- Давай же… Раз ты так хочешь этого… – Провоцируя, усмехнулся Улькиорра. – Покончи со мной…
- Не-е-ет! – Прокричал истошно Джагерджак и на всем ходу врезался в нависавшую над поверженным врагом Куросаки.
Однако бронированное мускулистое тело ее Пустого отпружинило дерзкого арранкара назад, вызывая дополнительный гнев. Страшная голова теперь повернулась к нему и увеличившееся до предела серо сконцентрировалось на новой жертве.
«Ну, вот и все… – Подумал Джагерджак. – Бесславный конец для короля, который даже не видит глаз своего победителя!»
Он приготовился к смерти, но жуткий скрежет и яркая красная вспышка, разлившая над крышей Лас Ночес только оглушила и ослепила его.
- Улькиорра-сан?.. – Дрожащими губами, произнесла Орихиме, увидевшая, как мгновение назад Куатро из последних сил вызвал еще одно серообразное копье и отрубил Куросаки левый рог на маске. Сгусток черно-красной реяцу немедленно рассеялся, покрывая оглушающей волной негодования весь простор Уэко Мундо.
По вскрику Иноуэ Гриммджоу понял, что напоследок сделал Улькиорра. Он спас их. Всех. Куросаки от потери души. Самого Гриммджоу от смерти. Орихиме от страданий.
Зеленоглазый арранкар пошатнулся на одной полноценной ноге, но вместо него – наземь рухнуло увесистое тело Пустого.
- Куросаки-тян! – Орихиме подбежала к монстру, но тот, освободившись от костяной брони и маски, приобрел прежний вид Ичиго. Дыра на ее груди вспыхнула золотистым лучом и мгновенно заросла, не оставляя и следа на ее коже.
- Мгновенная регенерация? – Удивился Улькиорра. Его взгляд скользнул по обнажившемуся телу Куросаки и округлил глаза в еще большем удивлении: – Женщина?..
Орихиме кивнула, стыдливо прикрывая подолом платья бессознательную Куросаки.
- Хм… Интересно… – Произнес Улькиорра и неосознанно покосился на Гриммджоу.
Голубые глаза с испугом посмотрели в ответ, затем бросили растерянно-обеспокоенный взгляд на синигами, и тут же потупили взор вниз.
- Очень интересно… – Добавил Улькиорра.
Он рассеянно взглянул на Орихиме. Ее большие серые глаза, как всегда, сияли влагой, но в них не было места никакому страху. Даже теперь, в этой зверино-смертоносной форме, после стольких страшных атак и покушений на ее друзей, она все равно не боялась его, своего стража… Неужели она испытывала к нему…
В его памяти вдруг всплыла их последняя беседа о человеческих чувствах и об их душах. Тогда арранкар не понял из ее речей ничего, но сейчас его будто озарило…
Улькиорра улыбнулся впервые в своей жизни. Горько, с толикой грусти, признавая бессилие логики перед эфемерными понятиями, жалея о потраченном времени…
Его крылья с хрустом дрогнули, но затем бесшумно и безболезненно стали осыпаться серебряной пылью, которая, развеиваясь под ветром, принялась сливаться с вечным песком Уэко Мундо.
- Душа… – Проронил Куатро Эспада, глядя в бесконечно высокое черное небо над головой, но обращаясь к самому светлому человеку в этом мире. – Кажется, теперь я понимаю, что ты имела в виду…
Его зрачки под томным зеленым бременем медленно сползли в уголки глаз и застыли на печальном лице Орихиме. «Пожалуйста, не плачь из-за меня, женщина…» – Хотел было произнести Улькиорра, но ощутив витание важных недосказанных слов на своем языке, подумал, что, наверное, его просьба не такая уж необходимая. Ведь сейчас ему нравилось видеть это – ее слезы, ее чувственность, ее душу и осознавать, что причиной всему этому проявлению служило его прозрение.
- Что же такое душа?.. – Повернулся он к Орихиме всем лицом. – Наверное, это вырванное сердце, приходящее на помощь… – Его слова коснулись спящей на коленях Иноуэ временной синигами.
Затем отрешенно-осознанный взгляд обратился к Гриммджоу, вздрагивающему от разрывавшей плоть глубокой раны, но не сводившего своего тревожного взора с лица Куросаки.
- А может душа… это полные ненависти глаза, в которых ожила надежда…
Зрачки Джагерджака расширились и уставились на Улькиорру, отказываясь верить, стыдясь и даже негодуя за столь обжигающую слух правду.
Орихиме заплакала беззвучно, не позволяя нарушить тишину, нарушить ход последних мыслей Куатро, нарушить приближавшийся момент для тех слов, к которым он прошел такую долгую дорогу.
- Женщина-а… – Выдохнул Улькиорра и протянул к ней свою руку.
«Ты не боишься? Ты останешься рядом? Ты простила?..» – Столько много вопросов и так мало времени.
Иноуэ робко, но тут же потянулась к нему в ответ.
«Ее рука не успевает соприкоснуться со мной и, перебирая пальчиками в воздухе, сантиметр за сантиметр, тянется к моему лицу… Эх… Хорошо…»
Улькиорра тяжко выдыхает, закрывая глаза от невыносимо приятной картины. Он наконец-то прозрел, и ради этого долгожданного знания созерцание больше не требовалось.
- Душа… Это ее рука, тянущаяся ко мне… – Прошептали в развевающий ветер губы.
====== XXVII. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ: ВЕЧНАЯ НЕСОВМЕСТИМОСТЬ ======
Кровь понемногу останавливалась, а, значит, ясность мышления, не затуманенная болью и злостью за свой проигрыш, могла сосредоточиться на чем-то ином. Гриммджоу не избрал ничего более подходящего, как наблюдать за маленькими пальчиками Иноуэ Орихиме, которые с особой нежностью перебирали огненно-рыжие пряди Куросаки и касались ее лица. Персиковая кожа, легкий румянец, плавные черты. Вечно суровые брови, сдвинутые на переносице, сейчас походили на расправленные крылья альбатроса, парящего в полете. Черные контрастные ресницы и расслабленные веки укрывали мирно спящие глаза – похоже, бесконечные битвы и во сне наконец-то решили оставить синигами в покое.
Гриммджоу не мучили сны о прошедших сражениях. Никогда. Его бессердечность не хранила в памяти лица погибших от его руки врагов: арранкар слишком презирал тех, кто ему проигрывал, а это было абсолютное большинство соперников, с которым сталкивала его судьба. Будут ли ему сниться Куросаки, Ннойтора, Улькиорра, потрепавшие его изрядно за последние несколько дней, Гриммджоу не знал. Он вообще спал редко. Скорее, просто забывался на короткое время, проваливаясь в какую-то бездонную пустоту, в которой не было места ни снам, ни воспоминаниям, ни сознанию.
И все же сейчас за сон он отдал бы многое. Обездвиженный, он просто не имел занятия, которым спасала себя та же Орихиме от бездействия. Касание ее пальчиков к постепенно оживающей Куросаки не то успокаивало ее, не то вводило в какой-то транс, пока ожидание пробуждения подруги становилось невыносимее с каждой новой секундой.
Джагерджак не любил ждать, привыкший получать все и сразу, действовать, а не прозябать, осознавая, что от тебя ничего не зависит. Сейчас время в этом месте замерло, застыло, зависло, как приросший к черному небу месяц. Это раздражало Гриммджоу, сдавливало безысходностью и без того отяжелевшую от боли израненную грудь. «Как она вообще еще могла заживать после всех этих роковых ударов? Немыслимо… Наверное, пресловутые девять кошачьих жизней – это не миф, раз я продолжаю дышать снова и снова».
Секста недовольно простонал от ноющих в ране ощущений. Его спина сползла с каменной плиты разрушенной башни на абсолютно ровную крышу, в которой сияла голубым дневным светом дыра из Лас Ночес. Лежать, распластавшись и чувствуя кожей прохладу, было невероятно хорошо, отметил Гриммджоу. К тому же это прекращало уже ставшую невыносимой пытку вглядываться в лицо, с плотно закрытыми веками, которое не дарило возможности созерцания желанного карамельного блеска…
Его голубые глаза тоже устало закрылись. Черное неприветливое небо Уэко Мундо не нуждалось в красках, лишь в неизменно монохромной картинке серебряного пороха рассыпавшихся пустых, и черной глади, его оттенявшей.
- …Разрешите, я все-таки вам помогу, Гриммджоу-сама, – робко обратилась Иноуэ.
Секста поморщился: какой же приторно-сладкий голосок был у этой девчонки! И это ее постоянное «Гриммджоу-сама», как и «Куросаки-кун»… Похоже, ее невозможно переучить, как и заставить что-то сделать. Он вздохнул. Лежа к ней макушкой и не видя ее лица, он мог представить ее умоляющее выражение глаз, вновь и вновь предлагавшей ему совершенно ненужную помощь.
