— Что случилось?

Это был простой вопрос, так что он дал ей простой ответ.

— Твой ребенок.

У него была привычка говорить так, если случалось что-то плохое. Твой ребенок, или твоя дочь, или твой сын. Ей не хотелось этого признавать, но у нее была привычка делать так же. Если случается что-то плохое, намного легче спихнуть все на другого. Это не самый зрелый способ для решения проблем, но они оба просто люди. Так что она проигнорировала это и лишь вздохнула.

— Что он сделал? Он уже спит? — с Лэндоном было трудно управляться, даже когда он был паинькой… Если же он решал стать неуправляемым, то очень легко было разозлиться и разнервничаться. Он был умный малыш, но с ним нелегко было иметь дело. Совсем нет.

Но она была удивлена, когда Рон мрачно покачал головой:

— Не этот ребенок.

— Ты что-то узнал о Роуз? — она пыталась не слишком тревожиться, но, судя по его виду, случилось что-то очень плохое. — Она в порядке? Что случилось? — у Роуз не было привычки регулярно поддерживать контакт, и хоть Гермиона и пыталась не думать об этом, она все равно очень беспокоилась.

— И не этот, — горько пробормотал он.

— Хьюго?

Он посмотрел на нее тем взглядом, который обычно она берегла для него:

— Потрясающее использование дедукции, Гермиона. Рад видеть, что все эти твои мозги используются по назначению.

Она не обратила на него внимания ради их собственного благополучия. Она видела, что что-то не так, и он видел по ее встревоженному взгляду, что она перепугана.

— Что с ним случилось? — тихо спросила она, и он ничего не ответил, лишь тупо протянул ей кусок пергамента, который все еще крепко сжимал в кулаке.

Она тихо прочитала письмо, вчитываясь в каждое слово и пытаясь его понять. Это не имело смысла. Неправда. Ни в коем случае. Не Хьюго.

Из всех ее детей, именно от Хьюго проблемы ожидались меньше всего. И хоть Лэндон еще не пошел в школу, она уже внутренне готовилась к письмам, которые будет получать оттуда ежедневно, и к вызовам к директору. Роуз постоянно влипала в истории, с той же секунды, как родилась, и это точно не изменилось, когда она уехала в Хогвартс. Но Хьюго… С Хьюго никогда не было проблем — ни дома, ни в школе.

Поэтому она не могла поверить, что он мог попасть в такую историю…

— Можешь этому поверить?

Она подпрыгнула, услышав вопрос, и наконец оторвалась от письма, которое прочитала уже в третий раз. Она все еще не могла в это поверить.

— Как такое могло случиться? — тупо спросила она, медленно опускаясь на кресло напротив него.

— Что значит «как такое могло случиться»? Это девчонка могла сделать это специально!

Она покачала головой.

— Ты не серьезно. Зачем кому-либо специально это делать?

Он ее иногда не понимал. Как можно одновременно быть такой умной и такой наивной? Это был один из самых ее больших недостатков, как он думал — она всегда стремилась видеть в людях лучшее, даже если они этого не заслуживали.

— Зачем ей это делать? Ты понимаешь, сколько она может с этого получить?

— Ой, да брось, — она закатила глаза.

— Она, наверное, думает, что мы от нее откупимся или что-то вроде этого!

Она серьезно на него посмотрела. Миллионы мыслей вертелись в ее голове, но все, на чем она могла сконцентрироваться, так это на том, что жизнь ее сына будет разрушена. Он еще сам ребенок!

— А разве мы не откупимся? — спросила она голосом на несколько тонов ниже.

Он уставился на нее, не мигая. Он пытался расшифровать выражение ее лица, но это было невозможно. Он никогда не видел ее такой, такой по-настоящему перепуганной, уже много лет. И он не мог себе даже вообразить, что она говорит это серьезно.

— Перестань, — решительно сказал он.

Но она действительно была серьезна. Тупая боль вертелась в животе, и она неподвижно смотрела в воздух перед собой.

— Это сломает ему жизнь, — серьезно сказала она.

Но Рон лишь пожал плечами и начал извергать скопившийся в нем гнев:

— Ну, может, это преподаст ему парочку уроков! Это его собственная вина, что он был настолько тупым!

— Он не тупой, — тут же выкрикнула она в ответ. Хотя она знала, что он имел в виду, ее всегда особенно задевало, когда кто-нибудь называл ее детей тупыми, особенно Хьюго. Она чувствовала, что Хьюго всегда доставалось меньше в разных ситуациях. Школа была одной из таких ситуаций. Он никогда не был таким одаренным, как Роуз. Роуз иногда была слишком умна для своего же блага, и еще ребенком она выучивала теории и концепции далеко за пределами понимания детей ее возраста. Хьюго же, напротив, был совершенно средним в учебе. Ребенком он развивался совершенно нормальным и совершенно нормально и среднестатистически постигал новое. Он совсем не был тупым, но ему приходилось тяжело работать, чтобы добиться всего, что он получил. Он мог получать хорошие оценки, но ему это было тяжело и действительно приходилось упорно трудиться, в то время, как Роуз прошла через это с такой же легкостью, с какой спала и дышала. Это уже само по себе было плохо, но стало еще хуже, когда стало ясно, что из Лэндона тоже растет вундеркинд. Она всегда боялась, что, как средний ребенок, он затеряется среди остальных, а потому довольно чувствительно воспринимала грубости в его адрес.

Рона же несколько не волновали грубости, и его лицо с каждой секундой краснело все больше.

— Чем же ты объяснишь это, раз он не туп? — он указал на пергамент в ее руке.

Она вздохнула, все еще стараясь переварить эту информацию.

— Он ошибся, — тихо сказала она. — Ошибки случаются…

— Ошибка, вызванная тупостью, — прорычал он. — Такие ошибки случаются с теми, кто не знает ответственности.

Она долго ничего не говорила, лишь буравила его взглядом. Она была одновременно опустошена и задета его словами. Наконец, она собралась и вызывающе приподняла брови:

— Да неужели? Может, ты хотел трех детей? Потому что я не помню, чтобы это было частью нашего плана.

Он расстреливал ее взглядом, потому что знал, что она была права. Они никогда не планировали трех детей. В плане их было двое, с самого начала. Они оба были настроены на это, с той же секунды, как в первый раз обсудили их будущую семейную жизнь. Двое. Один мальчик, одна девочка. И все. Их никогда не должно было быть трое. Особенно не тогда, когда им почти сорок. Но что он мог сказать? Он не мог признаться, что она была права, ему это религия не позволяла.

— Но нам было не семнадцать, верно? — ответил он, в таком же вызове приподнимая свои брови. Он не был уверен, что чего-то этим добился, но так он себя лучше почувствовал.