— Казадор, хватит хернёй страдать и пялиться на меня. Я знаю, что сочный бантик, но, блять, совесть имей! — Марбас снова посмотрел на меня. — Спи давай.

— Ты думаешь, так легко уснуть после всего произошедшего? — к горлу снова подступил неприятный ком. — Я впервые сегодня убила. Пусть они не люди, но я лишила их жизни, Марбас. Ты думаешь, это легко так принять? — я рывком села. — Ты думаешь, можно просто взять и забыть такое? Ты видел их взгляд перед смертью? Знаешь, сколько там страха? Они не бездумные машины, они живые.

— Были живые. Теперь уже не живые, — кот почесал за ухом. — Казадор, ты делаешь им ненужные поблажки — они чуть было не угробили нас всех там. Тебе не кажется, что такого рода жалость в данном случае нихуя не уместна?

— А как ты отреагировал, когда впервые кого-то лишил жизни?

Кот прикрыл глаза, видимо, вспоминая, что он испытывал. Представляю, какой у этого чудовища послужной список, разом и не вспомнишь, как это было.

— Это был демон, который пролез из Геенны. Тогда они были несколько крупнее, чем сейчас. Раз так в десять, — наконец сказал он и снова посмотрел на меня. — Ничего особо примечательного. Демоны глупы и следуют исключительно инстинктам «жрать, срать, размножаться». Завалить такого — плёвое дело, разве что процесс может затянуться из-за его размеров.

— То есть, тогда ты был ещё в Эдеме?

— Ага, — потянулся ассасин, задрав зад и вытянув передние лапы, и замолчал. Мне начало казаться, что ангелов создают поголовно уверенными в их правоте и святости, но это оказалось ошибкой, потому что, видимо, отдышавшись, Марбас продолжил: — Ты хочешь знать, как я отреагировал? У меня была истерика. Я не рыдал, как ты сегодня, но мне казалось, что я совершил ужасную и непростительную ошибку. В глубине души я оплакивал сгусток энергии, как бы смешно это не звучало.

— И как ты прошёл через это? — тихо поинтересовалась я, боясь спугнуть неожиданное откровение со стороны наёмника.

— Просто понял, как оказывается-то пиздецки легко сдохнуть. Я потом часто об этом думал, и понимание этого заставляло меня идти вперёд, переступая через себя, через трупы демонов, через какие-то ненужные морали. У меня нет чувства страха от момента создания, иначе бы я не был Властем, зато хватает любви к себе и к жизни. Разве мы все не рождаемся для того, чтобы жить? Только вот многие вокруг считают, что как раз ты жить и не должен. Отсюда все проблемы. Пересечение интересов.

Я ничего ему не ответила. В его извращённой теории жизни была своя логика, и, видимо, она его полностью устраивала. Вступать в дискуссию у меня не было ни сил, ни желания. Я лишь глубоко вздохнула, пытаясь унять внутренние терзания.

— Поэтому не страдай хернёй. Если тебе нечего мне сказать на эту тему, то можешь рассказать о Патрике, — после таких слов я растерянно уставилась на падшего ангела. Но, судя по интонации, он не шутил и не издевался. Несмотря на то, что Марбас его же и прикончил, сейчас он был совершенно спокоен, и ему действительно было интересно послушать меня.

— Зачем тебе слушать о моём отце? — осторожно поинтересовалась я, ища подвох.

— Пытаюсь понять, какого светлого и радужного детства меня лишили.

— Разве вы не любили своего Создателя?

— Любили, — вздохнул падший, опуская голову. — Больше, чем самих себя. Лишь Его и больше никого. Отдать свою жизнь за него и его идеи — это ли не честь для всякого ангела? А на деле оказались наивными кретинами. Мы ему не так уж нужны. Как только сотворил Адама — плевать он на нас хотел. Люди стали его новой игрушкой. А стоило нам возразить ему что-то, как всех, кто остался в живых, вышвырнули после Восстания за Врата, в Геенну. Я был создан, чтобы охранять его творения, а теперь я их уничтожаю. Вот ведь ирония какая.

Он снова сипло вздохнул и замолчал. Теперь уже надолго, позволяя теперь говорить мне. Я узнала всё, что, по его мнению, должна была узнать. Принять правило, по которому живут падшие: убей или будь убитым. Они не в одночасье стали такими, их предали. Предали, разделив на любимчиков и изгоев.

А ведь Марбас раньше был светлым. Все они были светлыми, пусть и позволяли себе какие-то посторонние мысли, задавали себе непозволительные вопросы, рассуждали о том, кто они и чего хотят. Марбас, безжалостный убийца сейчас, а раньше: я представила его в виде ангела, представила испуганным, как он смотрит на оружие и свои перепачканные кровью руки, как они трясутся. Понимает, что он поступил верно, но внутри что-то противится этому.

А потом в мгновение лишились смысла своего существования. Тот, кого они бесконечно любили, решил, что больше не нуждается в них, не стал их слушать. Мне казалось, что я сама чувствую это отчаянье, которое в тот момент ощутили теперь уже падшие ангелы. Пустота, словно из тебя выдрали сердце. Пустота такая же, какую испытываю я, казалось, но нет, она была страшнее, потому что с моей пустотой жить можно, а в их случае им пришлось заново искать повод для своего существования. Простого существования. Потерянные, ненужные и, теперь уже, бесполезные.

Всем своим поведением: убийствами, алкоголем, женщинами, адреналином, возможно даже наркотиками, Марбас заполняет свою пустоту. Созданный убивать, он уже не может изменить своей сущности. Все падшие нашли, чем заполнить свои сердца теперь. Только вот приносит ли это им то же самое счастье, как когда-то приносила служба в Эдеме?

— Марбас, — тихо позвала я кота, но он не ответил. Видимо, уснул, не дождавшись историй о Патрике. Хотя, мне кажется, они были ему совсем не нужны.

Немного подумав, я перенесла его на подушку и накрыла одеялом. Он, конечно, чудовище, и ничего этого не отменит. Но его изначально создал таким его Отец.

Всякое творимое тобой зло можно назвать добром. Единственное, что для этого нужно, — оказаться на стороне победителей.

Меня разбудил стук в дверь. Я потянулась, потёрла глаза и, бросив взгляд на часы, стоящие на столе поняла, что Анна терпела до последнего, ожидая, пока я проснусь, — без пяти минут полдень. Кажется, мой распорядок дня начинает смещаться к ночи.

Хотела было подняться, чтобы открыть дверь, но поняла, что на пояснице кто-то лежит. Пушистое, тёплое и под одеялом.

— Марбас! — тихо прошипела я, молясь, чтобы сестра не услышала, между тем поражаясь наглости ассасина. — Я тебя пожалела ночью, но это уже ни в какие ворота!

— Мне было холодно, — посетовал мне кот и тут же оказался стянут на пол за шкирку.

Но я сразу опомнилась: если Анна увидит его, то меня ждут проблемы — животные запрещены в общежитии:

— Спрячься куда-нибудь! Живо!

— Нафига? — кот грациозно увернулся от моей руки, когда я уже собиралась упихать его под кровать. Или в шкаф. Или в ванную.

— Ты знаешь, как громко кричит моя сестра? Знаешь, я помню, что ты уже слышал. Она сейчас будет орать куда громче, и вас не будет разделять телефонная трубка и десяток миль. Поэтому если не хочешь прятаться, то прыгни куда-нибудь.

Марбас прыгнул. Только вот не туда, куда я надеялась, а обратно на кровать. И уселся своей наглой шерстяной задницей на одеяло, показывая тем самым, что мою идею он не разделяет.

— Меня не отозвали. Как Вел или Заган решат, что я могу уйти — то я с радостью дам ёбу отсюда. А пока тебе придётся готовить свой зад к гневу твоей рыжей ведьмочки. Не разочаруй меня, я жду очень горячего зрелища.

— Нозоми! — послышался голос сестры из-за двери, сопровождаемый теперь ударами ноги. — Открой уже! У меня сейчас руки отвалятся всё это держать!

— Издай хоть один лишний звук, и ты труп! — я пошла открывать Анне.

Меня ожидала сначала волна упрёков за нерасторопность, потом волна упрёков за безразличие к общественной жизни и то, что я сплю допоздна вместо того, чтобы помочь ей. Третья волна была обращена в сторону кота, делающего совершенно невинное выражение морды, стоило сестре увидеть его на кровати.

— Это ещё что?! — Анна ткнула в его сторону пальцем. — Мне казалось, что мы давно разобрались с твоим желанием завести домашнее животное! Ты же знаешь, что в общежитии они запрещены.