Владимирский централ — одна из известнейших тюрем в России. Историю свою она ведёт от работных («рабочих») домов, основанных по указу Екатерины II от 5 апреля 1781 г. Указ назывался так: «О суде и наказаниях за воровство разных родов и о заведении рабочих домов во всех губерниях». Уже через 2 года советник Николай фон Берг представил готовый проект, план и смету, а 15 августа 1783 г. закончилось строительство первого подобного заведения во Владимире.

Через полвека, в 1838 году, Николай I утвердил «Положение о Владимирской арестантской роте гражданского ведомства». Не прошло и 10 лет, как новые корпуса начали принимать узников. В 1870 году, при императоре Александре II «Освободителе», арестантские роты получили более благозвучное наименование: «исправительные отделения». Сюда присылали со всей владимирской губернии арестантов, способных работать.

После первой русской революции, в 1906 г. здесь была создана каторжная тюрьма. Так создавался Владимирский централ. Тут содержались политзаключённые; среди них был будущий главнокомандующий Красной Армии Михаил Фрунзе.

В мае 1918 года, в самый разгар Гражданской войны, большевики создали во всех губерниях карательные отделы, которые занимались распределением арестованных по тюрьмам и распоряжались последними; с тех пор Владимирский централ служил тюрьмой главным образом для политических противников новой власти. С 1944 г. она находилась в ведении НКВД, а потом МГБ и МВД.

Василий Сталин.

Особое место в ней всегда занимали так называемые «номерные узники». Их справедливо называли «железными масками» ГУЛАГа, так как даже тюремщики порой не знали их настоящих имен. Они содержались в одиночных камерах, без всякого контакта с другими заключёнными и тем более без связи с внешним миром. Перед войной тут сидели жертвы Ягоды и Ежова; мало кто из них оказался впоследствии на свободе. После войны сюда попали немецкие генералы и деятели фашистской партии, а также проворовавшиеся чины Советской Армии. Сидела тут и жена генерал-лейтенанта Крюкова — известная певица Лидия Русланова. Угодила сюда и актриса Зоя Федорова.

Сюда же на целых 8 лет Хрущёв упрятал — на основании обвинений, не выдерживающих никакой критики, — генерал-лейтенанта Василия Сталина, одного из самых популярных лётчиков времен войны, в дивизии которого летал безногий герой Алексей Маресьев. Василий Сталин был во Владимирском централе под именем Васильева, но его-то тюремщики узнали. Убили его в Казани, куда он был позже сослан…

Жертв 1950-х годов сменили диссиденты и правозащитники: Буковский, Щаранский, Марченко. Словом, известное — и проклятое многими поколениями! — место. Здесь и оказались после «попугайского суда» генерал-лейтенант Павел Судопла-тов и генерал-майор Наум Эйтингон.

В апреле 2000 года нам разрешили посетить Владимирский централ. Разрешение получил также сын генерала Судоплатова Анатолий. Мы были очень благодарны администрации Владимирского централа за то, что они разрешили нам осмотреть не только музей, но и дали заглянуть в камеру, в которой сидели наши отцы. Для этого пришлось перевести на время в другую камеру сидевших там заключённых. В этой камере долгие годы провели, кроме Эйтингона, сотрудники МВД Людвигов и Мамулов. Трудно передать словами наше состояние, когда мы оказались в этой маленькой комнатушке, площадью примерно 6 кв. м, с полукруглым сводом вместо потолка, с тусклой лампочкой, которая, как нам рассказывал отец, горела и днем, и ночью. Окно закрыто стальной ставней с узенькими щелочками. Выражение «небо в крупную клетку» абсолютно сюда не подходило: неба не было видно вообще, щели сделаны так, что неба сквозь них не видно. Кровати узкие, двухъярусные. Из-за низкого сводчатого потолка человек, лежащий на верхней койке, даже не может сесть. Прочая мебель — это узенький металлический столик и тоже узкая, в ладонь шириной, лавочка, стальные ножки которой приделаны к полу. За этим столом долгие годы отец и писал нам письма…

Владимирский централ

Канализацию сделали в 1965 году, генералы пользовались парашей. Камера была рядом с тюремным лазаретом, и одно это уже делало её привилегированной. Ведь заключённые были уже не молодыми людьми.

Можно понять нашу горечь и боль после посещения Владимирского централа. Самую сильную боль вызывало сознание того, что эту долгую муку терпели люди, которые ни в чём не были виновны.

Сегодня они оба реабилитированы. Но часть их жизни перечёркнута, отрезана, лишена смысла; дети и жёны их прошли через позор и унижения, которым всегда подвергали в нашей стране семьи «врагов народа».

Дети Наума Эйтингона — Леонид Эйтингон и Муза Малиновская, а также сын генерала Судоплатова Анатолий (в центре) во время посещения камеры своих родителей во Владимирском централе

Обидно, особенно после посещения Владимирского централа, ещё и другое: читать опусы некоторых «литераторов» и «историков», которые утверждают, что Эйтингон и Судоплатов, дескать, находились «в щадящих условиях», чуть ли не под домашним арестом. В такой камере и десять минут трудно пробыть, а уж двенадцать или пятнадцать лет…

Столик в камере, за которым работали и писали письма родным два генерала-разведчика

Камера Эйтингона и Судоплатова

Отец рассказывал, что раз вдень, минут на сорок, заключённым разрешалась прогулка. Мы побывали во внутреннем дворике, где проходили прогулки. Он похож на колодец — огромной высоты стены. Вряд ли заключённые испытывали облегчение, оказавшись на такой прогулке. Для того, чтобы не утратить здесь силу воли, жизненные силы, нужно быть очень мужественным человеком…

В 1960 г. Эйтингона и Судоплатова посетил в тюрьме следователь по особо важным делам Комитета партийного контроля Герман Климов. Он сказал, что ЦК поручил ему изучить следственное дело и рабочие дела из особого архива КГБ СССР. Климов провел во Владимирском централе несколько дней. Ознакомившись с их делами, он уверял Судоплатова и Эйтингона, что их освобождение неизбежно, что они будут реабилитированы и восстановлены в партии. В то время в Мексике освободили из тюрьмы Рамона Меркадера; Судоплатов и Эйтингон не могли не сознавать, что приезд Климова во Владимир не был случайностью. Они не сомневались, что Рамон обратится к советскому правительству с просьбой пересмотреть их дела. Так и случилось. Когда Меркадер прибыл в Москву, он вместе с Долорес Ибаррури и с руководителями французской и австрийской компартий стали добиваться освобождения Эйтингона и Судоплатова из тюрьмы.

К этому времени КГБ уже почти два года возглавлял бывший лидер комсомола Александр Шелепин. После отчета Климова о своей поездке во Владимир председатель КГБ Шелепин направил в Комитет партийного контроля справку, положительно характеризующую деятельность обоих заключённых. В справке говорилось, что Комитет госбезопасности не располагает никакими компрометирующими документами против Судоплатова и Эйтингона, которые бы свидетельствовали, что они причастны к преступлениям, совершённым «группой Берия». Но если так, почему же они вообще оказались за решеткой?

Время, между тем, шло, а хороших вестей всё не было. За время пребывания в тюрьме Судоплатов направил в адрес Верховного суда более сорока апелляций. Эйтингон же относился к апелляциям более чем скептически: он был убеждён, что они вряд ли достигнут цели, ибо закон и борьба за власть несовместимы. Получая в тюрьме газеты, он великолепным образом мог читать между строк.