Так и вижу, сидим оба в креслах-качалках, раскачиваемся, и я дрожащим скрипучим голосом: «Рафаэль, подай мне очки - газетку хочу почитать, а то ты все их отбираешь, чтобы свои сальные журнальчики разглядывать…» Или же: «Рафаэль, ты прекращай свою пошлоту листать, а то уже сердце посадил, а новый стимулятор дорого покупать». От этой картины в моем воображении я невольно улыбнулся, но брат ничего не заметил.

- Ага, попробуй, только сначала найди его. Кажется, в последний раз отчим был с мамой в Венеции… - он налил в стакан апельсиновый сок, а затем, смакуя, маленькими глотками, стал пить, отвернувшись к окну.

Напоминание об отчиме было неприятным. Поэтому, я вернулся к разрешению.

- А ты знаешь, что я не могу ее подписать? – я кинул лист на стол.

- Почему? Ты же родственник.

- Вот именно. А тут нужен либо родитель, либо опекун. А я не то и не другое.

- Черт! – Рафаэль расстроился. Видно, что он очень хотел поехать на эту экскурсию. Отчего-то мне захотелось порадовать брата:

- Ладно, я подумаю, как это провернуть для тебя. Когда нужна подпись?

- К завтрашнему дню. – Рафаэль как-то весь подсобрался, почувствовав, что не все еще потеряно для него. – У тебя какие планы на сегодня?

- Заеду в спортзал - нужно потренироваться, затем забегу в универ, а после в Темпл. А что?

- Просто меня пригласили на вечеринку… - начал брат.

- На вечеринку тоже надо с кем-то из взрослых приходить? – не удержался я.

- Ой, иди ты! – обиженно ответил Рафаэль, но уже через секунду улыбался шутке.

К концу дня я уже изрядно устал. Приехав в Темпл, я решил первым делом пойти к Фальку и узнать насчет бумаги с разрешением для Рафаэля. Кажется, дядя имел все юридические права для подписи. Узнав, что он находится в Зале Драконов, я мигом направился к нему. Дверь была неосторожно приоткрыта, давая возможность услышать разговор, ведущийся между мистером Джорджем и Фальком.

Я уже был на подходе к двери, когда случайно выронил у порога лист. Поднимая с пола бумагу, я услышал имя Гвендолин.

- О чем вы, Фальк! Ну, вы сами посмотрите, что Гвендолин пишет!

Пишет? Гвендолин что-то написала? Я замер в недоумении, затаив дыхание.

- Так или иначе, эти бумаги мы не можем показать Гидеону. Нам срочно нужно что-то придумать. Парень и так весь на нервах…

- Понимаю, – тихо согласился мистер Джордж, от чего у меня в глазах потемнело. Если даже он соглашается, значит в этих бумагах что-то страшное. Но что?

Я постучался прежде, чем войти, чтобы они не были застигнуты мной врасплох. Но, когда входил, краем глаза увидел, как Фальк старался незаметно положить бумаги в ящик стола.

- Добрый день, - нарочито бодро начал я, рассчитывая на то, что они не догадались, что я что-то услышал.

Они практически хором поприветствовали меня в ответ.

- Ты на элапсацию? – Фальк удивленно вскинул брови, показывая, что если я на элапсацию, то вовсе не обязательно было приходить сюда. Я вполне мог доверить это дело доктору Уайту, Уитмену или еще кому-нибудь из Ближнего круга.

- Не совсем, – я протянул разрешение для Рафаэля из школы.

Фальк взял настороженно в руки и углубился в чтение документа. Чем больше читал, тем больше у него разглаживалась морщина на лбу от напряжения и серьёзности.

- А что ты не подписал? – хмыкнул Фальк, криво улыбаясь мне.

- Не имею юридических прав, - я улыбнулся ему в ответ. – В начале хотел подписать, но потом подумал, вдруг начнут проверять или возникнет какая-то проблема, вот и решил, что уж лучше к тебе сразу.

- Я пойду, установлю хронограф, - прервал нас мистер Джордж и быстрым шагом ушел за дверь.

Тем временем Фальк, ставил свою роспись.

В этот момент вошла миссис Дженкинс: «Мистер Фальк, вам звонит мистер Коул» и подала ему телефонную трубку.

Дядя встал, взял телефон и, наигранно смеясь собеседнику на том проводе, словно показывая, какие они закадычные друзья и как он рад этому звонку, пошел к окну. Ясно, очередной полезный магнат для банковского дела де Виллеров, иначе дядя не дал бы кому попало телефон Темпла.

Пока он был отвлечен и сосредоточен на очередной шутке «магната», глядя в окно,я ждал, когда закончится разговор. Вот бы схватить бумаги и выбежать за дверь! Но если дядя хватиться их после моего ухода? Подозрение сразу же падет на меня. Я нервно начал кусать губы и от скуки стал рассматривать дракона на потолке. Когда же он прекратит трепаться по телефону? В этот момент прозвучала фраза: «Хорошо, мистер Коул, я сейчас приеду! Не беспокойтесь! Можно сказать, я уже у вас!» По состоянию дяди, было понятно, что назревала какая-то серьезная проблема, и магнат был этим дико не доволен.

- Прости, Гидеон. Срочно нужно уезжать,– он молнией метнулся к столу, протянул мне разрешение для Рафаэля, забрал какую-то папку в кейс и кинулся к выходу, крича мне на ходу, - Мистер Джордж за Главного теперь, так что все вопросы к нему. Хорошей тебе элапсации!

И скрылся за дверью.

Оставшись в недоумении, я понял, что небеса послали мне подарок – я могу посмотреть те бумаги про Гвен, которые они утаивают от меня. Я открыл верхний ящик стола - они лежали там - цветные распечатки фотографий каких-то старинных документов. Схватив пачку, я сунул ее под свитер сзади, заткнув за джинсы, чтобы никто ничего не увидел, и быстро пошел на элапсацию - в 61-ый год.

Наверное, час, как я судорожно вчитывался в эти бумаги. Наверное, я уже весь седой от того, что мне открылось. Бумаги были от Шульца из Германии, где он нашел дневник Гвендолин все в том же монастыре. Точнее то, что осталось от дневника: он был весь прожжен и истерзан временем.

Короткие фразы, обрывки монолога моей Гвенни. Детский нерешительный почерк, старая обожжённая бумага. Она словно пыталась дозваться откуда-то из прошлого, дотянуться до нас.

«Сен-Жермен снова приезжал к нам. С целью убедиться, что со мной все хорошо. Кого он обманывает? Ему поверят лишь такие же кр…»

«…привез мне прелестное платье! Порой..»

Иногда проскакивает целое слово, иногда два вместе, но большей части темнота, а точнее чернота бумаги.

На фотографии видно кожаную обуглившуюся кожу обложки. К каждой записи из дневника идет фотография, а внизу Шульц расшифровывает записи, если их возможно расшифровать.

Была даже одна целая невредимая запись.

«24 декабря 1757.

Кто-то подкинул мне под окно мертвого голубя. Если эта та девушка, что вот уже месяц пытается увести у меня мужа, то при первой же возможности я выцарапаю ей глаза. Возможно, тогда она поймет, как слепа в своей вере, что у нее получится. В конце концов, это вполне может сойти за доброе дело! Эй, Господи, учти это в моем договоре! И с днем рождения, конечно же».

Но я понял, почему от меня скрыли эти фотографии.

Есть еще одна почти уцелевшая запись.

«… это необычно чувствовать себя запертой в клетке. Он, верно, считал, что меня очень просто запугать смертью. Но у него не вышло, лишь попросту растратил силы и лишился людей. Людей. Люди ли это? Тот, кто способен такими извращенными методами издеваться над другими: пытать, резать, сжигать, но не давать умереть, потому что это было бы слишком просто. Я смогла насмотреться этими ужасами вдоволь».

После нее я понял, что у меня от страха побежали мурашки и защемило сердце. Матерь божья! Неужели ее пытали? Скорее всего, да. То время не щадило никого, тем более в Темпле. Удивительно, что ее не казнили…

Скорее всего, они пытали ее, чтобы узнать, как она попала в Ложу.

Мое воображение сразу нарисовало истерзанную, еле живую, полубезумную Гвендолин, в крови и агонии. От этого я почти сам чуть не повредился умом, четко вспомнив, как однажды, в прошлом году, Сен-Жермен благосклонно решил показать мне Темпл 18 века. В одной из камер лежало тело мужчины в крови и грязи. Сначала я принял его за труп, но потом увидел, как еле-еле поднимается от дыхания грудная клетка. Услышав нас с графом, он застонал. И этот стон я не забуду никогда. Граф холодно рассмеялся, и что-то изрек про воров и шпионов. А меня тошнило от самого себя: я, человек, выбравший профессию врача, знающий медицину будущего, не имел права помочь умирающему.