Для меня понедельник не заканчивался, потому что по утверждению самого практиканта, мне настоятельно следует явиться к нему домой к трём часам дня. Скажите «спасибо», что не позже. Сейчас темнеет раньше, т.к. близится зима. А встречаться в квартире взрослого парня (мужчиной я его называть боюсь) вечером – слишком подозрительно. Моим родителям не соврёшь особо: они знают домашние телефоны Ксени, Оли, Жени и Лары. Правда, они не знают номера Кости, но он ведь тоже парень, как ни прискорбно.

Нужно ли говорить, что пока я кушала в столовой и ждала, когда закончится у него пара (мою третью – отменили), в голову приходили самые разные мысли: от исповеди до изнасилования. Нет, серьёзно. Давайте будем серьёзными. Мне семнадцать, а ему – двадцать три. Что нам мешает переспать? Меньше года до моего совершеннолетия, когда все его действия касательно нижней части тела будут законны? Или моральные устои у человека, у которого нет морали? Ответ очевиден. Так что вариант с тем, что он собирается меня «сломать», не убираем в длинный ящик. К тому же, попытки уже были, несмотря на то, что я была Леной.

Лена. Вот, о ком я забыла. Интересно, в любой сцене со мной он видит её? С каких пор? Сколько ещё? До какого момента я буду другим человеком? Не то чтобы я хотела быть собой, но это его «беги» выглядело очень подозрительно и страшно. Внушало действительно брать ноги в руки и драпать. Я даже дверь не успела открыть, развернулась, а он уже обнял меня. Со спины. Чёрт, моя большая слабость – объятия со спины. Они мне кажутся такими нежными и искренними. Когда не видишь упрёка в глазах и самого взгляда человека, можешь быть максимально искренним, не смущаешься, даёшь волю своим чувствам, которые заглушаешь внутри себя тракторами и экскаваторами. У меня аж ноги подкосились, когда он обнял и поцеловал в шею. Или в спину. В хребет, в общем. Чувствовать бы каждый день такие поцелуи – никто из предыдущих парней не проявляли такой нежности. И дело не в том, что возраст не позволял…. Я из тех, кому нужны не материальные подарки больше, а вот такие. Доказать близость друг к другу можно только слабостями и нежностями, которые утоляешь и знаешь, где именно утолять. Может, это устарело, такое отношение, но все мои предыдущие парни такой же формации. Их было трое, и каждый являлся своеобразным лечением от предыдущего.

Я была привлекательной, любознательной и, безусловно, обаятельной. Стоило мне придти в незнакомую компанию, как мне тут же удавалось завоёвывать внимание посредством своей речи. Язык подвешен, благодаря истории. И как тут не встречаться с мальчиками? Увлекалась каждым, и каждый был болезнью. Выглядит не очень, если считать это количество нормальным ежегодным приключением. Но нет. Это было не за один год.

Я ждала Егора в небольшом парке, через который утром обычно ходила. Насколько я помню, практикант проводит меня в эту сторону, и добирается он, наверное, отсюда. Интересно, а где Лена сейчас? Он говорил, что она в школе работает. Тоже практику проходит или уже работает полноценно? Я не могла избавиться от мысли, что она мне интересна, хочу её увидеть и познакомиться. Какой она человек? Как выглядит? Что ест? С кем общается? Как улыбается? Как грустит? Как ходит? Как говорит? Кто она такая, что заставила Егора влюбиться так серьёзно? Что его привлекло в ней? Почему они расстались? Из-за него? Из-за неё? Или из-за каких-то более весомых причин?

У меня столько вопросов, а ответы на них я, возможно, никогда не получу.

Я снова и снова возвращалась к мыслям о личной жизни историка. Меня не угнетало то, что я думаю о нём не как об учителе, а как о человеке. Скажу по правде, я этого даже не заметила: чуть больше стала думать о нём, как об обычном человеке, со своими слабостями. Эти мысли доставляли мне удовольствие. Даже вопросы без ответов – они утешали на какой-то миг, словно очередная доза. Не смешно. Не больно. Не туманно. Просто есть это ощущение интереса. Я не могу от него избавиться. И не хочу. Мне хорошо быть вот такой, немного поддавшейся искушению, расслабленной и не в своей шкуре. Разум дремлет? Нет, он под кайфом.

Егор шёл немного вальяжной походкой, молча и с наушниками в ушах. Сзади него плелось несколько лицеисток, которые делали вид декораций. Я без намёка поняла, что делать. Шла впереди, не спеша, и говорила по телефону. Делать вид декораций у меня получается не очень, но девочки были мне незнакомы, а вот я им – не исключено. Обо мне ведь ходили сплетни. Наверное, и в лицо меня знают. Чёрт. Если нас засекут с Егором, значит, новый повод для сплетен эти сороки разнесут быстрее, чем герпес. Чёртовы журналюги. Интересно, они ведут дневник настроения Егора так же, как дневник настроения погоды по природоведению из четвёртого класса? Было бы забавно, если да.

Он не глянул на меня даже ни на миг. Интересно, он хоть видел меня? Пофиг. Я же еду к нему домой за ним. Он как собака-поводырь. Нет, мне неприятно быть слепой, даже мысль об этом, но эта мысль заставила меня улыбнуться. К тому же, девочки с лицея ехать не стали. Стояли на остановке, разочарованные и раздосадованные вовсю.

В маршрутке нас двое. Двое. Из лицея.

Всё равно, что сказать: вас только двое в этом мире осталось.

Я вздрогнула, когда, заплатив за проезд, увидела пристальный взгляд на себе.

Всё-таки заметил.

Он сидел в конце маршрутки, у окна и придержал для меня место. Я протиснулась между двумя, стоявшими посреди салона мужчинами, которые не хотели подвинуться и дать мне пройти (или им было приятно зажимать меня между собой). Ругая мысленно эти две статуи свободы, присела рядом с практикантом. Я ожидала диалога, речи или просто реплики, которую он бы сказал мне с нотой привычной интонации учителя. Молчание. Шуршание пакетов, лязг металлических поясов и блях на сумках, скрип открывающихся дверей маршрутки и каблуков людей – ничего не заглушало повисшую между нами напряжённую обстановку. А, точно. Он ведь в наушниках: ему там кто-то бубнит аудио-книгу или музыку, а я, как идиотка, сиди и думай, что же сказать. Ничего не буду говорить. Как? А вот так. Пусть сам рожает мысли. Он ведь позвал. И если это и впрямь работа на дому, я посмеюсь только. Надо же, домой позвал, чтобы контрольные проверить! Какое мужское достоинство он себе здесь приплюсовал. Я аж ослепла от его величия и блеска.

Нет, я не юродствую. Просто это подозрительно. Мы ехали ещё четверть часа в полной тишине, пока я заинтересованно рассматривала пейзажи за окном и людей в маршрутке. В основном, школьники и студенты. В такое время взрослые ещё работают. Почему я не догадалась достать свои наушники и слушать свою музыку? Может, потому что я их не взяла с собой сегодня? И, кстати, меня это очень опечалило: так бы я избежала тишины такое количество времени. А вместо того, чтобы расслабиться и сделать тот же вид декораций, что и лицеистки, влюблённые в Егора, я сидела рядом, молчала и не знала, куда деть руки и взгляд. Наушники избавили меня от мнения у других, что мы с практикантом едем вместе. Без наушников я как лошара. Ещё и видно, что с Егором, несмотря на то, что отчаянно делаю вид, будто бы мы посторонние люди. Даже тут это сделать трудно – в жизни ещё сложнее.

Мы вышли неподалёку от его дома и направились к светофору. Он всё так же молчал и выглядел так, будто меня не существует. Параллельная галактика. Идёт сам по себе. Реально меня не замечает. Вот урод.

- Сам позвал, и сам же игнорит, - недовольно бурчала я, проходя перед остановившимися машинами. – Затычки в уши вставил и покер-фейс натянул на лицо. Так по-мужски, если честно.

Злилась ли я? Хах, конечно! Позвал за тридевять земель по странным обстоятельствам и теперь обращается, как с мебелью. Как тут не злиться-то, а? Это был тот сорт злости, который мужчины считают милым и порой злят тех, кто им нравится, чтобы полюбоваться этим выражением. Что же делала я с этим парнем (или мужчиной)? Да ничего. Просто шла сбоку, словно собачонка или почтальон, который встретил владельца квартиры не у его дома, а у соседнего, и теперь относит почту домой вместе с клиентом. Забавно, правда? А вот мне что-то смеяться не хочется.