— Ты не знаешь, что такое Мосад, — сказал он Уонди, — меня пристрелят на любой улице, и никто даже не увидит убийц…

Но отказаться от своего замысла Вануну уже не мог. Он стал угрюмым и раздражительным. Даже общество Уонди уже не выносил. Все вечера проводил теперь в одиночестве — в том самом ресторанчике, где встретил Йорама.

24 сентября разверзлись хляби, и потоки воды обрушились на Лондон. Даже желтки фонарей не различались в липком тумане, окутавшем город. Вануну вошел в свой ресторанчик и замер. За его любимым столиком сидела блондинка с точеным лицом и глазами настолько наивными, что ее порочность не вызывала сомнений. Таких красоток он прежде видел только на обложках журнала «Плейбой». Взгляд, который она бросила на Вануну, означал, что не все еще потеряно для него как для мужчины.

Какая-то сила заставила его подсесть к ней и завязать разговор. Это очаровательное существо звали Синди. Она оказалась американской студенткой, путешествующей для своего удовольствия. Много пили. Трепались. Давно уже Вануну не чувствовал себя так свободно и легко. К тому же оказалось, что она остановилась в его отеле. Вот и не верь после этого в судьбу! Поздно вечером, когда Вануну, проводив Синди, попытался войти в ее комнату, она сказала:

— Не сейчас дорогой. Я очень устала. А завтра рано утром я улетаю в Рим.

Глядя на вытянувшуюся физиономию Вануну, Синди расхохоталась и добавила:

— Там у меня очаровательное гнездышко. Если хочешь, полетим вместе.

И вот они в Риме, в такси, мчащемся по незнакомым улицам. Синди сидит рядом. От нее веет могильным холодом, и страшное подозрение закрадывается в душу Вануну. Он хочет крикнуть, распахнуть дверцу и выскочить, но его воля парализована. Он даже не в силах приподнять налившуюся свинцом руку…

Такси останавливается возле старого дома с облупленными стенами. Синди открывает дверь своим ключом. Жестом приглашает его войти. Сильный удар по голове опрокидывает его на пол, и последнее, что он видит, — это лицо Синди, наклонившейся к нему со шприцем в руке. В ее глазах такое выражение, какое бывает у людей, когда они видят скорпиона.

Скованный по рукам и ногам, в трюме какого-то корабля, возвращается Вануну на родину. Синди нет рядом с ним. Его сопровождают плечистые угрюмые парни. Один из них говорит ему:

— Мы знаем о тебе все. Даже то, что ты выкрест.

7 октября 1987 года Вануну доставлен в отечественную тюрьму. Ему швыряют матрас на холодный пол. Через несколько дней вызывают на первый допрос.

— Смотри, что ты сделал, — говорит следователь и бросает на стол газету «Санди Таймс».

Проснувшись однажды утром, герой Кафки обнаружил, что он превратился в насекомое…

Как человек превращается в скорпиона? А может, вообще не было никакой метаморфозы, и Вануну всегда носил яд в своей душе? Или же, как Кощей, упрятал свою душу в такой надежный тайник, что и сам позабыл, где она находится?

Всеобщая известность, пусть даже с отрицательным зарядом, будоражит воображение. После того, как Вануну обрел славу Герострата, многие, знавшие его в прежней жизни, чуть ли не гордятся знакомством с ним, охотно о нем рассказывают. Пытаются его понять. И не могут.

Все в нем вызывает раздражение: и безвкусица поступков, и полное отсутствие стабильности во всем, превращающее его в игрушку собственных страстей. Десятки статей написаны о нем, и, просматривая их, поражаешься отсутствию однозначных оценок. Все зыбко, расплывчато, неуловимо, и поэтому все ставится под сомнение: интеллект, политические убеждения, отношение к религии и семье, даже мужские способности. Переходы из лагеря в лагерь совершались им с такой легкостью, словно в нем изначально были заложены гены, предрасполагающие к предательству. От Кахане к Вильнеру, от иудаизма к христианству, от пуританского целомудрия к работе натурщика — голова кружится от всех этих немыслимых кульбитов.

Мордехай Вануну родился в Марокко в октябре 1954 года. Кроме него, в шумной и дружной семье Мазаль и Шломо Вануну было еще восемь детей: пятеро сыновей и три дочери. Родители держали в Маракеше лавчонку, дававшую скромные средства к существованию. Отец, человек глубоко верующий, в 1963 году решил переселиться в Израиль, ну а куда иголка, туда и нитка. В 1964 году семья уже жила в Беер-Шеве, в квартале, пользующемся дурной славой по сей день. Бедность, скученность многодетных семей, отцы, работающие с утра до ночи, чтобы прокормить свою ораву, крикливые матери, очумевшие от домашних забот, — все это не способствует развитию духовности. Здесь часты убийства, бессмысленные и жестокие. Полно наркоманов.

У Шломо Вануну — духан на беэр-шевском рынке, содержащий всю семью. Моти рос нормальным ребенком. Не лучше и не хуже других. Вспоминает отец:

«Моти был хорошим мальчиком. Совсем не таким, каким его представляют сегодня. В школе, а потом в иешиве, он был прилежен, послушен, заботился о младших братьях и сестрах, не шастал по улицам. Проблемы начались потом, уже после армии, когда он занялся политикой и отрекся от нас. Отец и мать стали ему не нужны. Мы его не видели годами. Даже приветов он нам не передавал. Но я знал, что он прекрасно устроен, много зарабатывает, учится. И был спокоен. Все-таки он мой сын… Зачем он уехал в Австралию, крестился, предал? Я очень любил его и не могу понять, за что меня так наказал Господь…»

А вот что говорит его школьный товарищ:

«Иешива сломала Моти. Он вошел в нее с чистой и наивной верой, а вышел с разбитым сердцем. Система механического заучивания религиозных догм была не для него».

Так впервые проявилась черта, ставшая одной из основных в характере Вануну: склонность к гиперболизации, к неадекватным обобщениям. Свою ненависть к системе обучения в иешиве он перенес на иудаизм в целом.

Три года Вануну проучился в иешиве — и бросил. Отец стал вызывать у него раздражение своей набожностью, и он порвал с родительским домом. В армии Вануну был инструктором инженерных войск. Сослуживцы вспоминают о нем по-разному: одни отмечают его холодный эгоизм и честолюбие, другие — преданность работе и готовность помочь товарищам. Видно, тогда злое начало еще не завладело всецело его душой.

На ядерный реактор в Димоне Вануну устроился в январе 1977 года. Его направили на специальные курсы, где он штудировал атомную физику. Получив диплом техника, был допущен в секретный, второй отдел реактора, где с августа 1977 года стал работать начальником ночной смены. Его преданность работе была образцовой. За годы службы не пропустил ни одной смены, часто брал сверхурочные. Стал много зарабатывать, но на себя почти ничего не тратил. Копил. Все сбережения вкладывал в биржевые акции. В 1983 году разразился биржевой кризис, поглотивший все состояние Вануну. Он озлобился и по свойственной ему склонности к обобщениям возненавидел всю общественно-социальную структуру Израиля.

В эти же годы он окончил философский факультет Беэр-Шевского университета и был оставлен ассистентом на кафедре.

Неожиданно и необъяснимо произошел перелом в его политических взглядах. Из почитателя раввина Кахане Вануну трансформировался в левого максималиста с почти болезненными пропалестинскими симпатиями. Отныне его цель — «защита угнетенных арабов». К списку тех, кого он ненавидел, прибавились ашкеназийские евреи. Вануну любил порассуждать о том, как они эксплуатируют бедных сефардов, перед которыми закрыли все пути-дороги. Прошло еще немного времени, и новоявленный борец за социальную справедливость вступил в компартию. И сразу оказался в сфере внимания израильской Службы безопасности…

Один из активистов компартии вспоминает:

«Вануну производил странное впечатление. Угрюмый, неразговорчивый, он приходил на наши собрания и молча слушал. Сам не выступал никогда и не брал на себя никаких поручений. Друзей у него не было, да он в них, по-моему, и не нуждался. Его надменность отталкивала людей».

Вскоре Вануну потерял работу на ядерном реакторе. Понимали ли лица, ответственные за его увольнение, что толкают его на отчаянный шаг?