Войдя в кабинет, Смирнов увидел толстого, потного человека с остатками некогда кудрявых волос, прилипших ко лбу. Мужчина сидел за столом и читал бумаги, никак не реагируя на посетителя. У Андрея закралась мысль, что секретарша по каким-то таинственным соображениям решила не сообщать начальнику о визите сотрудника «Контакта».

Белая рубаха на чиновнике почти прилипла к телу. Местами явственно проступали круги от пота. Как-то особенно сиротливо, неуместно болтался черный галстук. На подбородке виднелся след красной помады.

Смирнов, не зная, как себя вести, остановился у письменного стола и стал ждать, пока его заметят. Не прошло и пяти минут, как Куролесов нарушил молчание.

— Откуда? — буркнул он.

— «Контакт», — немного нервно отозвался Смирнов и вытянул руки по швам. — Смирнов Андрей Сергеевич, по поводу аренды.

— А Ирочка где? — спросил Куролесов, наконец-то подняв глаза на посетителя. — В смысле — Ирина Александровна?

— Она в отъезде, я за нее. С правом подписи, ну и со всеми правами. — Смирнов неловко топтался напротив, чувствуя себя словно студент на экзамене.

Куролесов небрежно махнул рукой:

— Присаживайтесь!

— Благодарю. — Андрей с опаской опустился на колченогий стул. — Там у вас, в письме, было сказано: «В течение трех дней», вот я и явился.

Куролесов недоуменно взглянул на него:

— Ну и что?

— В каком смысле?

— А в таком, — сказал Куролесов с веселым нахальством. — Что будем делать?

— А! — дошло до Смирнова. — Будем продлевать аренду!

— На каком основании? — прищурился чиновник.

Андрей снова заволновался:

— А на каком основании ее прекращать?

Во внешности начальства вдруг произошла перемена. Глаза выкатились, и равнодушное нахальство сменилось нахальством агрессивным.

— А на таком! — внезапно закричал Куролесов. — Детский сад номер восемь плачет, им надо делать ремонт, а отселять некуда! Рисовальная школа плачет, им тоже надо здание, понимаете вы или нет?!

Во время этого эмоционального монолога он делал руками странные гребки вперед. Со стороны могло показаться, что чиновник хочет подгрести под себя воздух. Но этот жест явно что-то для него значил. Бывалые посетители, завидя это, тут же лезли в карман и доставали заранее припасенный конвертик со скромной суммой в иностранной валюте, которую наш «некорыстолюбивый» герой тут же убирал в ящик письменного стола. И о бедных детях, которых некуда отселять, посетитель мог не вспоминать еще полгода. Ну если сумма была совсем уж скромной, то только три месяца. Квартал спустя рисовальная школа вновь собиралась переселяться.

Смирнов бывалым посетителем не был и заведенных порядков не знал. От крика Бориса Ефимовича в его ушах зашумело, он побледнел и чуть было не хлопнулся в обморок. Что поделать — такое свойство организма: не выносил он крика и при малейшем повышении голоса терял сознание.

Куролесов же еще раз подгреб руками воздух и пришел в крайнее раздражение, видя, что посетитель намеков не понимает.

— А поликлиника? — заверещал он с новой силой. — Тоже хочет новое здание! Все хотят новое здание в центре, понимаете вы или нет!

Смирнов сглотнул слюну. Нужно брать себя в руки, иначе он растянется прямо здесь, на этом красном ковре в кабинете гада Куролесова, и тогда позору не оберешься.

— А вы? — распалясь, продолжал буйствовать начальник, но руками подгребать перестал — понял, что бесполезно. — Что вы делаете в этом новом здании в центре, сутенерская контора, сводники, мать вашу…

— Мы не сводники и не сутенеры, — негромко заговорил Смирнов. В ушах у него еще шумело. — Кроме деятельности по поиску работы или спутника жизни — это, кстати, благородное дело — мы скоро еще займемся производством, которое сохранит здоровье миллионам людей, а нашему городу принесет славу… Дети — да, но… детскому саду наше помещение маловато, а для остальных неужели не найдется в нашем городе других зданий и офисов? Мне кажется, вы преувеличиваете…

Куролесов нехорошо захихикал:

— Я преувеличиваю? Да я недоувеличиваю, и вообще… Да кто ты такой?! Откуда ты взялся?! И откуда ты знаешь мои проблемы?! Все, разговор окончен!

Он вскочил и подошел к книжному шкафу. В наступившей тишине было слышно его тяжелое пыхтение и лай собаки за окном.

Смирнов продолжал сидеть, глядя в пол.

— А Ирина почему уехала? — обернулся к нему Куролесов. Его раздражение требовало выхода. Кленина была ему хорошо известна. Можно сказать, не раз вместе выпивали, вот только до более близкого знакомства дело так и не дошло, Но на этот раз он твердо решил переломить ее упрямство и попробовать на вкус эту «великую искусительницу». Теперь она дамочка разведенная и можно не опасаться, что обманутый муж наймет киллеров…

Смирнов открыл было рот, но Борис Ефимович его перебил:

— Меня боится, что ли? Да у меня девки помоложе и покрасивее ее есть! Да их пруд пруди! — Он начал повышать голос. — И потом, все знают, как она…

— Не орите! — резко поднял голову Смирнов.

Начальство оторопело:

— Чего?

— Вы орете, — твердо сказал Смирнов.

Куролесов внезапно успокоился.

— Это я ору? — сказал он почти тихо, но с такой интонацией, которая не предвещала ничего хорошего. — Это я шепчу! Когда ору, регулировщики движение перекрывают. Они думают, что пожарные машины воют. А дети, между прочим, заиками делаются, когда я ору. Ты понял?!

Этого Андрей стерпеть не мог. Внезапно он бросился к толстяку через стол и рванул его за галстук. Куролесов и глазом не успел моргнуть, как оказался лежащим на собственном письменном столе. Галстук туго обмотался вокруг жирной шеи, решительно перекрывая доступ кислорода в легкие, а выскочка Смирнов уселся сверху, совершенно его парализовав.

— Вот что, Куролесов… — Андрей говорил медленно и задумчиво. — Во-первых, ты орешь.

Поверженный сделал попытку дотянуться до телефона, но Смирнов отбросил аппарат в сторону.

— Во-вторых, — как ни в чем не бывало продолжал он, — ты оскорбляешь женщину.

Куролесов не сдавался. Его правая, свободная рука потянулась к шее обидчика. Андрей рванул эту пухлую руку назад и вверх, что-то противно хрустнуло.

Куролесов захрипел от боли и задергал толстыми короткими ножками. Сейчас он был похож на старого, злого гнома, у которого из-под носа уводят клад, охраняемый веками.

— В-третьих, не смей говорить мне «ты», — Андрей разозлился не на шутку. — А в-четвертых, я никого и ничего не боюсь. И если ты попробуешь навредить мне, я сделаю так, что тебе будет очень и очень плохо! Ты все понял?

На чиновничьем лице отражалась сложная внутренняя борьба. Упрямство мешало Борису Ефимовичу согласиться с тем очевидным фактом, что преимущество сейчас не на его стороне. Но жить хотелось, а туго затянутый на шее галстук в совокупности с грозным тоном Смирнова очень мешал кислороду попадать в легкие.

Он сделал последнюю попытку освободиться и дернул ножками.

— Все понял? — еще раз спросил Смирнов и рванул его за галстук.

Глазки у Куролесова стали закатываться.

— Да! — прохрипел он из последних сил, чувствуя, как все ближе подступают темнота и дурнота. И в этот момент Смирнов отпустил удавку.

Толстяк откатился в сторону и несколько минут приходил в себя, жадно хватая ртом воздух. Боль в легких прошла, зато кольнуло сердце. Он достал из кармана валидол и автоматически засунул в рот таблетку, зло глядя на Смирнова. Тот опять уселся напротив и с любопытством за ним наблюдал.

— Вот, — сказал он насмешливо, — я так и знал! Я давно заметил, что быть злым, амбициозным и завистливым человеком вредно для здоровья!

Он встал и прошелся по кабинету, разглядывая плакаты на стенах. Один призывал граждан проявить гражданскую сознательность и прийти на выборы мэра, а второй напоминал о том, что хлеб — всему голова.

— Скажите, господин Куролесов, что вам нужно? — Андрей обернулся и успел увидеть, как чиновник ухватился за черную телефонную трубку. Он молча подошел и оборвал шнур.