– С изюмчиком! – у Миши заблестели глаза.
– Марш мыть руки! – указала Аня на дверь.
– Ну маааа, выколупай мне изюмчик! – вился вокруг нее Миша, – Ну маааа...
Сережа нагнул голову, разбежался и боднул сына в живот. Так они – один пятясь, другой наступая – вытопали на балкон и гулко торкнули перила. Вниз из земляных ящиков посыпалась грязь. На голову председателю кооператива Мурмызову. А тот возился себе в палисаднике, куст шиповника из шланга поливал. И мальве тоже доставалось.
Мурмызов глянул вверх и возмутился:
– Что вы это сыпете?
Отец с сыном присели, спрятались за перила. Дружно заржали. Мурмызов крикнул:
– Я знаю, кто вы! Я сейчас к вам поднимусь!
– Клон! – воскликнул Сергей.
И случилось удивительное. В то время, когда один Мурмызов продолжил полив, в дверь Намаховым позвонил другой Мурмызов, и даже причесывался перед глазком, отдаленный, взятый в шарик. Зажав себе пальцами нос, прогундел:
– Откройте!
Аня сказала:
– Он тут и там.
– К обороне! – Сергей пригнувшись бросился в комнату, перевернул диван, засел. Миша остался на балконе, взял в руку горшок с цветком потяжелее. Три секунды падения.
Мурмызов внизу схватился за голову, обливаясь кровью, и упал на бок. Прибежал и потащил его за ноги другой Мурмызов. И третий стоял перед дверью!
Намаховы потушили в квартире свет и просидели тихо до самого утра, временами наведываясь по очереди на балкон – не собирается ли председатель закинуть «кошку» с канатом и забраться? Сергей приготовил нож, чтобы обрезать канат, а Миша – свечку, дабы в случае чего канат поджечь.
– Но мы это сделаем, когда Мурмызов почти поднимется, – сказал Сергей.
– Он ведь разобьется, – заметила Аня.
– А мы скажем, что это Макар со своего балкона свесился и топором рубанул. Или горелкой полыхнул.
В квартире этажом выше, над Намаховыми, жил сосед, его все звали Святой Макар. Было ему лет под пятьдесят, он постился и крестился. Выходит – дверь перекрещивает, от воров. И те как чувствовали, его не трогали. Квартиру рядом, пятьдесят седьмую, обчистили. И слева – тоже, а его обошли. С чего бы?
Каждый день Макар носил домой бутыли с водой из бювета, готовил на этой воде, стирал в ней, мылся ею же. Бутыли он святил в церкви. Невесть на какие доходы скопил на ремонт, нанял бригаду, те стали с утра до ночи сверлить дрелями, стучать молотками и расшатывать стены.
Сыпалась штукатурка, с потолка у Намаховых капала вода. А они сидят, гадают.
– Нам после окончания ремонта Макар Трофимович наверное купит тортик! – замечталась Аня.
– Вот-вот, – буркнул Сергей, – За наше терпение.
– Тогда мы может быть сами тортик выберем, а ему скажем название? – предложил Миша.
На другой день пошли вместе в кондитерский магазин, обсуждали, переписывали в блокнотик названия и цены. Дома обсудили всё, остановились на «Пражском», и еще одном маленьком, «Каштане». Не обеднеет Макар Трофимович!
Но вот Сергею подумалось:
– Ребята, а что если... Он же набожный... Ему, лично, ничего не нужно. Свечку поставил и доволен!
– Ну? – не понял Миша.
– А он наверное решил сделать ремонт и подарить квартиру нам.
– Как это? – Аня вскочила с дивана.
– Да вот так! Кому же еще? Мы ему зла никогда не делали, ведем себя тихо, всегда здороваемся. Ефимовым дарить или Чайке, или председателю, что ли?
– Нет конечно.
– Ну вот и я так думаю. Это он нам хочет сделать сюрприз. Вы погодите, соседушки, потерпите еще, и еще, а воздастся. Всё воздастся!
Аня и Миша закивали. С этого дня они, здороваясь с Макаром, стали улыбаться. А он, ответно кивнув, нес домой свои бутыли, где плескалась от качки ходьбы вода.
Вечерами Намаховы собирались и вслушивались в перестук ремонтных работ.
– Цеклюют пол! – радостно замечал Сергей.
– Что же он нам там готовит? – спрашивала Аня, – Не квартиру, а истинно рай на земле!
– Хата будет лялечка, – заверял всех Миша, показывая ладонь.
Но в стройный ряд мыслей предвкушения затесалась сторонняя. Где будет жить сам Макар? Предположение, что у него есть другая квартира, отмели. Известно было, что прежнее свое жилье на Левобережке он продал и купил это.
– Он собрался в монастырь, – поняла Аня.
– Точно! – Сергей даже по лбу себя хлопнул.
– Я читала. Там как – делаешь вклад, тебя принимают на полное довольствие. Можешь работать там в саду, посильно, или воду таскать.
– Так он и здесь ее таскает!
И как стали Намаховы ржать, ажник стёкла задрожали. И продолжалось так до самой полуночи. А тогда, в синеватом свете луны, Сергей медленными, привычными движениями полез с балкона по водосточной трубе на крышу, уцепился за старую телевизионную антенну и качался на ветру до утра.
– Наш папа опять рассвет встречает, – рассеянно гладила Мишу по голове Аня, а тот сосал палец.
Пока бригада заканчивала ремонт, Сергей ощутил недостатки своего образования. Он любил решать кроссворды, покупал сборники из тех, которые решаешь и отсылаешь в редакцию, чтобы получить приз. Многие вопросы там были школьного уровня, а знания, полученные в школе, Сергей порядком подзабыл. Поэтому он решил снова пойти в школу. Первые несколько классов перешагнуть экстерном, а потом уже полноценно влиться в коллектив.
Ближайшая школа ему отказала. А где, скажите, написано, что взрослый человек не может поступить в школу? Какой закон? Нет, вы мне покажите? Сергей долго кричал в натертом мастикой пустом коридоре, пока директриса сидела, запершись в своем кабинете на ключ. Из классов выглянули маленькие головы учителей. Полоса стены – синяя, над нею – белая, желтоватые и двери и эти головы, как инородные тела.
– А ну кыш! – Сергей подпрыгнул, мощно, до боли в стопах, ударил по паркетинам, вышибив из них полезшую в нос едкую пыль.
Вытянув руку, пошел, сдирая со стены стенгазету, портреты, какие-то плакатики, правила. Кому это надо? Завернул в туалет. Предбанник с умывальником на один холодный кран, окно во внутренний двор. Ясень шелестит, солнце ясно, Есенина читают в соседнем классе, долетает в форточку.
Сергей лицо наружу высунул и старательно завыл. Аууу, аууу! Аууу! Кто-то скрипнул позади дверью и быстро скрылся. Теперь побоятся войти. Даже когда прозвенит звонок на перемену. Будут ждать. Пока сам выйдет. А сам не выйдет. Поди вытащи! Кто?! Сергей хохочет.
Но тут шаги и хлопают по плечу. Требовательно. Оборачивается и видит. Подросток, старшеклассник. Чернявый с усиками. Наверное, хулиган прокуренный.
– Тебе чего? – Сергей недружелюбен, глазами бегает от уха к переносице.
– Вы шумите и мешаете учиться! – ржаво говорит этот, с усиками.
– Я может тоже хочу учиться! – вскидывает подбородок Сергей, лезет нахрапом, – А меня в кабинет не пускают! Обманом оттуда вытурили, говорит эта директорша ваша, мол, мне срочно надо к завучу зайти, и мы вместе с ней выходим, а она шасть обратно и дверь на ключ! И оттуда – я сейчас вызову милицию! Я ей – зови курва! И ручку начинаю трясти, пугаю значит, я так, шутя, пошутить хотел, а она не поняла, начинает там в самом деле вызывать, так я пулей метнулся, слышишь, пулей как бритвой, и перерезал телефонный кабель, он же по стене идет, на виду закреплен, дурачки! Она там по рычагу телефона клац, клац, а ей говорю – бесполезно! Барышня, аллё! Аллё, барышня! Передайте что надо через меня. Я сейчас, говорю, слышишь – иду прямо в милицию подавать заявление, что грубо нарушаются мои права – это мои права, слышишь? Не хотят в школу принимать, так и так. А ведь в Конституции, наивысшем законе, записано – каждый имеет право на образование. Я не прямо цитирую, но знаю, там такое есть. У меня брат работал на овощебазе, они там в бочках арбузы квасили, и на спор брат взял запас харчей, слышишь, сел в ту бочку, его закрыли. Ждет. Сутки, другие. Он там как йог сидит, медитирует. Мы этим делом увлекались. Он йог и я йог. Йогин. Так вот повезли его в магазин, среди других бочек. Раскупоривают.