- Да уберет он все, не донимай ребенка. И напои дичь.

Мне к губам приплыл граненый стакан, я жадно заглотал, приговаривая в эхе стакана "Сука, это ты, ублюдок!"

- Не ругайся. Мне и самому немного не по себе. Не люблю я это. Потому что не местный от рождения. Хотя и привык. Но немного.

Я отстранился от стакана. Жажда заиграла еще сильнее, но я стерпел.

- Где Катюша?

- Нет её. Как выйдем, может увидишь собак. Они кости её доедают.

Шея онемела и бросила голову на подушку. Я смотрел в потолок и слушал.

- Она просто ближе спала к двери. Так что её первой отдали. Сейчас все подготовят, и тебя отдадут.

- Куда отдадут?

- "Кому" ты хотел спросить. Ил(ь/и)е. Его кормить надо. Он теперь не так часто просыпается, но еще просыпается. Ничего личного, такова традиция.

- Ил(ь/и)я же друг мелкого.

Мальчик угукнул набитым ртом.

- Друзья. Почти как братья с ним.

- Когда я ем, я глух и нем. Помнишь?

- Вы скормили Катюшу... человеку?

- О, нет-нет-нет. Ил(ь/и)я не человек. Он наш Бог.

Тётка-врачиха с недовольным стоном "Ыыыы" вышла.

- ...их бог, - шёпотом добавил водитель. - Я то понимаю, какое это зверство. Он или урод, или монстр. Что-то одно точно, а может и то и другое. Но, если не тебя, так моего сына.

- Они же друзья?

- Друзья? Сына, иди прогуляйся... Я не знаю точно, но уверен, что у этой твари друзья уже были. Ему лет шестьдесят или семьдесят уже. Но я смотрю на местных и вижу, в "голодный год", когда дичи нет, языки они друг другу вырезали и своему богу скормили. А он еще ребёнок. Ему голову уже промыли, и матери его промыли. Тут говорящих осталось всего ничего. И с каждым годом все меньше. Нет у этой твари друзей, если она голодная. А сын мой вечно с ним пропадает, как тварь проснется. Вот будет она голодная -- не моргнет, сожрёт.

- Языки?

- Да, это вроде деликатеса для него. Ну, и как мне объяснили, срезали они сами, и срезая подумали...Подумали, что без рук и без ног работать не получится, а без языка вполне можно.

- Катюша...

Я не мог плакать. Глаза пытались выдавить хоть каплю, но не получалось. Снова тошнило. В черном окне снова заиграли тени, искажаясь в пугающие формы.

Мальчик вернулся. Водитель велел ему вытереть пол, а сам ушел.

- Эй, можно тебя попросить кое о чем?

- Сбежать что ли хочешь?

- А ты поможешь?

- Нет. Ил(ь/и)ю кормить нужно обязательно. Он и так совсем плох стал в последний год.

- Тогда о другом попрошу.

- Проси.

- У меня читалка была с собой. Не выкинули еще?

- Не, она у меня.

- Дай прочитаю последнюю страницу. Она должна была обновиться.

- Хех, зачем.

- Просто надо.

- Любишь читать?

- Если не читать, то не поймешь, кто ты.

- А так не понятно?

- Ты -- это то, чем ты дышишь. А дышим мы, без сомнения книгами.

- Чего? Воздухом же..

- Животные дышат воздухом. Человек -- иное. Ему важен сюжет. Ему важно почему он дышит.

Последняя страница меня не заставила радоваться. Я лишь дважды прочел один абзац:

"Что же там впереди? Я слышал явно лживые речи о том, что там непременно выход. Мы двигались не столько вперед, сколько вниз -- это ощущалось не телом, но рассудком. Мысли о том, что выхода нет отвлекали от тишины и темноты. Пугать себя чем-то не столь страшным, чем ужасы окружение -- это так по-людски. Так по-людски дышать друг другу в уши, на пути в пустоту. Во мне не было больше сил. Но главное, не было никакого желания идти дальше. Когда погас последний луч света, мне даже стало легче."

- Пора.

Водитель поднял меня на ноги. Сил вырываться не было, но я пытался переставлять ноги, имитируя шаг, имитируя, что мне не страшно. Задний двор. Костер. Толпа людей. Стоны хриплые, радостные, злые, скучающие. Меня швырнули перед костром. Так, что ничего не было видно, свет огня заставлял щуриться. Наконец, послышался шорох, начались мерзкие побулькивания, какие слышны процеживая слюну сквозь зубы. Треск веток.

Бесцветное тело, почти прозрачная кожа, острая человеческая голова с большими желто-коричневыми зубами, шипящая и смеющаяся. Руки на худых костях, мышцы свисающие, заметные сквозь кожу. Морщины паутиной по щекам. Шея столетнего старика, с гнилыми пятнами цветного лишая.

Руки, плечи торс, но дальше.. Ноги сходились вместе, как хвост улитки, или змеи. Цвета улитки, столь же скользский отросток, завернутый в широкий с заботой связанный пушистый шарф. Этот отросток был полон костей, и видимо, когда-то был полон мышц и сил. Но я видел кожаный мешок, тянущийся за ползущим телом. Я наконец-то смог заставить себя сказать хоть что-то:

- Этот жалкий ком кожи не смог бы убить Катюшу, ему бы не хватило сил..

Кто-то пнул меня в живот. Десятки рук потянулись к лицу, раскрыли с силой рот. Ухватились за мои щеки, за губы, за зубы, за подбородок.

- Мы ему помогли.

С силой руки потянули во все стороны. Мои уши оглушило от собственного крика. Руки тянули, челюсть хрустнула, брызнула кровь, хрустнула еще. Тварь уже забиралась на меня. Руки тянули, боль горела в глазах ярче костра, я пытался вырываться, я бился что мог, нижняя челюсть отрывалась все ниже, зубы в верхней сперва вдавили в дёсны, потом выкорчевали вовсе.

Тварь оказалась напротив моих глаз, капала слюной в фонтан моей крови. Рот его открывался и закрывался, губами он ухватил мой язык и принялся обсасывать. Пока не впился в него клыками. Звон в ушах начал утихать, я услышал, как толпа скандирует "Ы-Ы-А-Ы-Ы-А!". В боли я начал терять себя.

- Пап, а как прочитать с начала?

- Ну, вот же написано "Вернуться в начало", ткни пальцем.

"Прямо по коридору"

Я выпил около трети бутылки. Нас было пятеро и потому мне это казалось победой. Пошатывало так, что стали заметны тени от собственных ресниц. Пьяная голова моя богата на выдумки. Я вместе с Теддом уже был готов рвануть к шлюхам, но три наши спутницы отказывались расходиться. Наша маленькая корпоративная вечеринка виделась мне, не более чем аперитивом перед веселым вечером. И Хлои, и Кетти и Дафна -- хоть и веселые, но все же женщины. Весь градус своей порочности мужчина готов показать только плечом к плечу с другом. Подруга же, либо под струю градуса должна попадать, либо катится лесом. Однако от них было не отвязаться.

Хлои явно перегибала палку, выкручивалась гораздо сильнее, чем выпила. Такие наигранные выкидоны злили и улыбался я тоже наигранно. "Спорим я допью её залпом?" - говорила она, сверкая щербинкой в зубах чаще, чем в словах попадались гласные. Дафна ей поддакивала "Давай, сучка! Я в тебя верю". Ниразу не видел Дафну одну. Дафна только и делала, что вторила кому-либо. Тем неприятнее было, когда вторить она начинала мне.

Я затрещал первое, что шло в голову, а шли туда только жажды выпить еще: "Алкоголики не бегут от своих проблем. Более того, в проблемах они нуждаются. Выпивка для них не ответ, ответом является утреннее похмелье. То нещадное состояние рвотной пустоты. Когда ужасы мира внешнего, наконец совпадают с ужасом мира внутреннего. Но пьют не за этим и не потому. Для алкоголика выпивка -- это хобби. Трата времени, с полноценным погружением в дело. Сравни рисованию или графомании. Потому истинных успехов в пьянстве можно добиться лишь заболев пьянством абсолютно. Но успехи эти настоящему миру успехами не кажутся, да и сулят быструю и страшную смерть.