И тогда великий князь раздраженно сказал:

— Перестаньте, маркиз, закатывать истерики. В ближайшее время я начну атаку Берлина варшавской группой из пятнадцати корпусов. Полагаю, что немцам будет не до Парижа.

— Но Жоффр отступает, ваше высочество! И Френч отступает и, быть может, уже находится на берегу Ла-Манша! — воскликнул маркиз де Лягиш, отняв руки от лица, и возмущенно добавил: — Четыре, всего только четыре дивизии прислал Китченер нам на помощь, — вы представляете, что с ними сделают на правом фланге боши? Как можно воевать с такими союзниками? Как можно рассчитывать, что они защитят Францию?

Великий князь, все еще расхаживая по кабинету, уверенно сказал:

— Генерал Жоффр поступает сообразно с обстоятельствами: он отводит свои войска для того, чтобы сохранить живую силу. Это — гениальная стратегия, и она непременно обернется контратакой против немцев.

Маркиз де Лягиш наконец успокоился, однако все же спросил не очень уверенно:

— Вы так полагаете, ваше высочество? Дал бы бог, дал бы бог.

— Я убежден в этом, маркиз, — заверил его великий князь и, подойдя к огромной карте, что висела на стене, снял ее, положил на большой стол, за которым Жилинский проводил штабные совещания, и сказал: — Докладывайте, генерал Жилинский, о положении дел на театре. Прошу, господа, сюда, — пригласил он генералов.

Жилинский неторопливо доложил: первая армия потеряла соприкосновение с противником, однако все же преследует его, правым флангом приступив к обложению крепости Кенигсберг, а остальными силами начала продвигаться западнее реки Ангерап — на севере и в направлении Растенбург — Бишофштейн — на юге. Правда, командир второго корпуса, генерал Шейдеман, предложил гарнизону крепости Летцен сдаться без боя и выслал парламентеров, но последних немцы обстреляли, ранили и взяли в плен, однако прислали своего офицера и передали с ним: «Летцен русские возьмут только в качестве руин».

Вторая армия продолжает успешно продвигаться правым флангом на Алленштейн — дивизией генерала Рихтера и на Бишофсбург — дивизией генерала Комарова; центром — на Алленштейн, корпусом генерала Клюева, и на Остероде — корпусом генерала Мартоса, который только что одержал победу над противником при Франкенау. Первый корпус генерала Артамонова занимает позиции выше Сольдау, полукорпус генерала Кондратовича связывает левый фланг Мартоса с правым флангом Артамонова…

И заключил:

— Таким образом, ваше высочество, я не нахожу особых причин для беспокойства за вторую армию. Правда, генерал Самсонов может не успеть перехватить противника, которого Ренненкампф нагоняет на него, — как он доносит, — весьма успешно, ибо противник так отступает, что бросает раненых, но я полагаю, ваше высочество, ваши директивы штаб фронта исполнит во всей полноте и в ближайшее время путь на Берлин может быть открыт посредством изгнания восьмой армии из Восточной Пруссии — в лучшем случае. В худшем для нее — посредством пленения двух ее северных корпусов — Макензена и Белова…

Александр Орлов был потрясен и едва не воскликнул: «Это — чудовищное заблуждение, ваше высочество! И главнокомандующий Жилинский знает, что докладывает неправильно, ибо боится назвать вещи своими именами!», но не мог, не имел права вмешиваться в разговор, а тем более спорить, да великий князь, кажется, и сам понимал: слишком розовую перспективу нарисовал генерал Жилинский, и неожиданно спросил у Орлова:

— Штабс-капитан, а вы что видели с аэроплана на территории противника? Повторите.

Орлов с готовностью ответил:

— Я видел, ваше императорское высочество, что противник направляется в сторону корпуса генерала Благовещенского, — части первого резервного и семнадцатого корпусов.

— Благодарю, — прервал его великий князь и спросил на этот раз Янушкевича: — Николай Николаевич, вы не находите, что на правом фланге Самсонова может создаться непредвиденная ситуация, если противник устремляется сюда, видимо намереваясь отогнать Благовещенского к нашей границе?

— Нахожу, ваше высочество. Такая ситуация может образоваться.

— Не торопитесь, Николай Николаевич, — заметил Данилов.

Янушкевич мог остановить его, мог вежливо напомнить, что, когда говорит начальник штаба ставки, подчиненным полагается молчать, но слишком мягкий характер был у Янушкевича, а у Данилова было слишком большое самомнение, и он продолжал, как если бы поменялся местами с начальником штаба:

— Я полагаю, ваше высочество, что с Самсонова надлежит спросить более строго, чем то было прежде… За все его тактические выдумки, не выдерживающие элементарной критики…

Тихо и незаметно вошел Орановский, еще раз выбритый до синевы, с гладко причесанной головой, и, услышав такие слова Данилова, приободрился и всем видом как бы говорил: «Наконец-то, ваше высочество, правда восторжествовала. Этого грузного атамана давно надлежало отослать на Дон, коль в Ташкенте ему жарко», но молчал, ища паузы, чтобы вставить свое слово, но паузы не было…

Данилов продолжал развивать свои мысли, монотонно, медленно, как профессор на кафедре, водя толстым карандашом по карте и так, и этак, как будто оловянных солдатиков передвигал там с места на место и расставлял их сообразно с тем, что хотел видеть. И, не очень кстати вспомнив Киевские военные игры, стал говорить о том, как противник на тех играх попадал впросак и вынужден был отходить за Вислу под давлением превосходящих сил русской армии…

Великий князь нахмурился, но не прерывал его и слушал внимательно…

…Если бы Данилов знал, что последует через несколько минут после того, как он разгромит противника на карте, он наверное же предпочел бы помолчать и дал бы возможность Янушкевичу ответить великому князю, что следует предпринять на правом фланге второй армии немедленно, сегодня же, что Янушкевич и намерен был сказать, но Данилов явно переоценил свою осведомленность…

А Александр Орлов, слушая его успокоительные заверения в прочности правого фланга второй армии, думал: перед ним были высшие чины ставки верховного главнокомандующего — весь генералитет, коему знаний и опыта не занимать, так почему же его генералы, особенно генерал-квартирмейстер Данилов, много лет прослуживший в генеральном штабе, в его оперативном отделе, так спокойно относится к угрожающему положению на правом фланге второй армии, хотя конечно же знает или должен знать о передвижении противника в районе действия шестого корпуса Благовещенского? Уверен, что противник действительно бежит от Ренненкампфа? И что он не посмеет контратаковать русских, в частности оторванную от первой армии вторую армию, в частности находящийся в одиночестве от главных сил шестой корпус Благовещенского?

И когда Данилов на секунду умолк, спросил у великого князя:

— Быть может, вы позволите, ваше императорское высочество?

Великий князь обернулся и спросил в свою очередь:

— У вас все на Дону ведут себя подобным образом, штабс-капитан?

— Никак нет, но я только что видел своими глазами, что противник идет навстречу нашему шестому корпусу…

Жилинский и особенно Орановский смотрели на него так, словно намеревались удалить его, как буяна, но тут вмешался в разговор маркиз де Лягиш и сказал что-то великому князю по-французски.

И великий князь милостиво бросил Орлову:

— Продолжайте, штабс-капитан. Вас хочет послушать маркиз де Лягиш, на ваше счастье.

Александр Орлов сказал непостижимо дерзко:

— Ваше императорское высочество, вас вводят в недопустимое заблуждение…

— Вы сошли с ума, штабс-капитан! — воскликнул Орановский, но великий князь резко оборвал его:

— Вам всего более следует молчать, генерал. И я вас еще спрошу. Продолжайте, штабс-капитан.

— Все вводят вольно или невольно. Ибо положение на правом фланге второй армии неожиданно принимает весьма опасный оборот: немцы определенно что-то замышляют здесь…

— Я вполне согласен со штабс-капитаном, ваше высочество, — тотчас поддержал Александра Орлова Янушкевич.