Убедившись, что противник повержен, я поднял взгляд к толпе. Она, прежде любившая Гарея за его мощь, теперь желала увидеть смерть своего героя. Смерть, за которую они заплатили. Крики: «Убей!» и характерный жест с опущенным вниз большим пальцем были смертным приговором.

Я перевёл взгляд на Ральфа. Тот медлил, и я терпеливо ждал. Убивать не хотелось, моей задачей было одержать победу, и я не задумывался о том, что в конечном итоге придётся прикончить противника. Гарея я не жалел, эта туша заслужила участи и похуже, но мне не приходилось хладнокровно убивать человека. Наконец, Ральф поднял вверх кулак и, выждав секунду, опустил большой палец вниз. Я опустил взгляд. Одно движение, которое не могу сделать.

- Убей! Убей! – продолжала бесноваться толпа наверху.

Я сжал кулаки, ногти до боли врезались в ладонь, сердце заколотилось, словно от долгого бега, захотелось кричать на них. Да проявите же милосердие хоть раз! Я не хочу! Почему всё должно быть так? Зачем убивать кого-то на потеху толпе? Взгляд скользнул вверх. Н его губах Ральфа застыла полуулыбка, глаза смотрят настороженно. Он ждёт. Все они ждут.

- Хватит тянуть!

Стиснув зубы, сжал в пальцах рукоятку кинжала и приставил лезвие к шее поверженного противника. Почему я не могу сделать, что от меня требуется? Ненавижу себя за эту слабость, за неумение изменить себя, за то, что не умею противостоять беспричинным страхам, свою чёртову нерешительность. Бездна, породившая этот мир, как же я ненавижу себя просто за эту ненависть!

Разозлившись, я надавил на кинжал всем весом. Раздался неприятный хруст, Гарей дёрнулся и тут же затих. Мгновенная смерть. Я удивлённо смотрел на тело. Странно, меня трясёт, но не от страха. Оказывается, убивать вовсе не сложно, даже есть какое-то особое удовольствие от мысли, что смог это сделать, и нет угрызений совести, никаких мыслей, что это неправильно, напротив, так и должно быть. Он мне никто, я не ощущаю потерь с его смертью, она даёт мне возможность продолжить жить и бороться. Да, верно, он и должен был умереть. Именно от моей руки и ни от чьей ещё. Чтобы я стал сильнее.

Я сглотнул и поднялся, вскинув обе руки вверх. Победитель. Толпа хлопает. Песок под ногами скрипит. Судья объявляет конец боя.

- Неплохо, парень, - обратился ко мне Ральф, когда я вернулся в комнатку, где дожидался своего поединка. – Я ждал отличного зрелища и получил его, хотя исход боя был неожиданным. Ты преподнёс приятный сюрприз. Мне бы хотелось увидеть тебя в сражении снова.

Он покровительственно опустил ладонь на моё плечо. Я едва удержался, чтобы не схватить его за руку и не ударить прямо по этой полной самодовольства усмешке. За спиной снова зазвучали крики толпы, краем уха я услышал голос судьи, и Ральф чуть обернулся к дверям, прислушиваясь к словам.

- А теперь представляю вам то, чего вы и ждали! – надрывался мужчина. - Это сражение, господа, запомнится вам надолго! Здесь вы можете видеть двух сильный противников, борцов от природы, готовых сойтись в опасном поединке! Один – Робин, новичок, имя которого должно быть вам уже знакомо, ведь именно его вы слышали все эти месяцы! Человек, способный достать Искру! А второй… – судья сделал паузу, нагнетая настроение, и продолжил. – Король этого мира, ещё при жизни ставший самой легендой! Его Величество Шебболт! Сейчас вы станете свидетелями поединка, которого ещё не видел свет! Король и его протеже!

Вздрогнув, я поспешно оттолкнул в сторону Ральфа и бросился к дверям, желая убедиться в услышанном собственными глазами. Следом за мной неспешно подошёл и хозяин Арены, наблюдая за соперниками с улыбкой.

- Не знал, что Шебболт тоже участвует в поединках.

- Робин предложил ему сразиться, тот не стал отказываться.

- И кому ты отдашь предпочтение? – я хмуро посмотрел на Ральфа.

- Победителю, - отозвался он. – Я всегда отдаю предпочтение победителю. Но ты так и не ответил на моё предложение. Не хочешь принять участие снова? Я с удовольствием запишу тебя.

Нахмурившись, я следил за ходом сражения. Шебболт допустил непоправимую ошибку, решившись на этот бой. Зная Робина, он не пошёл бы на такой риск, не имей туза в рукаве, и довольно скоро преступный мир претерпит разительные перемены. Отвернувшись от арены, я сунул руки в карманы.

- Мне это больше не нужно.

- Чепуха, - рассмеялся мужчина. – Назови цену, которую хочешь получить.

- Хватит. Сделки не будет. Где мои деньги?

Ральф сокрушённо покачал головой и достал из кармана увесистый мешочек с деньгами.

- Держи.

- Спасибо, - я ухватил кошель и развернулся. Чувствуя на себе злобный взгляд владельца арены, доковылял до выхода и, кивнув привратнику, вышел за дверь.

После боя пришлось обратиться за помощью к девушкам, чтобы помогли залечить раны. Левая рука отходила неделю, а синяк, растянувшийся от самого локтя до запястья, сходил не меньше месяца. Рана на боку была не слишком серьёзной, пришлось наложить несколько швов, но она не сильно беспокоила. Остальные последствия прошли быстро, подумаешь, разбитый нос да мелкие ранки на лице. Отделался на удивление легко.

Врать приходилось много, но оно того стоило, да и быстрее избавляло от любопытных, давая время обдумать, что делать дальше. Время поджимало, осталось пять дней, и мне придётся появиться в «Мантикоре», а деньги не собраны. Те четыре сотни я бережно упаковал и спрятал в комнате, оборудовав тайник в ножке кровати. Даже если кому-то придёт в голову делать обыск, вряд ли он догадается переворачивать кровать и откручивать ножку.

Постепенно отдых закончился. И снова здравствуйте, трудовые будни.

***

С наступлением ночи подземелья Собора погружались в тишину, настолько умиротворяющую, что каждый случайный шорох кажется кощунством. Поэтому Молчун сидел неподвижно, чтобы не спугнуть её и не спровоцировать беспокойный шум на новую какофонию звуков, наполняющих стены эхом. Так проходила почти вся ночь. Тюрьма дышит спокойствием, никто не смеет тревожить её сон до самого утра, когда начинают раздаваться первые шаги стражи. Они будто первый ритм в новой мелодии дня, который заставляет всё вокруг двигаться в едином темпе.

Постепенно просыпаются заключённые, коридоры наполняются тем самым шумом, который прогоняет тишину и гордо воцаряется средь каменных стен. Звучат первые голоса – первая песня дня. Долгий и заунывный вой звучит среди безжизненного камня, и ему вторит эхо. Эта музыка прекращается с покрикиваниями солдат, которые заводят свою мелодию, звуки которой бодро скачут по стенам и разбиваются о них тысячами ярких осколков. Затем раздаются глухие удары мисок о камень. Им предшествует лязг двери, и этим же лязгом песня мисок завершается, чтобы вечером повториться в том же порядке.

План побега он пытался придумать, но всё было тщетно – в сердце Ордена слишком много солдат. Если бы была Искра, - с горечью думал он. Первые дни он пробовал сорвать ошейник, рвущий связь с Искрой, но только разодрал кожу на горле. Из-за этого куска металла в груди словно образовалась дыра, она отзывалась воющей болью, от которой резко перехватывало дыхание. Порой казалось, эта дыра поглощает в себе последние останки умирающей надежды, и он уже не мог сопротивляться. В сравнении с этой пыткой заключение казалось сущей мелочью.

Открыв глаза, он уставился в нависший над головой потолок. Глупо ожидать чего-то иного.

Ненавижу! – мысленно закричал он, сжав кулаки. Просыпаться и видеть потрескавшийся потолок, с которого осыпается каменная пыль. Поворачивать голову и смотреть на стены, изученные досконально. Вставать, чтобы размять мышцы. И осознавать, что пока находится здесь, за этими стенами живёт мир, в котором он был когда-то свободен. Раньше Молчун принимал свободу как данность. И только теперь, лишившись её, понял, насколько ценным даром он владел.

- Здесь, - донёсся грубый голос стражника, и спустя мгновение яркий свет факела осветил лицо заключённого, заставив того вскинуть руку в защитной отмашке.