— Тише, тише, Нозоми, — прошептал он.

— Ну и как? — к моему лицу склонился Марбас. Я взвизгнула и отвесила ему звонкую пощёчину, от чего он отпрянул, потирая горящую щёку. — Ну, вижу, что врага она себе определила. Да, солнышко?

— Ты чудовище, — прошипела я. Неожиданно внутри меня зародилась невероятная доселе злость. Я поняла, что он имел ввиду, когда говорил, что мне тоже есть за что его ненавидеть. Сейчас я хотела свернуть ему шею, избить, выпотрошить так же, как он поступил с моим отцом.

Я вскочила и накинулась на Марбаса, повалив его на пол начала бить его, не в силах сдержать слёз и проклятий. По лицу, по груди, по плечам. Падший молча принимал мои удары, не смея ответить. Асмодей заключил меня в объятия и оттащил от наёмника. Лицо того было покрыто царапинами, губа сочилась кровью, нос разбит. Я пожалела, что недодумала выцарапать ему глаза и ещё больше пожалела, что не могу оставить ему такой же уродливый шрам, как это сделал Велиал.

— Отпусти меня! — я попыталась отбиться от Асмодея, но не могла, как ни извивалась. Не выдержала и укусила его за руку, но тот не издал ни звука, даже когда я ощутила вкус крови во рту.

Марбас приподнялся и вытер лицо рукой, размазывая чёрную кровь.

— Я предупреждал тебя, — проворчал он библиотекарю, наблюдая, как тот пытается хоть как-то меня успокоить. — Я тебе говорил, что её переклинит. Наслаждайся теперь, идиот.

— Ты ублюдок, Марбас! Чтоб ты сдох! Тебе место в аду! — визжала я, на этот раз ударив Станиславского локтем в живот.

— Я оттуда, солнышко, — отозвался падший, цинично слизывая кровь с пальцев. — Опоздала ты. Папаша был шустрее. Эх, надо было прикончить тогда Адама. Не страдал бы сейчас этой хернёй.

Дёрнувшись ещё несколько раз, я, наконец, обессиленно осела на пол. Асмодей не стал этому препятствовать: стоял рядом, делая вид, что больше обеспокоен очередной травмой руки.

— Как ты мог так поступить? — рыдала я в голос. — Ты монстр. Самый настоящий монстр!

Марбас молча смотрел на меня из темноты, приняв демонический облик, он, казалось, наслаждался происходящим: в очередной раз сделал больно, на этот раз с помощью всего лишь воспоминаний. Мне мерещилась его ухмылка.

— Нозоми, — наконец подал голос Станиславский. — Это была долгая вражда. Твой отец не раз пытался выследить и убить Марбаса. Нет ничего удивительного в том, что тот нанёс такой неожиданный и беспощадный удар. Знаете, в животном мире люди-охотники часто гибнут из-за того, что, преследуя свою добычу, теряют бдительность, и их жертва наносит им смертельные раны, даже прямо перед своей гибелью. Твой отец был охотником, и не надо винить никого в том, что он выбрал сам такой жизненный путь. Охотники должны быть готовы к подобной смерти. Он ушёл достойно.

— Это было подло! Чудовищно! — я схватилась руками за голову, мне не хотелось его слушать.

Асмодей покачал головой на мой выпад и осторожно отнял мои руки.

— Пойми наконец, в этой войне нет правых и виноватых. У каждого своя правда, и мне грустно, что в эту вражду ввязались люди. Я не знаю, с чем это и сравнить: всё равно что ребёнок побежит против вооружённого до зубов и обученного к войне морского пехотинца, имея в руках лишь палку. Единственная причина, по которой охотники ещё не вырезаны падшими — это договор первых с ангелами. У людей, работающих на небо, есть хоть какие-то знания и умения, которые позволяют им выживать. Кроме того, у вашего отца был выбор — спасти себя или тебя. И он сделал свой выбор. Ты была ему дороже жизни.

Демон посмотрел мне в глаза и улыбнулся совершенно искренне.

— Я завидую тебе, что у тебя был такой отец. Он любил тебя и отдал жизнь за тебя. Ты должна им гордиться. Даже столько лет спустя.

Библиотекарь неожиданно притянул меня к себе, обнимая.

— Нозоми, не нужно плакать. Пожалуйста, — услышала я его шёпот над ухом.

Я вцепилась пальцами ему в футболку и судорожно всхлипнула, задрожав от этого всем телом. Асмодей обнял меня ещё крепче, касаясь губами моего лба, словно целуя.

— Я думала… Что это… Психолог говорил, что я сама себе это придумала, что там был лев, — сама не понимая зачем, я уткнулась носом ему в плечо, отвечая на объятие. — Что это защита сознания от того, что было…реально…

Марбас пошевелился, от чего солома под ним зашуршала. Едва заметная магическая вспышка с его стороны: видимо, стёр кровь с кожи и одежды, залечивая нанесённые мной травмы.

Уверена, что он запомнил это; когда всё закончится, и если я выживу в этой заварушке, то он непременно вернётся и отомстит сполна.

Утром на озеро опустился холодный туман, скрывая противоположный берег.

Проснувшись в объятиях Анны, я осторожно высвободилась и, одевшись, спустилась на первый этаж. Тишина в доме указывала на то, что я встала, скорее всего, первая. Немного странно, учитывая, что лучше рыба клюёт утром. Тётя опять будет печалиться, если ничего не поймает или не выполнит хотя бы минимальный план.

Станиславский, как и обещал, спал на диване.

Говорят, что когда человек спит — он являет своё истинное лицо. Лично мне всегда эта фраза казалась смешной и неправильной: ведь когда ты спишь, то можно выглядеть невероятно глупо, будь ты хоть высокооплачиваемым актёром из Голливуда, хоть императором вселенной, хоть последним нищим бродягой.

И всё равно я подошла ближе и перегнулась через спинку дивана, разглядывая падшего ангела. Сейчас он совсем казался человеком. Он не стал накрываться одеялом, хотя мне кажется, что попросту забыл об этом, зачитавшись книгой. На груди, прижатая рукой, у него лежала «Гордость и предубеждение» авторства Остин Джейн. Очки были откинуты наверх, видимо, чтобы не мешали. Станиславский выглядел совершенно безмятежно. Я взяла книгу, вложила найденную на столешнице бумажную салфетку и положила на журнальном столике. Аккуратно сняла с него очки и, сложив, оставила рядом с книгой. Нашла в кресле плед и укрыла библиотекаря, на что тот, что-то пробормотав, перевернулся на другой бок, вызывая у меня улыбку.

На журнальном столике было свалено, по всей видимости, содержание карманов Марбаса: связка ключей с брелоком в виде логотипа какой-то знакомой компьютерной игры, но я никак не могла вспомнить, какой именно, кошелёк, утопленный вчера Blackberry и наушники. Рядом с кошельком валялись пара банковских карт, исключительно платиновые, и сморщенный от воды паспорт гражданина США. Я с трудом поборола желание посмотреть вклеенную туда фотографию и ложную информацию о владельце.

Выйдя на улицу и тихонько закрыв за собой дверь, я поёжилась от сырости. Трава была покрыта росой, а кроссовки всё ещё были влажными после вчерашней драки падших. Потирая руками плечи, надеясь хоть чуть-чуть согреться, я пошла в сторону причала. Справа от него, на берегу, к моему удивлению, уже успели разжечь костерок.

На причале уже кто-то сидел с удочкой. Подойдя ближе, я поняла, что это Марбас. Ладони сами собой сжались в кулаки, но я с трудом удержалась, чтобы снова не начать его избивать. Да и сомневаюсь, что в этот раз он позволит мне это сделать — сразу швырнёт в озеро и очень повезёт, если не попробует ещё и утопить.

— А, это ты, — он обернулся и удостоил меня взглядом. — Чего не спится?

Я раздражённо пожала плечами, но ничего не ответила. Марбас подождал с полминуты мой ответ, потом вздохнул и отвернулся обратно к озеру, снова увлечённо наблюдая за поплавком.

— Так и будешь стоять и сверлить мне спину взглядом? — поинтересовался демон.

— Пытаюсь понять, как такого как ты земля вообще носит.

— О, не пытайся. Я творил такое, от чего бы тебя вывернуло на изнанку и ты лишилась бы рассудка, и как видишь, никакой кары не последовало.

Падший замолчал, но после всё же продолжил:

— Люди любят утешать себя мыслью, что вселенская справедливость воздаст при жизни плохишам. Увы, тут я тебя разочарую — мне грозит максимум смерть. Ада и Рая для таких как я не предусмотрено. Обидно, конечно, было бы помереть: мне тут вполне себе нравится. А потом я просто растворюсь, словно меня никогда не существовало. Несправедливо, правда?