор начал опасаться, что где-нибудь в шкафу или ящике комода обнаружит все свои подарки. Такого горького унижения он мог теперь вполне ожидать, но, облазив все тумбочки, ничего так и не нашёл, что казалось отрадным, хоть он и испытывал смешанные чувства. Нет, ему было жалко не подарков, которые, кстати сказать, имели не малую цену, Фёдор понял, что Настя сознательно не стала его добивать, ведь прекрасно понимал, она имела достаточно сил, чтобы ради принципа отказаться от каких-то побрякушек.
