- Стой! Подожди, – я схватил ее за руку, которая была непривычно холодна. - Я тут кое-что для тебя приготовил.

Я кинулся к своему рюкзаку, доставая заготовленное. Сердце колотилось, сбиваясь с ритма.

- Вот, - я протянул ей, похожую на книгу в кожаном переплете, папку с документами. – Возьми, тут я собрал информацию: какие болезни были в 18 веке, какие симптомы, как лечить, какие травы, в конце исторические даты, зная, что ты не особо разбираешься в истории, подумал, что они будут тебе полезны. Ну, еще немного выписок из хроник, где и когда находился Сен-Жермен, чтобы вы случайно не столкнулись где–нибудь. Мало, но это хоть что-то…

Она удивленно смотрела на папку в моих руках, будто я ей предлагал взять собой дробовик.

- Ты составил ее для меня?

- Да. Подумал, что не будет лишним. С твоим-то везением влипать в истории, - я улыбнулся, но получилось как-то грустно. – А еще вот это.

Я сунул папку ей в руки и достал обычную деревянную шкатулку с примитивными узорами по крышке. Простая вещь, но для меня сильно значимая.

- Это моя шкатулка. Сколько себя помню, она всегда была у меня. В детстве это была сокровищница: в ней я держал карточки, фантики, солдатиков, значки, пару старинных монет, – я провел рукой по крышке, ощущая под пальцами резьбу. Это ощущение я мог вспомнить даже с закрытыми глазами, не держа шкатулку в руках, настолько было знакомо. – Там в ней сейчас лежат лекарства. Так сказать, аптечка первой помощи. В ней я собрал лекарства, у которых побольше срок годности.

- Не думаю, что “спасибо” будет достаточным, - начала она, но запнулась, в то время как по ее щекам скользили слезы, - Но спасибо тебе, Гидеон. За это и за… все, что ты сделал для меня.

От вида ее слез, я почувствовал, что сам сейчас заплачу: нельзя, нельзя, чтобы она видела мои слезы. Как бы мне ни было трудно. Я отвернулся, схватившись за переносицу и давя на нее. Но слезы было так же трудно остановить, как и ее, уходящую к другому, поэтому я молчал, отвернувшись и закусывая губу, пока не почувствовал солоноватый вкус крови во рту.

- Сделай мне одолжение, Гвен, - слова давались с трудом, горло неимоверно жгло. – Не смей жалеть, что ушла к нему. Не смей даже думать, что зря выбрала его.

Мой голос сорвался и я почувствовал, что не в силах говорить, но продолжил сиплым шепотом:

- Потому что я никогда не прощу тебе этого. Я люблю тебя, знай это. Я никого не любил так, как тебя, и уже не полюблю. И мысль, что ты будешь жалеть о своем выборе для меня хуже, чем то, что я отдаю тебя ему. Слышишь?

Я повернулся к ней и увидел ее сапфировые глаза, которые сейчас сияли от слез: в них была мука.

- Я хочу, чтобы ты помнила меня, не знаю, может быть, как друга, может быть, как влюбленного в тебя дурака, или как невыносимого самовлюбленного напарника. Не важно! Просто помни и не жалей. Я хочу только одного, чтобы ты была счастлива. Вот, - я судорожно начал снимать кольцо Тайной ложи с руки и протягивая ей, - Возьми. Пусть будет тебе напоминанием обо мне. К тому же Фальк до сих пор не удосужился тебе сделать кольцо, хотя это первое, что ты должна была получить, как вошла в это здание.

- Гидеон, - она мотала головой из стороны в сторону, не решаясь взять кольцо. Но спустя время все-таки взяла и надела себе на палец, не отрывая от него взгляда. - Я обещаю, что не пожалею об этом, если ты пообещаешь мне тоже… Могу я рассчитывать на тебя?

- Конечно. Для тебя всё, что угодно.

- Я не помню тебя, так вышло, прости. Но впереди у тебя целая жизнь! Найди девушку, создай семью, стань прекрасным хирургом, отцом. И никогда, пожалуйста, никогда не отпускай все это.

Я закивал в ответ: ну, конечно же, ее память оставалась чистым листом, там, где был я – незаполненное и пустое прошлое. Оно и к лучшему!

- Обещаю попробовать. Такое обещание пойдет?

- Да, наверное, сойдет, - усмехнувшись, ответила она, а затем слишком нежно поцеловала в щеку, чтобы в этот же момент уколоть палец об иглу. Вот оно веретено для Спящей красавицы, что не очнется от сна. - Спасибо тебе, Гидеон де Виллер. Береги себя, и, наверное, прощай.

- Я люблю тебя, - прошептал я, но не знаю, слышала она или нет, потому что яркие вспышки рубинового заполнили мои слезящиеся глаза. И вот она – пустота.

Господи, ну почему мое сердце еще бьется?

Утирая рукавом уже несдерживаемые слезы, я аккуратно заменил камень на испорченный. Рубин, как осколок сердца, ключом от только что запертой двери, где теперь так далеко находилось мое счастье, лежал на ладони.

Вот сейчас всё. Пора закапывать свой труп.

_________________

*История Авраама и Исаака (Кн. Быт.22):

«Бог пожелал проверить веру Авраама и научить через него всех людей любви к Богу и послушанию. Он явился Аврааму и сказал: «Возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, иди в землю Мориа, и принеси его в жертву на горе, которую Я тебе укажу». Авраам повиновался. Авраам любил сына больше, чем самого себя. Но Бога он любил больше и верил Ему, зная, что Бог плохого желать не будет. Когда он положил сына на жертвенник, явился Ангел и сказал «Авраам, Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что ты боишься Бога, потому что не пожалел единственного твоего сына для Меня».

*Элани Бёргли первая путешественница во времени по женской линии.

*Maybe I’ve been here before

I know this room, I’ve walked this floor

I used to live alone before I knew you

I’ve seen your flag on the marble arch

Love is not a victory march

It’s a cold and it’s a broken hallelujah

перевод А. Бирюкова , взято с amalgama-lab.com

Иллюстрация к главе:

http://radikall.com/images/2014/06/05/UzrhI.png

http://radikall.com/images/2014/05/31/1pvhc.png

========== Быть живой. Гвендолин ==========

Счастье вернется, Робин, пусть другое, в других одеждах, под другим именем, но это все равно будет счастье. (с)

Александр Дюма. Робин Гуд

Вот она я. Да, это я.

Вы, должно быть, удивитесь, но перевернуть весь мир – это не так уж и сложно, как могло бы показаться. Стоило всего лишь полюбить, без претензий и приоритетов. Без моря по колено и гор чуть выше головы.

В какой-то отчаянный миг темноты я поняла, что когда все рушилось и силы покидали мое тело – я могла держаться за него и возрождаться, точно феникс.

Таким образом, я всегда возвращалась к нему. Это было моим проклятием и благословением, и я принимала его всем сердцем, ни секунды не жалея об этом выборе. Ведь в последний момент в другом веке – я пообещала своему Ангелу-Хранителю, что никогда этого не сделаю.

Потому что вот был он – стоял рядом со мной, держа в руках свечу, что отражалась ярким пламенем в его черных глазах. Смотрел сначала неуверенно, будто не верил тому, что видел. Бледный, измученный, потрепанный.

Я протянула к нему руки, потому что не была уверена, что простою еще секунду вне его объятий, не упаду, если он не прошепчет мое имя – выдуманное иль настоящее, совершенно не важно.

И вот он сорвался с места, чтобы заключить меня в тиски. Словно заклинание он вновь и вновь повторял лишь одно слово.

- Жива. Жива.

И все мое тело будто и вправду оживало. Уже по настоящему, не в доме неизвестной мне Джулии Скайлз и не в больничной палате, а в теплых руках моего мужа, самого лучшего лекарства ото всех болезней, от темноты души и пропасти беспамятства. И я обнимала его в ответ, даже не стараясь стереть с лица слезы.

Боже, как же хорошо.

Боже, сохрани во мне это прекрасное чувство незыблемости.

- Я думал, что потерял тебя, - рыдал он, целуя мое лицо. А я кивала и улыбалась:

- Как ты вообще мог об этом думать?

Ведь я никогда бы не покинула его по собственной воле, да и после бы терпела гнев и ярость, лишь бы стать с ним одним целым хотя бы еще на одну секунду.