— Послушай, Арч, — тихо начала я, когда он вышел из ванной. — Я собираюсь в Элк-Парк на бранч, а после встречаюсь с Филипом… — Я умолкла, чтобы поймать выражение его лица. Он закатил глаза — так скромно Арч выражал свое мнение относительно Филипа Миллера. — На кухне для тебя свежие черничные кексы. Марла уже скоро будет, минут через сорок.

Наконец-то он посмотрел мне прямо в лицо, и я смогла насладиться взглядом его больших карих глаз. За толстыми стеклами очков они смотрелись очень трогательно.

— Со мной все будет в порядке, — заверил Арч. — Не волнуйся.

Как только я повернула на Элк-Парк, по лобовому стеклу заколотили капли дождя. «Форд» я взяла у Адели, так как моему фургончику «фольксваген» до самого понедельника меняли сцепление. Всего двадцать минут, и я уже неслась по шоссе номер 203. А вы знаете, что это шоссе значительно возвышается над Аспен-Мидоу, а над уровнем моря — еще больше? Его широкие прямые полосы пролагают свой путь по косогору среди крутых обрывов. Вокруг — удивительной красоты холмы.

Я осторожно вела машину вдоль горных склонов, а потом, прибавив скорость, спустилась к долине, где пышной травой и кустами золотарника распустились луга. Они напомнили мне большую тарелку горячего сливочного масла, в котором тает молодой зеленый лук…

Я стиснула зубы. Топленое масло. Подается в соответствии со стандартами Государственного Института Холестерина. Как вообще можно было написать такое? Этот Пьер даже в меню не разобрался. Тогда я делала яйца со специями, а вовсе не под обильным соусом, как он выразился. И суп был — украшенный авокадо гаспачо. А лондонское жаркое я подавала с разными гарнирами, одним из которых был хрен со сметаной. И он даже не упомянул про зеленые бобы, приготовленные на пару…

Раззява и верхогляд! Возле одного из самых опасных обрывов я сбросила скорость. Нет, я разыщу этого Пьера, кем бы он ни был, даже если мне придется неделю пикетировать офис «Маунтен джорнал»!

Я заставляла себя смотреть на горы и наслаждаться пейзажем. В такие минуты полезно вспомнить, что люди специально едут сюда избавляться от стресса.

Горы, луга, Аспен-Мидоу, Элк-Парк — некогда прохладная летняя гавань для богатых жителей Денвера, до того как тут появилось шоссе, конечно. Именно сюда мы с Филипом ходили в поход на прошлой неделе. Мы дошли до самой школы Элк-Парк. Ее здание, отделанное лепниной, с неповторимой черепичной крышей, построили еще в начале века. Тогда это был элегантный отель. Как идиллически выглядела школа после короткого снегопада в тот беззаботный субботний день… Автоматические ворота, ограждающие зеленую территорию от прожорливых оленей, были открыты. Мы с Филипом безмолвно тащились вдоль грязной извилистой дороги и вдыхали свежий воздух. От таявшего на красной черепичной крыше снега валил пар, и это как-то смутно напоминало мне о пяти годах, проведенных в школе-пансионе на юге. Вплоть до прошлого года Элк-Парк тоже предлагал проживание учащихся. Филип спрашивал, почему бы мне не отдать туда Арча на дневное обучение, без ночевки, чтобы избавить его от огромных неуютных классных комнат средней общеобразовательной школы. Отличная идея! Почему бы и нет?.. Да я годами об этом мечтаю! Если б только Джон Ричард взял на себя оплату за обучение. Но мой бывший заявил, что я хочу отдать туда Арча лишь потому, что в душе я сноб. Тогда я не без уныния сказала Филипу, что частные школы похожи на деньги: начинаешь ценить их только тогда, когда теряешь. Он не мог не быть психотерапевтом даже в такой ситуации, и потому спросил, что я чувствую по этому поводу. «Ну а как ты думаешь, что я чувствую?» — ответила я.

Въехав в открытые ворота, мимо высокой каменной стены с резным знаком «Начальная школа Элк-Парк», я почувствовала, как мурашки побежали у меня по телу. Словно невидимая камера снимала мое появление, и люди в тысячу глаз наблюдали за моими движениями, приговаривая: «Пусть эта обслуга убирается отсюда», «Она не одна из нас. Она бедная, ей тут не место». Путь от ворот до корпуса отдела снабжения показался мне чудовищно долгим.

В школьной кухне суетились мои сегодняшние помощники, телефонный оператор и сотрудник пропускного пункта. С закрытием пансиона на территории школы от большой команды, что трудилась на кухне все прошлые годы, почти никого не осталось. Собственно, восемнадцатилетнему Джулиану Теллеру (тому другому помощнику Фаркуаров) тоже досталось. Он был одним из последних учеников, проживающих в пансионе, а теперь попал под благотворительную программу Адели. С тех пор как мы с Арчем перебрались жить к Фаркуарам, Джулиан, под строгим контролем генерала, был постоянно занят сборкой какого-то ультрасовременного оборудования для сада и прочими нехитрыми делами. За все время Джулиан только один раз обедал вместе с нами, однако Арч не забывал ежедневно напоминать мне, что тот «никогда ничего подобного не пробовал». К сожалению, у меня не было шанса получше узнать этого мальчика. Зато у Арча была такая возможность.

Он обожал Джулиана. Все, что делал Джулиан, хотел делать и Арч; что носил Джулиан, Арч полагал верхом совершенства. Конечно, я думала обратить внимание сына на то, что Джулиан хоть и крут, но не богат, потому и должен работать с проживанием в семье, и все ради последнего года обучения. Но мне не хотелось читать сыну нравоучения. Джулиан учил Арча нырять (у Фаркуаров был прекрасный бассейн), и в отсутствие старых приятелей по двору мог вполне стать другом моему сыну.

Я надела фартук и сосредоточилась. Ресторан, где сначала было запланировано проведение ежегодного бранча, всего за день до назначенной даты отказался обслуживать школу. И директор в панике позвонил мне. А я, знаете ли, никогда не отказываюсь от работы. Помню, как без всякой суеты вынула из морозилки мясные пироги, быстро приготовила сырную запеканку и понесла все это в школу. А чуть позже я позвонила Элизабет Миллер (это сестра Филипа и по совместительству первоклассный пекарь). Я попросила ее сделать полдюжины божественных кофейных кексов с орехом киндаль.

К моему счастью, двое моих сегодняшних подручных не забыли поставить запеканку в духовку. Было приятно видеть, как нежные яично-сливочные слои пузырились вокруг расплавленного английского чеддера. Мы разложили толстые ломтики бекона, сварили кофе, поставили подогреваться хлеб и мясные пироги. Я уже собиралась перейти к фруктам, как вдруг кто-то сказал, что в столовой меня ожидают.

Я выложила первую партию корзинок с мускусной дыней на большой поднос и понесла в столовую. Огромная столовая была так ярко освещена, что пасмурная темень по ту сторону высоких рифленых окон казалась глубокой и необъятной. Три ряда хрустальных люстр пускали на кремовые стены и гладкие столы вишневого дерева длинные желтые лучи. Как это было не похоже на кафетерий в школе Арча. Там, где предполагалась благотворительная встреча со сбором средств в чью-то пользу, буквально с каждого свободного дециметра стены громко кричали школьные плакаты: «Мы можем это сделать!» Здесь все было изящно. Я заметила проектор для слайдов и экран, из-за которого торчала голова Элизабет Миллер. Она указала рукой на груду приготовленных ею кексов.

— Спасибо, что пораньше приехала, — кивнула я ее золотоволосой головке — такой курчавой, что Лиз напоминала мультяшного героя, засунувшего пальцы в розетку.

Элизабет поздоровалась со мной легкой улыбкой и кивком головы в завитушках, между которых виднелись длинные, в тринадцать сантиметров, серебряные сережки. Она подошла ко мне широким шагом с носка — излюбленная походка женщин, которые в основном носят только балетки. Ее обычный наряд, состоящий из черного трико, колготок и юбки от Данскин до середины икры, не вязался с официальной обстановкой зала. Хотя это было для нее так типично… Элизабет Миллер была похожа на фею Динь-Динь из «Питера Пэна» — которой, правда, уже стукнуло тридцать.

— Я приготовила их с душой, — ее улыбка приоткрыла слегка неровные зубы.

— Не волнуйся, я никому не скажу.