Так случилось, что в эту праздничную ночь в гостях у Асиной мамы Софьи Матвеевны была чета докторов-физиков из Горького. Они сидели за столом и мирно беседовали, когда я позвонил в дверь. Ася вместе с гостями вышла открывать, а я, войдя в квартиру, посмотрел на них отсутствующим взглядом и проникновенным голосом сказал: «Пошатался, побродил, пришел поздравить», а затем задумался и зачем-то добавил: «Первомай придет позже».

Давно я не видел такой радости в глазах моих друзей, сразу оценивших новый замечательный розыгрыш, который мне удалось придумать. Гости же реагировали по-другому: они с некоторым недоверием посматривали на меня и, когда я продолжил в том же духе, как-то очень быстро засобирались домой. Нет, при всей интеллигентности им явно не хватало подготовки к такого рода веселым стрессам.

Много можно вспомнить аналогичных историй, происходивших с нами, но как передать тот неповторимый с легкой сумасшествинкой аромат нашей тогдашней жизни, когда казалось, что мы никогда не состаримся, а наша потребность в каждодневном общении с друзьями была неотъемлемой частью этой жизни.

Сейчас Ася живет в США под Чикаго со своим мужем американцем, за которого она вышла замуж, разведясь с Сашей много лет назад, квартира на Губкина продана, но каждый раз, проходя мимо этого дома, я поглядываю в ее окна, вспоминая замечательное студенческое время и те счастливые дни, которые мы проводили вместе.

На первом курсе мехмата нашему потоку достались замечательные лекторы: М. М. Постников, И. А. Вайнштейн и читавший алгебру А. Г. Курош. Именно на его лекции я впервые познакомился с одним из лучших моих друзей Фимой Шифриным.

Это была лекция по теории групп, и я до сих пор помню, как резвились мои сокурсники, посылая лектору записки с вопросами типа: что такое бабелева группа? Обладающий своеобразным чувством юмора Курош первый вопрос проигнорировал, а на второй вопрос ответил так: «Повторяю определение абелевой группы…»

Один из моих соседей попросил меня передать записку приятелю, я взял записку, но она вывалилась у меня из рук, раскрылась и я невольно прочел заключенную в ней сентенцию: «Бей жидов!» Недоуменно пожав плечами, я, тем не менее, передал ее по назначению и вскоре увидел, как получивший записку студент явно еврейской национальности радостно, с улыбкой на лице машет рукой отправителю. Подивившись такому способу общения, я бы, наверное, забыл об этом эпизоде, если бы впоследствии получатель записки не стал одним из близких моих друзей.

Фима Шифрин вырос в еврейской патриархальной семье. Доброжелательный, рациональный, он был типичным пай-мальчиком: не пил, не курил, всегда и во всем соблюдал умеренность и выдержку. И вдруг в некий момент все в его жизни изменилось, и произошло это в точности в год нашего знакомства.

Наш общий приятель (и Фимин одноклассник) Олег Меркадер решил жениться, и большую свадьбу с друзьями, танцами и другими развлечениями решено было устроить в ресторане «Прага». Для тех, для кого фамилия Меркадер ничего не говорит, напомню, что именно так звали испанского коммуниста, убийцу Троцкого. Знаменитый Раймон Меркадер был дядей Олега, во время гражданской войны в Испании семья Меркадеров переехала в Москву, и Олег с сестрой Кариной учился в известной 7-й математической школе вместе с многими моими будущими друзьями. Он отличался всегда веселым, немного восторженным характером, любил джазовую музыку и часто вытаскивал нас на ее вечера в знаменитом клубе «Замоскворечье».

На свадьбе Олега произошло два интересных нетривиальных события: на свадьбу племянника заехал на несколько минут Раймон Меркадер, который как раз тогда отсидел свой срок в Мексике и приехал в Москву получить давно присужденную ему звезду Героя Советского Союза, поздравил племянника и уехал доживать свой бурный век на Кубу.

Второе же событие состояло в том, что мой друг Фима впервые в жизни перебрал спиртного. Дальше все было как в короткометражной картине. Двое других моих знакомых взялись доставить Фиму домой, благо он жил неподалеку на Большой Бронной, но Фима проявил неожиданное упрямство и долго не поддавался на их уговоры. Наконец, наша троица кое-как добралась до подъезда Фиминого дома, и тут он неожиданно заснул. Надо сказать, что при росте 170 см Фима весил 90 килограммов, занимался когда-то борьбой, и знающие его люди подтвердят, что ни в каком состоянии его невозможно заставить делать то, чего он не хочет. А подниматься на пятый этаж дома без лифта Фиме явно не хотелось. Оставив уговоры, мои приятели максимально облегчили себе задачу, сняв с Фимы пальто и новую норковую шапку (и оставив все это при входе в подъезд; надо ли говорить, что шапка потом пропала), с адским трудом дотащили его до дверей квартиры, решив, что на этом их миссия закончена.

Но не тут-то было! Дверь квартиры открыла Фимина мама Мария Семеновна, которая сразу поняла, что ее сыну плохо, но не поняла отчего: ей и в голову не могла прийти банальная версия с алкогольным отравлением. Поняв, что к чему и не желая подставлять Фиму, один из сопровождающих проводил его в комнату, став на посту и не пуская туда рвущихся родственников. Однако уже была вызвана бригада скорой помощи, и приехавший важного вида врач уединился с Фимой.

Когда через 5 минут, протирая очки, он вышел, Мария Семеновна с замиранием сердца спросила, что с ее сыном и опасно ли это. «Пьянство всегда опасно» — с важным видом ответил врач и величественно удалился.

Честно говоря, с тех пор я видел Фиму в схожем состоянии всего несколько раз за долгие 30 лет знакомства, (думаю, он меня лицезрел в подобном состоянии уж никак не реже), но по контрасту с его прежним поведением каждый такой случай надолго оставался у нас в памяти.

Так, однажды, находясь у Фимы в гостях, мы с моими друзьями отмечали его день рождения и к концу незаметно перебрали лишнего. Особенно это было видно по самому Фиме: он вдруг впал в какое-то меланхолическое настроение и попросил слова. «А сейчас» — сказал он — «я сыграю вам свою любимую песню». Фима сел к фортепьяно, взял нотную тетрадь и стал ее подчеркнуто внимательно перелистывать. Просмотрев ее всю, он вдруг уронил горячий лоб на прохладные клавиши пианино, заплакал и сказал сквозь слезы: «Нету моей любимой песни, украли мою любимую песню». Никто из нас так и не смог его утешить, и праздник сам собой сошел на нет.

Среди многочисленных Фиминых талантов одним из самых ярких был спортивный. Фима прекрасно играл в футбол (был лучшим вратарем нашей студенческой команды), в настольный теннис. Но настоящей его страстью были шахматы. Мне кажется, если бы он захотел, то добился бы в этом виде спорта самых больших успехов. Для этого у него было все: талант, выдержка, знание теории. Помню, какой мукой было играть с ним! Ты с самого начала почему-то попадал под мощный пресс и никакие попытки изловчиться, провести собственную комбинацию не проходили: на это просто не было времени. Лишь однажды в жизни мне удалось сыграть с ним вничью, на которую он опрометчиво согласился. Опрометчиво, потому что, попрощавшись со мной и выйдя из дома, он тут же позвонил мне по телефону-автомату, сообщив со смехом, что второпях просчитался и что партия, конечно, была им практически выиграна (что, разумеется, соответствовало действительности). В те годы центральный шахматный клуб общества «Спартак» находился неподалеку от Большой Бронной, и Фима с некоторого момента начал участвовать в регулярных турнирах этого общества, поднимаясь все выше и выше по классификационной лестнице. Наконец, он стал кандидатом в мастера и находился уже совсем рядом с мастерским разрядом, а это, как известно, уже такой уровень, который граничит с профессиональными занятиями спортом. Не знаю, подумывал ли мой друг об уходе в профессионалы, но тут решающую роль в его возможном выборе сыграл я.

Фима исключительно удачно выступал в одном из очень сильных турниров и оставалось лишь два-три шага до победы в нем, когда мне пришла в голову мысль зайти в клуб и поболеть за своего друга. Надо сказать, что турниры в этом клубе проходили очень демократично: не было никакой сцены, а зрители спокойно разгуливали среди столиков даже тогда, когда играли такие асы, как Юсупов и Долматов.