Предложение Половцова о созыве специального Совещания по украинскому вопросу было реализовано, но в обстоятельствах, которых он заведомо не мог предвидеть. 1 марта 1881 г. Половцов закончил ревизию и отправился в Петербург, лишь в дороге узнав о гибели Александра II в результате седьмого покушения на его жизнь, из последних сил организованного «Народной волей». Когда Александр III в августе 1881 г. приказал собрать запланированное Совеща_|224ние, Лорис-Меликов давно уже был в отставке, от его реформаторские планов остались лишь слабые следы, а подписанный Александром II утром 1 марта указ о созыве двух комиссий с участием представителей от дворянства, земств и городов для обсуждения проектов дальнейших реформ так и не был обнародован. Оттепель закончилась, не успев толком начаться, на Россию легла тень «совиных крыл» Победоносцева. (Да простит читатель заезженную цитату — уж больно она точна!)

Среди участников Совещания не оказалось никого, кто принимал участие в обсуждении вопроса в начале 1881 г., даже Половцова, не говоря уже о Дондукове-Корсакове, который был к тому времени переведен с поста харьковского генерал-губернатора. Вместе с председательствовавшим новым министром внутренних дел гр. Н. П. Игнатьевым в него вошли министр государственных имуществ М. Н. Островский, министр народного просвещения Д. М. Сольский, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев и новый начальник ГУП кн. П. П. Вяземский. Ничего хорошего от Совещания в таком составе ожидать было нельзя. Только Сольского и Вяземского с определенной натяжкой можно отнести к числу умеренных либералов. Но реальным влиянием обладали не они. Победоносцев уже в первые недели после гибели Александра II не просто открыто выступил против проектов Лорис-Меликова, но постоянно подчеркивал своему воспитаннику, новому царю, мотив «исконно русского духа». Сам Александр III был к таким речам весьма отзывчив. «Mot d’ordre теперь — русские начала, русские силы, русские люди,— одним словом — руссицизм во всех видах. Авось, ничего, как-нибудь. Недоставало бы замены, в государственном гербе, двуглавого орла раком»,— записывает в это время в своем дневнике саркастичный Валуев [709]. Назначая, по совету Победоносцева, на министерский пост искренне верившего во всемогущий польско-жидовский заговор Н. П. Игнатьева, царь специально отмечал, что тот «настоящий коренной русский» [710]. К партии Победоносцева принадлежал и Островский.

Из подготовленного для царя доклада Совещания ясно, что оно обсуждало только те пункты Эмского указа, которые касались цензуры. Вопросы об использовании украинского в школе в том ограниченном объеме, который имели в виду Половцов и Дондуков-Корсаков, и о возможности возобновления деятельности Отдела РГО в Харькове вообще не ставились [711].

Совещание пришло к выводу, что «пятилетнее применение этих правил обнаружило некоторые их неудобства». Упомянув, что это _|225вызвало представления киевского и харьковского генерал-губернаторов, а также «многих губернаторов и частных лиц», Совещание тем не менее «признало необходимым оставить эти правила в силе и на будущее время, сделав в них, для устранения обнаружившихся на практике неудобств, лишь некоторые изменения и дополнения, не касающиеся однако начал, положенных в основание этих правил» [712]. Предложенные Совещанием изменения действительно были крайне ограниченными. «Совещание признало необходимым 1) пункт второй правил дополнить пояснением, что к числу изданий, которые дозволяется печатать на малорусском наречии, прибавляются словари, под условием печатания их с соблюдением общерусского правописания или правописания, употреблявшегося в Малороссии не позже XVIII века, 2) пункт третий разъяснить в том смысле, что драматические пьесы, сцены и куплеты на малорусском наречии, дозволенные к представлению в прежнее время драматическою цензурою и могущие вновь быть дозволенными Главным управлением по делам печати, могут быть исполняемы на сцене, с особого, однако, каждый раз разрешения генерал-губернаторов, а в местностях, не подчиненных генерал-губернаторам,— с разрешения губернаторов, и что разрешение печатания на малорусском наречии текстов к музыкальным нотам, при условии общепринятого русского правописания, предоставляется Главному управлению по делам печати» [713]. Особо было подчеркнуто, что совершенно воспрещается «устройство специально малорусского театра и формирование трупп для исполнения пьес и сцен исключительно на малорусском наречии» [714]. Имелось в виду, что каждое представление должно было включать наряду с украинской пьесой также и русскую. Поскольку Эмский указ был секретным, эти новые правила также предполагалось распространить как служебную инструкцию, «не объявляя во всеобщее сведение». Никакого обсуждения существа украинского вопроса и аргументов сторонников отмены Эмского указа в докладе не было.

Доклад Совещания был утвержден Александром III в Гатчине 8 октября 1881 г. без каких-либо поправок [715]. Циркуляр о принятых изменениях был разослан губернаторам 16 октября. Инструкции, принимавшиеся в последующие годы, лишь ужесточали применение Эмского указа, вредность которого была ясна еще в момент его принятия наиболее трезвым противникам украинофильства среди царских бюрократов [716]. Вместе с многими другими маразматическими элементами старого режима Эмский указ перестал действовать лишь в 1905 г. _|226Впрочем, никакой новой, более осмысленной политики в украинском вопросе режим так и не смог выработать вплоть до своего краха в феврале 1917 г.

Переход в царствование Александра III к политике русификации в масштабе всей империи означал по сути интеллектуальную капитуляцию перед проблемой формирования русской нации. Задачу русификации империи в целом можно было рассматривать как хоть сколько-то реалистичную, и то лишь в отдаленной перспективе, только в том случае, если соглашаться с официальным тезисом об абсолютном преобладании русских среди населения Российской империи. Между тем защищать этот тезис можно было, только декларативно включая малороссов и белорусов вместе с великоруссами в состав единой общерусской нации. А это, в свою очередь, предполагало игнорирование уроков предыдущего царстования, события которого предельно ясно продемонстрировали политической элите, что над достижением цели объединения восточных славян в единую нацию необходимо долго и упорно работать. Эти уроки и были проигнорированы, когда насильственное обращение в православие — излюбленное средство не понимавшего механизмов националистической политики Победоносцева — превратилось в стержень русификаторских усилий власти [717]. Неудивтельно, что главным результатом недифференцированной и неумелой русификаторской политики последних двух царствований стали лишь гигантские православные соборы сомнительных архитектурных достоинств, кое-где сохранившиеся, как в Хельсинки, кое-где позднее снесенные, как в Варшаве._|227

Во Введении мы сформулировали две основные задачи этого исследования. Первая состояла в реконструкции процесса принятия властями решений по «украинскому вопросу» и реакции русского общественного мнения на развитие украинского национального движения. Суммируя полученные результаты, мы можем заодно предложить определенную периодизацию развития событий.

Начало модерного украинского национализма можно отнести к середине 1840-х гг. Кирилло-Мефодиевское общество, ставшее первой попыткой его организационного оформления, было разгромлено властями в 1847 г. При этом власти сознательно обошлись с большинством братчиков довольно мягко, чтобы не толкнуть украинофилов к радикализму и союзу с поляками. Принцип «сдержанности» в персональных репрессиях против активистов украинского движения оставался в силе по крайней мере до конца XIX в.