- Что именно ты хочешь знать?
- Почему она зовет тебя?
«А кого ей звать, тебя, айсберг, что ли?» – Подумал Секста, но сдержался от неуместных комментариев. Вопреки их различным душам, манерам и отношению к жизни, вопреки разности их чувств к этой девушке, Гриммджоу вполне мог представить себя на месте капитана. Наверное, он бы даже чувствовал куда более сильные смешанные чувства.
Тем не менее, озвученный вопрос всколыхнул иную сторону реальности. Гриммджоу задумался сам для себя… А ведь, правда, почему она звала его? Он снился ей или ее разум просто выдавал это имя в какой-то бессознательности? Если снился, то снился ли как-то по-особенному? В момент их предсмертного единения, когда казалось не было никого дороже во всем мире, или же, напротив, в часы их кровопролитных сражений, когда он так неистово издевался над ней.
Джагерджак вздрогнул от неприятного послевкусия своего прошлого: звериная сущность его натуры показалась ему вновь омерзительной. Что ни говори, но этот новый человеческий мир, человеческая форма, человеческая жизнь, человеческие чувства рисовали его прошлый королевский образ поведения просто чудовищным.
Гриммджоу нахмурился: слишком много рассуждений, слишком много сантиментов были не ко времени. Серый испытывающий взгляд, коловший его сотнями невидимых клинков Сенбонзакуры, все еще требовал ответов.
- Я просто был с ней рядом, – буркнул он неотчетливо.
- Вот как… – рассеянно проронил Бьякуя. Он не ожидал, что его предположения настолько точно окажутся верными, к тому же такими, простыми и безоговорочными. Разочарование отдалось эхом в душе, и ответ арранкара вызвал запоздавшие угрызения совести.
Да, Кучики во всем виноват сам. Ему надо было также последовать за Куросаки в мир живых, поддержать в сражении с Айзеном, оказаться в должный момент, чтобы спасти ее или прийти на помощь. Та голубая вспышка молнии, стремительно влетевшая в гарганту, оказалась куда более решительным арранкаром, чем преданным капитаном... Преданным всегда, всем и во всём. Как бы сильно он тогда не переживал за временную синигами, остаться в Уэко Мундо требовали от него и иные обязательства. Там оставались Рукия и его лейтенант – такие же несмышленые вояки, как и Куросаки, жизни которых, возможно, в большей мере зависели от его вмешательства…
Капитан нежно пригладил руку Ичиго: «Прости, Куросаки, что не смог быть только твоим…» Кучики медленно поднялся с пола и направился к выходу.
- И это все? – Удрученно спросил арранкар, ожидавший более активных объяснений и заметной ответной реакции. Бьякуя повернул к нему профиль и вопросительно поднял бровь. – Ты просто отступишься от нее?
- Хм… – Задумчиво проронил капитан. – Я не намерен противостоять Куросаки Ичиго. Я никогда не мог ее победить. – Сталь в его глазах немного размякла. Он бросил прощальный взгляд на девушку: – Но я умею ждать. Время для синигами длиннее человеческой жизни…
====== XLVIII. ТЬМА И СВЕТ: ИСТИННЫЙ ВЫБОР ======
Куросаки безвольно плыла в темноте, поддавшись невесомому течению, пуская в глаза успокаивающую черноту, а в сердце – приятную тишину. Ни звуков битв, ни ударов врагов, ни криков, ни плача – было что-то в этом долгожданное и втайне желанное, чего просила ее давно и смертельно уставшая душа…
Ичиго редко жаловалась себе на людей и обстоятельства. Несмотря на всю свою показную угрюмость и замкнутость, ей нравилось, что ее семья, ее друзья, ее союзники всегда окружали ее, ведь больше всего в своей жизни она боялась одиночества… В любых его проявлениях. Ей было не комфортно одной сидеть за партой. Ей было странно идти в школу и со школы под стук только собственных шагов. Ей было невыносимо оставаться в одиночку в комнате, если дома никого не находилось. Ей было сложно выстоять в бою, если ее тыл никто не прикрывал. Факт, что ощущение этой далеко не мнимой нужности и поддержки не давало ей упасть духом ни в одной ситуации и, если бы, однажды случилось так, что все важные для нее люди исчезли из жизни, то ей просто не оставалось бы ничего, кроме, как умереть…
Вот и сейчас. Находясь где-то между жизнью и смертью, в каком-то промежуточном вакууме, дававшем возможность не только отдохнуть, но и хорошенько обо всем поразмыслить, Ичиго с первой минуты ее беспамятства знала, куда пойдет дальше. Ее ждали, в ней нуждались, и забыть об этом, или передумать, просто не давали голоса извне. Сначала – это были испуганные крики Иноуэ и Рукии, затем – обеспокоенные возгласы Ренджи, Исиды и даже молчуна Чада. Они так стремительно сменили свое шокированное состояние на извечное за нее беспокойство, что у Куросаки не оставалось сомнений: ее не оставили, даже, несмотря на то, что она их обманула.
«Если у кого-то и имелись сомненья, то лишиться чувств – слишком женское явление…» – С горечью подумала Ичиго, представляя это жалкое зрелище, разыгравшееся на глазах ее друзей. И за что они все так терпеливо к ней относились?.. «Почему вы все не оставили меня, не отвернулись, узнав всю эту затянувшуюся ложь? Неужели она не усугубила мой и без того несносный характер, не подчеркнула мое ужасное поведение и недопустимое отношение к окружающим? – Продолжила она ход мыслей. – Неужели все дело в благодарности за спасение человеческих жизней и мира? Неужели вы так и не поняли, что с этим я как-то не особо и справилась…»
В темноте мигом возник образ Айзена с искажавшей его лицо безумной улыбкой.
- Я больше не боюсь тебя! – Крикнула она ему, столько раз возникавшему в ее сознании за все это время. Видение, словно от невидимого луча, вмиг растаяло, вновь оставляя Ичиго бесцветный простор для обдумывания всех навалившихся на нее чувств и перенесенных событий.
Какая же все-таки необычайная жизнь у нее получалась. В то время, как ее сверстники изнывали от скуки и безделья, Ичиго мечтала хоть на миг оказаться на их месте. Но… Стоило только этому случиться, как Куросаки уже скучала по чувству того постоянного напряжения, в котором она упорно двигалась к какой-нибудь новой цели, свершая свой долг синигами, а главное – выполняя заветное желание: защищать всегда и всех от опасности, несправедливости, боли, ужаса и смерти. Наверное, нынешняя неспособность следовать этому – единственное, что выводило сейчас Ичиго из равновесия: не то, чтобы странно, но как-то чуждо было это состояние внезапного покоя и душевного комфорта.
Хотя… Она немного лукавила с собой. В этой бесконечно тянущейся бесчувственной темноте случались и приятные моменты.
Например, беззаботный голос Орихиме, рассказывавший ей обо всех событиях, происходивших во время вынужденного отстранения Куросаки от реальности. О том, что Ренджи придумывает разные способы, чтобы разбудить ее, но при этом всегда стесняется приходить к ней в комнату, точно уже успел влюбиться в новоявленную подругу-синигами. О том, что Мацумото-сан вела себя как-то непривычно рассеянно-грустно, хоть и старалась не подавать вида. О том, что тяжело раненная Хинамори поправлялась, а капитан Хитсугая наконец-то справился с новой техникой своего банкая. О том, что Ямамото Генрюсай отругал прибывших Кучики-тайчо, Дзараки-тайчо и Кьёраку-тайчо за то, что они где-то потеряли свои капитанские хаори. О том, что реакция Кенпачи на раскрывшуюся тайну Куросаки оказалась на удивление спокойной, точно ему не впервой сражаться с женщиной-синигами… Чего не скажешь о ярости Иккаку, кричавшего, что «ни в жизнь не поверит, что его одолела баба»… Орихиме рассказывала все эти истории с завидным упорством и постоянством, приправляя все новости собственными забавными размышлениями и бессменным ощущением того, что Куросаки просто сидела перед ней, как ни в чем ни бывало. Пускай не всегда и не все она могла слышать, но за такое участие к себе Ичиго, наверное, благодарила подругу больше всего. Ведь ей претила мысль представлять себя эдакой мумией, когда она-то была живая внутри и все слышала…
В частности, и тот бархатный спокойный голос, который читал ей периодически, возможно, по вечерам какие-то удивительно красивые стихи, рисующие в ее темном мире беспамятства красочные разноцветные картинки с отцветавшей сакурой, плывущим месяцем над землей или волнующимся легким летним ветерком морем.
