- Не нравится мне, Марек, как ты пристрастился в последние дни к дурману, - покачал он головой. - Совсем не нравится.
- Ты пытался выменять меня на выпивку! - Сразу начал с наезда Бонифаций, стоило лишь мне выйти к нему с седлом.
Я поморщился, словно меня ткнули носом в мое же дерьмо.
- Рюдриг от тебя все равно отказался.
- Ну естественно! Зачем наполовину волку конь? Но вот от тебя я такого не ожидал.
- А стоило бы... Стой смирно, я не могу подтянуть подпругу, когда ты вертишься.
Он замер, настойчиво кося глазами в противоположную от меня сторону, и лишь хлещущий по бокам в опасной близости от меня хвост говорил об его истинном настроении.
- Почему ты уезжаешь?
- Мне здесь делать нечего.
- Ты хотел сказать, больше нечего, когда у тебя отобрали право нажираться до умопомрачения? Ты это хотел сказать?
- Помолчи...
- Нет, тебе меня не заткнуть.
- Помолчи, Бонифаций, - схватил я его за ноздри, прекрасно осознавая, что это ему совершенно не нравится. - Прошу тебя, помолчи. И так тошно.
Меня что-то гложет, снедает, пожирает изнутри. Я не могу этому сопротивляться. Чем дольше я держусь, тем хуже мне становится, а критическая точка так ни за что не достигается. Зенит, словно распарывающий вечность, в насмешку лишь отдаляется, и смеется, смеется надо мною... Слышу этот смех, такой громкий, такой ясный и незамутненный. Такой звонкий. Откровенный. Это ведь его смех. Его же, верно? Хочу забыть его, стремлюсь всеми силами... Но он все звучит и звучит. Смех, будто бы... Что это за смех?
Прости меня, Бонифаций, говорящий конь, и прощай. Прошу, не держи на меня зла - просто нам с тобою больше не по пути. Ты, живой, так просто не откажешься от жизни, а я же ухожу в закат. Как патетично и высокопарно звучит, право слово, но, я надеюсь, из рассветного полумрака мне больше уже не предстоит вернуться. Это дорога в никуда, где-то там, в сгущающейся тьме впереди, под ногами, должна оказаться пропасть. Это моя последняя цель, моя последняя воля - дойти до нее.
Рюдриг говорил, что я сильный, Шиалара тоже так считает, но... они монстры. Миражанна, Номад, таинственный незнакомец - все они твердят об этом: сильный, неуловимый, живучий как... пес. Словно волей самой жизни мое место и время смерти уже предопределено, и как бы ни старался кто-либо, ничего у него не выйдет. Даже у меня самого. Будто бы я лишь посторонний зритель, глядящий на непостоянную нить собственной судьбы от самого себя, но никак на нее не влияющий. Это тяжело...
Что-то не дает мне покоя. Нечто, что посторонние волей или неволей вызывают у меня в памяти. Видимо, я старался это забыть - именно это. Старался забыть целых два беспробудных года. Великий срок? Как бы ни так. Однако... А что, если я выбрал неверный путь? Шагнул неверной дорогой? Ха-ха, вздор! Какой вздор! Я просто боюсь - страшно, что это вдруг не поможет. Страшно думать о том, что я некогда забыл, страшно представлять различные вариации в ужасном предчувствии того, что я вдруг... вспомню.
Человеку ведь свойственно ошибаться, так же как свойственно и думать, мыслить, искать пути, вероятности и возможности. Так же, как и учиться на собственных ошибках. Моя ошибка была в том, что однажды я ожил...
Глава 7</p>
<p>
- Марек!
Ее звонкий крик разносился эхом по коридорам, заставляя людей в любопытстве выглядывать из-за приоткрытых дверей ей вслед. Лишь спешно удаляющаяся фигура и звонкий перестук каблучков - вот и все, что доставалось случайным зевакам.
- Марек! - Влетела она ко мне в комнату без стука, без спроса - ей ничего этого не требовалось.
Я неспешно отложил в сторону внушительный трактат "Воспоминаний иеромонаха", который я всеми силами старался постичь вот уже третий месяц, и обернулся к ней. Нужно признать, что с тяжелым чтивом дела у меня продвигались плохо, однако продвигались.
- Марек! - Словно ставя точку, хлопнула она за собой дверью.
"А вот и я!" - закончил за нее я, с улыбкой наблюдая за раскрасневшейся мордашкой.
- Что-то случилось? - Уточнил так, на всякий случай.
- Случилось! Марек, подаренное мне в прошлом году тетками платье стало мне мало!
Я старательно нахмурился этому известию, внутренне улыбаясь. Неважно, что это обычное дело - я должен был посочувствовать. Ну набрала она веса лишка, ничего ведь страшного - уж с ее-то неугомонностью тем более! Было бы из-за чего волноваться!
А она как будто бы и не волновалась. Не понимая какой-то очевидной вещи, я нахмурился, теперь уже всерьез.
- Да нет же, Марек! Ты не туда смотришь!
Я растеряно поднял взгляд на ее лицо, уже жалея, что оторвался от книги - трудности понимания сложночитаемого произведения с лихвой уступают трудностям понимания женщин.
- Ну вот же, вот! Разве ты не видишь? - Чуть ли не прыгала она от переполнявших ее чувств.
Она бросила кипу принесенных в охапке вещей на кресло, с самым деловым видом принявшись там рыться.
- Больше никакой ненавистной мне капусты! Больше никаких валиков! Долой! - Ее нынешнее платье мановением ладони упало на пол. - Я покажу тебе, как оно стало мне мало! Марек! Марек? Почему ты отвернулся?
Я едва успел зажмуриться, ткнувшись загоревшимся лбом в прохладу стекла. Сложно описать обуявшие меня чувства, как и то, каких трудов мне стоило не пробить головой стену неподалеку. И лишь то, что она смотрела на меня в этот момент, помешало мне совершить задуманное.
- Какой же я идиот... - Сквозь зубы пробормотал я на себя.
Какой же я тугодум, раз не догадался до этого сразу же. Я стал для нее слишком близок, а она мне слишком дорога. Настолько, что она уже не задумываясь посвящает меня в свои личные и интимные дела. А я, глупец, все витаю в облаках, не видя очевидных вещей.
Но как, как же это произошло? Постоянное отсутствие, частые долгие отъезды - меня постоянно нет на месте, а видимся мы лишь урывками. Как же так вышло, что я заменил ей отца? При живом-то родителе. Почему она тянется ко мне?
- Марек, посмотри... - Раздалось позади уже далеко не так задорно, как поначалу.
Она был там же, даже не сходила с места. Только на этот раз на ней красовалось темно-лиловое летнее платье, подаренное ей тетками на прошлый день рождения.
- Да, - произнес я, не глядя на то, на что она намекала, - действительно, мало.
