Альберт вздрогнул. Перед его мысленным взором мгновенно возникла неясная фигура из давнишних воспоминаний, от которых он многие годы пытался избавиться. К чему тревожить лишний раз душу, коли прошлого не вернуть? Но сейчас отмахнуться от видения не удалось. Не слушая, что ещё говорит мальчишка, он тяжело поднялся из-за стола и вышел в коридор, где грузно привалился к стене. Вновь и вновь воскресали в его памяти черты лица, когда-то ненавистного, позже полюбившегося, а затем – изуродованного. Ни тогда, ни теперь толстяк не мог поверить, что тело можно так изувечить, и сделала это не война, не вражеские солдаты и не пожар, а хищник с кривой улыбкой на лице со шрамами. Долгие годы Альберт молился, чтобы их с мальчиком пути никогда не пересеклись.

- Довольно болтать, - прикрикнул он на Жана, заглянув обратно в комнату. – Спать иди.

Недовольно надув губы, парень бросил умоляющий взгляд на Люси, но та лишь слабо улыбнулась, показывая ему, что действительно пока бы лечь спать. Когда мальчишка ушёл, женщина подняла на мужа взгляд, в её глазах легко можно было заметить страх, чуть ли не переходящий в ужас.

- Что, если он узнает? – почти шёпотом спросила она. – Что, если узнает?..

***

Занятия с Цепешем начались с простых вещей. В первый день он усадил меня за стол, протянул книгу и листы бумаги, после чего всучил перо и принялся рассказывать про алфавит.

- Ты должен знать, как пишутся и читаются буквы,- строго сказал он.

Зазубрил я это с лёгкостью, но когда перешли к письму, дело застопорилось. Я неловко макал кончик пера в чернила и старался перенести его к бумаге, но тяжёлые фиолетовые капли срывались с пера и падали на чистую поверхность стола, заставляя преподавателя злобно скрипеть зубами. Около часа я приноравливался лишь к тому, чтобы держать эту тонкую оперённую палочку в пальцах.

- Еще одна капля, и эти чернила окажутся на тебе! – грозно рычал Цепеш, наблюдая, как я, высунув от усердия язык, вырисовываю буквы, одну за другой. Перекосившиеся закорючки, напоминавшие мазню из кривых линий, смотрели с великим укором. Всю ночь потом мне снились бесчисленные орды букв, осаждающих крепость, чьи защитники сбрасывали на них целые котлы чернил, оставляя на земле жуткие бесформенные кляксы.

Время проходило, как на каторге. На улице идеальная погода, светит солнце, жара атакует город, а ты сиди, зарывшись в книги по самую макушку. Даже всегда опрятный аристократ, заходивший проверить, как продвигаются дела, позволял себе расстегнуть пуговицы на рубашке и садился на подоконник. А я и вовсе с трудом боролся с желанием убежать прочь и засесть в прохладной воде. Никакого желания заниматься не было, да и сама идея поступить в Хельс уже казалась не такой радужной. Там всё будет сложнее, не только предметов прибавится, но физическая нагрузка появится в довесок.

С чтением было много проблем. Проводя кучу времени над книгами, я по-прежнему читал по слогам и допускал такие ошибки, что преподаватель мгновенно закипал. Мне и самому начинало казаться, что научить меня этому невозможно. Но ничто не шло ни в какое сравнение с тем, как я писал. Слова выходили настолько кривыми, что Цепеш просто умолял выколоть ему глаза. Признаться честно, в первый раз я даже испугался, восприняв его слова всерьёз. В один момент он просто не выдержал и протянул листы с моей писаниной Кайлу, сопроводив это фразой:

- Я больше не могу, теперь это твоя обязанность.

В тот день я понял причину, по которой Кайл смеялся, когда я начинал читать вслух. Мой почерк он разбирал с огромным трудом, часто останавливался, чтобы уточнить слово, но я и сам плохо разбирался в своем почерке.

- Когда ты прекратишь этот странный шифр! - воскликнул как-то он. Но иначе не выходило. Пока я писал медленно, ещё что-то получалось, но стоило ускориться под диктовку, и слова превращались в непонятную массу линий.

Так прошло время до самого августа.

***

Из года в год первого числа восьмого месяца года на центральной площади Нижнего города происходило жуткое столпотворение. Студенты громко переговаривались и шутили, слышались взрывы хохота и приветственные возгласы. Первокурсники прощались с родителями, делились впечатлениями, некоторые испуганно жались в стороне и заворожёно смотрели на старших, в чьи обязанности входило сопровождение новеньких в академию. В общем, самая обычная картина первого августовского дня, открывающего учебный год.

Нас выстроили в длинную колонну, и повели в Верхний город. Впервые я прошёл через резную арку мимо застывших гордо солдат. Впервые увидел аллеи дворцового парка при дневном свете. И впервые увидел крепость, которая должна была стать мне домом на ближайшие несколько лет.

Хельс высился среди прочих домов неприступным комплексом башен. Донжон, окружённый множеством мелких построек, соединённых с сердцем замка мостами. Каратели считали, что в этом вся прелесть - в возможности пройти в любую часть академии, не тратя лишнее время на обходы и выходы во двор. Мелкие строения подсобных помещений, кузня, бараки и людские - всё было отделено чертой деревьев и цветов. Башни выделялись на первом плане, соединяя множественные залы, запутанные коридоры, комнаты студентов и преподавателей. В центральной части проводились занятия, а расположившиеся по кругу четыре башни различались только символиками на свисающих флагах. Северная башня принадлежала аристократам. В восточной обитали дети горожан. Западную отвели будущим Карателям. Ну, а южную занимали преподаватели.

Когда я увидел академию впервые, сравнил её с доспехами. Изящными такими латами, лежащими среди травы. Нагрудник, окружённый наплечниками, наручами и шлемом, вокруг которых выстроил стену широкий рыцарский пояс. Но сюда уже пробрались пауки и сплели свои мостики между отдельными частями. Они создали себе удобные проходы, что не спускаться на землю.

Нас провели путанной сетью коридоров и оставили перед дверьми в Залу Распределения. Это название дали ей чисто условно, здесь, как объяснял мне Альберт, традиционно проводится церемония посвящения – чистой воды формальность в силу того, что по курсам и отрядам нас распределили ещё в прошлом месяце. Постепенно коридор заполнился. Студенты оживлённо переговаривались. Когда мы начали изнывать от ожидания, мужчина в форме преподавателя – чёрной с символикой академии, изображающей раскрытую книгу и три сферы: багровую, синюю и зелёную, - вышел из зала и обвёл нас внимательным взглядом.

- Добро пожаловать. Меня зовут Роберт де Ривери. Постройтесь в шеренгу по двое, сейчас мы войдём в зал, где пройдёт церемония.

***

Верховный инквизитор поднялся на возвышение, с благосклонностью наблюдая за входящими в зал новыми студентами. И пусть весь его вид выражал удовольствие от этого зрелища, присутствовать здесь ему хотелось меньше всего. С куда большим удовольствием он бы провёл время в работе, тем паче, что её сейчас выше крыши. После пропажи триграммы Собор стоял на ушах в буквальном смысле. Капитана Ламбеза пришлось временно отстранить и передать командование отрядом лейтенанту. В результате солдаты, в числе которых был этот же лейтенант, подняли настоящий бунт. Но утрата символики дело серьёзное, на тормозах его не спустишь. Свидетелей нет, сказать никто ничего не может. Всё, что известно – вор пробрался по системе вентиляции.

Переведя взгляд на Цепеша, старик вздохнул. Единственная его опора в Ордене. Его Фарвен знал долгие годы и всецело доверял, потому и поручил это расследование преподавателю. В последнее время чего только не творилось среди Карателей, и им инквизитор уже не так верил. Определённо в Ордене становилось неспокойно. Взять хотя бы историю Корвина. Слухи улеглись, он вернулся к работе, но от прежней веры в него и следа не осталось, да и напоминание о его тёмных делах всегда перед глазами – выживший после волчанки сынок капитана. Во что Корвин влез, с кем спутался, что использовал во имя спасения ребёнка? Это всё тоже подлежит расследованию, но людей катастрофически не хватает, слишком многих забрала с собой война.