Тут уже вся парилка не выдержала и захохотала. Виктор с Лёшей тоже засме­ялись, а молодой отчего-то покивал головой, спустился вниз и стал бросать ковш за ковшом в чёрную печную пасть.

- Хорош, кидала, а то всех сгонишь, - поморщился бородатый. Парень при­слонил ковш к стене и вышел из парилки.

- По-твоему, кто этот старик? - тихо спросил Виктор у Лёши.

- По профессии, что ли? Судя по связности речи, а значит, и мышления, ар­тист. И тембр голоса красивый, опереточный. Допускаю, что и сейчас подвизается в редких ролях на сцене.

- А я думаю - тренер. Может быть, занимался детьми, потому что вспомнил девочек и объяснил своё к ним отношение.

- Нет, сомневаюсь. Тренер в силу своей педагогической направленности не будет откровенничать на такую тему. Этика не позволит. Хочешь, спроси.

Виктор собрался это сделать, но тут заговорил ещё один мужик - молодой, с красным, разогретым лицом:

- Вот вы ведёте праздный разговор, а я вам - про другое, - он вытер лицо по­лотенцем, постелил его на лавку и сел. - Вот я отправил жену в роддом, в наш, питерский. Мы с ней питерские, в пяти-шести поколениях. Мои родичи и её роди­чи войну, блокаду пережили. Работали не покладая рук, отстраивали город. И мы с нею не сидим сложа руки. А положили её в палату, где шесть человек, правда, палата разделена перегородкой. А рядом, в соседней палате - двое, и обе чёрные, кавказки. И весь медперсонал только возле них крутится: чего изволите, что по­дать. Жена и её однопалатницы возмущаются, но тихо, чтоб не сотворили чего с их новорождёнными. Дожили, твою мать. В родном городе чужие.

Лёша взглянул на Виктора, потом на мужика:

- Ну, и что ты предлагаешь? Что будем делать?

Мужик опустил голову:

- Не знаю. Но что-то делать надо.

- Вот так всегда у нас: как что - не знаю. А может быть, и знать не хочу?

- Слушай, не нагнетай, а? - подал голос бородатый. - Дай помыться, пока ещё пар есть.

- Никакого пара нет, весь вышел! - вмешался Виктор. - И бронепоезд отво­локли в тупик.

- Ты про что? - не понял бородатый. - При чём тут бронепоезд?

- Ладно, передохнём, - сказал Лёша и двинулся первый.

Вместе с ними вышел старик, что рассуждал о женщинах. Виктор спросил у него:

- Если не секрет, вы кто по профессии?

- Ах, кем я только не был! Но всё на сцене. Да, и суфлёром, и актёром, и по­мощником режиссёра. А почему вы спросили?

- Нам с другом понравилась ваша дикция, и мы поспорили, кто вы по профес­сии. Друг сказал: артист. И оказался прав.

Старик лишь развёл руками.

Они постояли под душем, вышли в раздевалку, уселись на свои места и откры­ли термос. Наливая чай в одноразовые стаканы, Виктор спросил, почему Лёша не захотел в парилке продолжить разговор с бородачом.

- Поздно, - сказал Лёша. - С такими, как он, поздно. Этот уже либо как-то встроен в систему, которая помогает ему «выживать», либо его сознание настоль­ко сломано, что любая попытка пошевелить мозгами приводит к дискомфорту. Как при сломанной руке или ноге.

- А с кем не поздно?

- С тобой. И со мной. То есть с теми, кто имеет выход на молодёжную ауди­торию.

- На подростковую, - поправил Виктор.

- И даже на подростковую, тем лучше.

- В каком смысле?

- У нас часто говорят о национальной идее, о модернизации, о коррупции, о наркотиках. Говорят - любо-дорого послушать. Особенно на телевидении, ког­да устраивают дебаты по всем этим вопросам, с одной стороны, демонстрируя свободу слова, а с другой - выпуская пар из недовольной части публики. Говорю «публики», а не народа, потому что с народом у нас большие проблемы. И мало кому приходит в голову, что вся эта свобода строго дозированная. Что на каждого совестливого «русака» по три свирепых либеральных собаки, готовых растерзать его вместе с его совестью.

- А без аллегории можно?

- Нельзя. Без аллегории можно только с оружием в руках, но до этого ещё да­леко. Самая большая наша беда в том, что мы сейчас разъединены, как никогда. Наши враги добились главного: они воплотили в жизнь принцип всех захватчи­ков: «Разделяй и властвуй!»

- Кто именно?

- Либералы. Впервые за тысячелетнюю историю России они пришли к власти. Казалось бы, ну, пришли, так властвуйте. Но они не властвуют, а глумятся над властью, нагло набивая свои карманы несметными богатствами. При этом отни­мают у людей последнее. Они два века добивались власти. В семнадцатом году они уничтожили русскую аристократию, наиболее ответственную за жизнь стра­ны. Потому что именно аристократия не подпускала их к власти. В семнадцатом году они уже почти получили её, судя по тому, сколько их оказалось в партии и правительстве. Но жестокость, с которой они подавляли несогласных с ними, террор против целого народа, против его веры и сатанинские методы руководства привели к тому, что рухнула созданная ими система.

- Сталин виноват.

- Это простой ответ. Но Сталин виноват только до тех пор, пока был с ними. То есть до революции. Но после неё быстро понял их хищническую сущность и по­вёл против них непримиримую борьбу. А в войну фактически спас их. Представь, что было бы с ними, если бы Гитлер одолел Советский Союз! А затем Англию и Штаты! Он бы уничтожил их по всему миру.

- Отчего же они так возненавидели Сталина?

- Оттого, что не допустил к власти. Они ведь после войны прибрали к рукам Штаты, Англию, частично Францию и готовы были заграбастать Советский Союз. Но тут облом. Тогда они дождались смерти Сталина и пошли другим путём - ста­ли искать в руководстве страны предателей. И нашли.

Увлёкшись разговором, они не обращали внимания на то, что их слушают дру­гие мужики. Первым это заметил Виктор и сказал:

- Мы стали объектом интереса.

- Пускай. Здесь не то место и не тот люд, чтобы чего-то опасаться. Тем более, никакого секрета в том, что мы говорим, нет.

- Ну, а что с нашими аудиториями?

- Нужно наряду с программным обучением давать знания и понимание той жизни, которой мы живём. И говорить правду. Я убеждён, что именно учитель­ско-преподавательский корпус может приблизить перемены. Это могучая, но не задействованная сила. Прежде всего, интеллектуальная.

- Я думаю, ты ошибаешься, - вздохнул Виктор. - Я думаю, наша с тобой так называемая интеллектуальная среда ещё то болото. Любое начинание увязнет по самую макушку и захлебнётся.

- Время покажет.

- И сколько же лет нужно говорить правду, чтобы наша, как ты говоришь, ау­дитория созрела для какого-то дела?

- Думаю, не так много. Этот режим схвачен на «живую» нитку и держится только до тех пор, пока мы его терпим. Как только наше терпение лопнет, он рас­ползётся по всем швам.

- Это при такой-то армии? При таком эмвэдэ? А посчитай, сколько наплоди­лось разных охранников в магазинах, офисах, банках. Да они же в клочья порвут...

- Извините, что встреваю в ваш разговор, - обратился к ним сосед - рыжий увалень с золотой цепью на шее. - Я тоже охранник в магазине, но, случись за­варуха, первый помогу удушить его владельца. Вот этими руками, - выставил он широкие ладони с короткими пальцами. - Думаю, так же и другие, кто рассмотрел своих хозяев и увидел, что они вытворяют. Только всерьёз позовите, и я с вами!

Виктора и Лёшу смутила такая готовность, они кивнули соседу в знак оконча­ния разговора и снова направились в парилку. Но теперь уже с вениками. Виктор спросил:

- Марина разделяет твои убеждения?

- Ещё бы! Иначе разве согласилась бы стать моей женой?

Виктор и Лёша принялись хлестать себя вениками, и разговор иссяк. Теперь они слушали то, что говорили мужики. Ничего интересного: про выпивку, про баб, про ДПС. Правда, не обошлось без одной словесной находки, которую выдал говорливый футбольный фанат. Рассказывая о последней игре «Зенита», он со смехом вспоминал, как действовали у стадиона и на улицах понты. И здесь понты, и там понты, пока Виктор не спросил у него:

- Ты поясни, кто такие понты?

- Что вам пояснять? Была милиция - менты, стала полиция - понты. Понты - они и в Африке понты!