Портрет все так же молчал, и женщина загадочно улыбалась оттуда, словно ничего не происходило. Что ей было известно? Что забавляло? Я ее ненавидел.

Чем дальше мы уходили вглубь дома, тем легче становилось. Тем яснее были мысли. Лесли говорила со мной мягко и доверительно. Из ее слов я понял, что они ничего не слышали и не видели. И только, когда взорвались окна галереи, кинулись к нам. Джулия уже позвонила кому-то, чтобы прислали прислугу убрать осколки и решили проблему с окнами.

Мы шли куда-то на второй этаж, мимо голубых стен и белой лепнины, кучи портретов и антикварных вещей. И вот вошли в просторную спальню в бежевых тонах, мастерски отделанную дизайнером, сочетавшее новое и старое, отлично подходящее под характер Джулии. Рафаэль осторожно положил Гвендолин на кровать, тем временем, как сама хозяйка дома, укрывала ее в несколько шерстяных одеял.

Очнись, милая, очнись.

- Сейчас еще грелку для ног принесу. Гидеон, ты в порядке?

- Да, Джулия, спасибо. Позаботься о ней.

- Что там произошло? – Рафаэль смотрел на меня тем же серьезным взглядом, что и Лесли.

Я не знал, как им объяснить. Как донести, что я только что был, в буквальном смысле, в аду, что дрался за Гвендолин, что горел и спорил с призраками.

Запинаясь на каждом слове, я что-то ответил им про привидения, про дым, про то, что пытался дотянуться рукой до Гвен. По их взглядам я понял, что они мне не верят, но хотят поверить, как и всегда.

- Так значит, сработало? - Лесли испуганно обернулась к Гвендолин, которая все также безмятежно лежала на кровати. В комнату вошла Джулия, неся в руках грелку, после чего аккуратно положила ее под ноги Гвен. Из нее получится хороший доктор, заботливый.

Я встал и подошел к Гвен, опустившись на край кровати. Огонь не тронул ее, кожа была все так же чиста и мраморна. Я нежно погладил ее по лицу. Вынул из-под одеяла тонкую, безвольную кисть, которая была хрупка, как крылья птицы, и поднес к губам. Теплая, мягкая, но безжизненная. Очнись, милая, очнись.

Давай же. Открой глаза. Разве ты не чувствуешь как я целую тебя, как глажу твою голову, как вглядываюсь в твои черты? Я не ушел. Остался. Ты ждала меня слишком долго. Вот он - я, наконец-то, был там, где нужен. Давай, ради меня, ради нас, ради моей любви, открой глаза. Только открой, очнись, и я переверну этот чертов мир, сведу все параллели, раскрошу камни руками, научусь быть незримым, если захочешь…

«Смерть, выпившая мед

Дыханья твоего еще бессильна

Над красотой твоей, еще ты ею

Не завоевана, еще краса

Пурпуром на устах и на щеках алеет

И над тобою смерти бледный флаг

Еще не выкинут…»**

- Гидеон, я думаю, стоит позвонить Фальку и признаться в том, что мы сделали. Лесли уже звонит матери Гвен, – Рафаэль протягивал мне мобильный. В его голосе звучало сопереживание и грусть.

Я посмотрел в его глаза, которые были так похожи на мои, все тот же изумрудный цвет и сталь де Виллеров внутри. Я понял, что из нашей затеи ничего не получилось. Уж не знал, что это было сейчас в галерее, да даже если бы и знал - это не вернуло мне Гвендолин.

Когда-то Гвен назвала меня Парисом, хотя я всегда рассчитывал на главную роль в этой трагедии. Возможно, она права…

«Коль жалость есть в тебе,

Открой гробницу, положи с Джульеттой».***

Сглатывая комок слез, я взял телефон и отошел к окну. На улице уже не вьюжило, с неба падал белый пух снега, будто кто-то разодрал крылья ангелу. Всё белое. Ни единого яркого пятна. И, наверное, холодно, как на девятом круге ада. Я медленно набрал номер Фалька.

Наверное, в моем голосе было что-то или в том, что я говорил, но дядя не кричал на меня. Кажется, он не осознал до конца, что мы только что натворили вчетвером.

«Еду к вам. Оставайтесь на месте».

А мне некуда уходить, разве что в прошлое, где была жива Гвендолин-Шарлотта, где смеялась и танцевала на суаре, где страстно целовала мои губы, обещая рай. Возможно ли это повторить? Я знал, что возможно, только добраться до хронографа, а дальше - послать куда подальше временной континуум и разные реальности в одной точке. Вот, где схлестнутся параллельные прямые, которые мы, как путешественники, не имеем права сводить. А если так, то я с легкостью могу подставить свое сердце под пулю Гвендолин. Все физики мира не знают, что будет дальше. Зато я обману смерть, и она заберет не того человека. И Гвендолин будет жить и строить будущее с другим человеком.

Oh mon Dieu! C’est tellement plus! Это так много! Так значимо!

Готов ли я? Да. Я уже давно на многое готов ради нее. А тут какой-то пустяк – просто забрать ее пулю себе. Легко. Даже думать не буду.

- Ребят, я выйду на улицу? Хочу подышать воздухом…

Три пары глаз моих друзей, моих помощников, моих родных устремились на меня. Лесли сидела возле Гвендолин, но ее бережно и естественно обнимал рукой Рафаэль, словно укрывая. Как бы я хотел, чтобы мои объятия были убежищем для Гвендолин. Джулия сидела в кресле, обитом потертым Юнион Джеком. Так по-британски… Она отсутствующе смотрела на свою кровать.

Не дождавшись ответа, вышел из комнаты. Проходя по коридору, увидел его - портрет Бенедикта, предка Джулии. Бенфорд смотрел на меня, будто обвинял.

- Не ты один потерял её. Но в отличие от тебя, у меня все еще есть шанс спасти Гвен. Для тебя…

Я направился дальше к выходу, от ярости иногда ударяя кулаками в стену, чтобы почувствовать столь отвлекающую физическую боль. К лестнице мои костяшки уже покрылись мелкими трещинами, и из них сочилась кровь.

Выйдя на морозный воздух в снежное королевство, я почувствовал, как он дерет мое горло и легкие, готовые сорваться в истошном крике отчаяния. Задыхался. Я уже давно задыхался от безысходности. Откинувшись к стене, я сполз по ней на занесённый снегом мрамор, пытаясь вдохнуть глубже моей боли. Я заскулил, как побитый пес. Вцепившись в свои волосы, чтобы чувствовать натяжение, но чтобы не закричать в голос.

Внутри ревело и орало в кровь, в плоть, раздирая нутро.

- «Сейчас приедет Фальк. Заберет к хронографу. Ударишь Хранителя. Вернешься в 58ой. А там заслонишь Гвендолин от пули»

- «А если не получится?»

- «Тогда пустишь себе пулю в лоб. Или проткнешь шпагой яремную впадину».

- «И что тогда?»

- «Будет легче».

- «А будет ли?»

Я схватился за сердце. Физически больно мое сердце отдавало странный ритм, сбиваясь и пытаясь прийти в норму. Кажется, я в предынфарктном состоянии. Глухо над этим смеюсь. Может меня сам организм прикончит? Сколько же можно мучиться? Закрыв глаза, я попытался поймать тишину и застыть в небытие. Просто отключиться. Ветра не было. Краснотой через мои веки пробивалась белизна Января. Тишина, среди крика внутри меня. Я, кажется, слышу его, как он надломлено вырывается сквозь мои ребра, ломая их, проносясь по горлу, и… реальность разрывает настоящий женский полукрик-полувизг, наполненный страхом, отрезвляя и возвращая меня в действительность.

Кто это? Лесли или Джулия? Что опять случилось?

_________

* - За название и эпиграф главы взята песня «Protégé-moi» (фр. «Защити меня») группы Placebo.

«Мы - игрушки судьбы…

Вспоминаешь божественные, умопомрачительные мгновения,

Расколовшиеся на части с наступлением утра…

И теперь мы такие одинокие…

Потерявшиеся мечты о любви,

Время, когда ничего не было сделано…

Оно нам оставило целую жизнь для того, чтобы плакать…

И теперь мы такие одинокие…»

Перевод взят с amalgama-lab.com

** - «Ромео и Джульетта», Шекспир. Слова Ромео в сцене III.

*** - «Ромео и Джульетта», Шекспир. Слова Париса в сцене III.

Oh mon Dieu! C’est tellement plus! – фр. О боже! Это гораздо больше!

Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/04/18/Ymtec.png

Музыка к главе: https://vk.com/wall-64003689_1368