Этот высокий лоб, из-за челки почти всегда прикрытый, небольшие ушки, прямой, чуть вздернутый кверху носик и тонкие, но такие выразительные губки, словно смешливо морщившиеся моей очередной глупости. Словно вот-вот звонко рассмеющиеся...

   Сердце затрепетало, запрыгало, затрепыхалось, больно кольнув грудь. Дыхание участилось, а глаза, будто до этого слепые, неправдоподобно широко раскрылись. Аврора, ОНА, подо мною постанывала в такт моим движениям, глядела на меня все тем же самым преданным взглядом, закусив губу. И мое сердце, достигшее пика, вдруг замерло. Ком, будто это и было норовившее выпрыгнуть сердце, подкатил к горлу.

   Кажется, я закричал. Нет, не от удовольствия, от ужаса! Отшатнулся от нее, вскочив на ноги и уперевшись спиной в дверь трактирной комнаты. Все мои члены дрожали, я едва ли не выл, полного недоверия глазами глядя прямо перед собой, на поднимающуюся следом такую знакомую девушку.

   - Кто ты?! - Вскричал я или прохрипел?

   - Ты разве не помнишь? - Плавной, словно летящей по воздуху походкой она оказался прямо рядом со мной.

   Дверной замок позади меня предательски щелкнул, я заметался на крохотном пятачке словно загнанная мышь.

   - Это же я. Вспоминай.

   Что-то неуловимо изменилось. Фигура напротив меня. Стала ниже, коренастее, раздалась в плечах, волосы словно втянулись в широкую черепушку. Своими короткими жесткими пальцами она схватила меня за подбородок, прижала плечом к двери.

   - Вспоминай. - Шевелились звуками изуродованные вертикальным шрамом губы. - Вспоминай.

   - Марек!

   Где-то вдалеке, за всем шумом и гамом, прозвучал призыв. Потонул в раздавшихся следом криках, суете и прочей сутолоке, так и не достигнув получателя. Ни единая живая душа, если не считать рядомстоящих, не вняла тому призыву. И никто его даже не услышал в творящейся суматохе, где кругом звенело, грохотало, и вовсю надрывала сотни глоток втянутая в происходящее толпа.

   Несколько бойцов, самых прытких, побросали сужающие обзор шлемы прямо так, под ноги, свесившись вниз у самого края открытой галереи. Вооружившись небольшими, легковзводимыми самострелами, они пытались выцепить противников уровнем ниже. Пять из шести галерей уже потеряны - отданы противнику. Осталась одна, самая верхняя, самая узкая. Остальные, каскадом спускающиеся до самой земли, были заполонены имперскими войсками.

   Каждая новая галерея - каждое новое поколение правящей династии. Так заведено. И самая последняя, нынешняя, была все еще под нашим контролем. Остальные нахрапом взял враг - взял числом, задавил мясом. Риариями, а за ними и регулярами.

   - Южные герцогства, мрази, пустили их! Они переметнулись! Все разом! - В сердцах ругался Калеб перед самым нападением, увидев среди имперских наемников цвета только что бывших вассалов.

   Таким я его и запомнил - советника короля, яростным в своем истовом гневе и неудержимым при виде врагов. И совершенно не помнил его разрубленного на части тела где-то на второй или третьей галерее.

   Трудно признать, но Ижель пала, так и не дав отпора. Очередь за малым - королевским замком.

   - Марек! - Вновь раздался призыв, куда ближе, продирающийся среди копошащегося народа в поисках одного-единственного человека.

   Все, что сейчас творится - лишь агония. Это даже не буйство загнанного в самый угол зверя, это предсмертные конвульсии обреченного.

   - Марек! - Новый голос вплелся в какофонию звуков - еще ближе, буквально у меня над ухом, заставив присесть от неожиданности всех вокруг.

   И только теперь я расслышал этот самый призыв - только сейчас, когда ему вторил громоподобный бас поставленного над нами сотника Барбанна, прозванного похожим на его имя инструментом за умение громко и точно, словно на марше, чеканить шаг. Лишь он один, отличающийся феноменальным слухом и умением слышать лишь самое главное, смог разобрать едва пробивающийся сквозь шум чей-то голос, цель которого сейчас была занята стаскиванием кипящего маслом чана к зеву воронки для стока дождевой влаги.

   - Лей, лей! - Бесновался прямо над нею десятник, бросая частые - слишком частые - взгляды на подстреленного прямо над винтовой лестницей солдата. Понятное дело: погиб боец, выполняя его приказ, свой самый последний. Погиб, однако свою задачу выполнил - разорвал этот самый сток прямо над винтовой лестницей с нижней галереи.

   Раздались безумные вопли, крики настолько ярчайшие в своей искренности, что на короткий миг поглотили собою остальные звуки сражения. Жгучее масло, плюя на профессионализм и выдержку, закованность в доспехи атакующих, немилосердно коснулось их тел, обхватив своими кипящими ладонями.

   Захватчики дружной волной отпрянули от взламываемых дверей, поскальзываясь на скользких ступенях, крича и воя, устремились обратно - подальше, осознавая, что винтовой подъем стал их западней. Изламываясь в три погибели, они топтали друг друга, спасаясь, толкали за перила. Глядящие им вслед гвардейцы хищно скалились, по очереди прикладываясь к крохотной бреши.

   - Марек! - Гаркнули мне в самое ухо, и только теперь, когда дело было выполнено, я обернулся.

   Красный как рак сотник, расталкивая гвардейцев локтями, подбирался ко мне. Заметив, что я наконец откликнулся, он взглядом, как это умеют делать только сотники, подозвал меня к себе. О том, что не по рангу, я не задумался ни на секунду.

   - Корвен тебя ищет! - Схватив меня за плечо, он подтащил к самому лицу. - Иди к нему!

   Я покосился назад, где трое гвардейцев в бежевых накидках с Пылающей лилией вновь поднимали чан, готовясь тащить его за новой порцией.

   - Иди! - Правильно понял меня Барбанн. - Судя по его виду, ты нужен ему срочно!

   - Не пойду! - Закашлялся я от пересохшего горла, вновь оборачиваясь назад. - Не пойду! - Повторил, опасаясь, что из-за окружающего нас безобразия он мог меня не расслышать.

   - С ним Бурболен.

   На этот раз сотник не повышал голоса, однако это имя я услышал и так - разобрал по характерным движениям его губ. И тут же скривился, понимая, что от призыва первого я еще мог, ссылаясь на того же Барбанна, отказаться, но вот от второго... Понятно, что им нужен именно я, и никак иначе выразить свою волю - донести ее до меня на галерею - ни Калеб ни король были не в состоянии - всех остальных, даже того же сотника, я бы проигнорировал.

   По сути, они оба, что король, что Калеб были никак не в состоянии меня вызвать, а значит - воля королевы. Сенешаль ее величества, в кои-то веки отлипнувший от подола ее платья - прямое доказательство того, что высокую волю нельзя игнорировать. Не на этот раз.

   Сотник же, не давая мне возможности в очередной раз отказаться, сам занял мое место, с четвертой стороны подхватив пока еще пустой чан.