– Ещё бы, – ответила, не оборачиваясь, девушка. – Ты бы позже заглянул, и как раз бы ягодки поспели…

– Не серчай, я был очень занят, – нашёптывал Кузьма оправдания. – У меня отец сильно приболел, и я…

– А предупредить меня ты не мог? – сказала с упрёком девушка, резко обернувшись. – Я целую неделю места себе не находила, а ты…

– Я тоже страдал, не видя тебя, – вздохнул Кузьма. – Но слишком много забот навалилось на плечи мои.

– Глядя на твои плечи, этого не скажешь, – дрогнувшим голосом упрекнула Мадина. – А я склонна думать, что дело в другом… Признайся мне честно, ты разлюбил меня?

– Я и в мыслях такого не держал никогда, – выпалил Кузьма. – Я только одну тебя любил и люблю, Мадина. И нет в целом мире для меня никого тебя дороже.

– Может, ты так только говоришь, а на самом деле…

Кузьма почувствовал в её словах скрытую грусть и решил действовать.

– Я пришёл посоветоваться с тобой по очень важному делу. Я хочу тебе сказать…

– Уж не о том ли, что переходишь служить судебным приставом? – перебив его, подчеркнула свою осведомлённость Мадина.

Кузьма стушевался.

– Да, и об этом тоже, – вздохнул он. – Я хотел тебе сказать об этом ещё прошлый раз, но ты не захотела меня слушать.

– Твоё непонятное поведение рассердило меня, – строго заявила девушка. – Ты был будто шайтаном одержим и очень испугал меня.

И тут на Кузьму накатило – он даже не ожидал от себя такого.

– Я больше не могу так жить, как живу, – заговорил молодой человек взволнованно. – Ты должна мне поверить, я говорю серьёзно. Я очень люблю тебя, Мадина! Никого и никогда я не любил так, как тебя. Но больше наши отношения так продолжаться не могут! Я схожу с ума, обнимая и целуя тебя, но мне хочется большего. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, любимая! Я хочу ласкать тебя в постели, и тогда… – он замолчал, не находя слов, опасаясь снова испугать девушку.

Мадина смутилась, но спокойно ответила ему:

– Я ждала этого разговора, Кузьма. Я понимаю тебя и твои желания, но… Давай сегодня не будем говорить об этом!

– Нет-нет, – занервничал он, – я не могу больше молчать. Я день и ночь думаю только о тебе, и это отравляет мою жизнь. Я больше не могу жить так дальше, я…

Мадина в задумчивости обняла ствол яблони и молчала, глядя на сияющую в небе луну. И было трудно понять, счастлива ли она после признаний Кузьмы или снова сердится на него.

– Через неделю я буду присягать государству на новой должности, – сказал он. – А потом я пойду к твоему дяде разговаривать относительно сватовства. Как ты отнесёшься к этому?

– Ты попусту потратишь время, – погрустнела девушка. – Я не знаю, как всё будет выглядеть, но сердцем чую, что дядя непременно откажет тебе.

– Даже если откажет, я готов к этому, – сказал Кузьма, с трудом сдерживая вдруг пробудившуюся внутри ярость. – По крайней мере, я буду знать, что посылать в ваш дом сватов бессмысленно. Тогда я начну ломать голову над тем, как…

Он замолчал, не закончив фразы, чтобы не огорчить девушку, которая стояла перед ним, едва сдерживая слёзы.

Незадолго до полуночи Сибагат Ибрагимович захлопнул Коран, положил его на столик и задумался. Он читал суры священной книги несколько часов подряд, и теперь голова его была наполнена впечатлениями от прочитанного. Тихо скрипнула входная дверь. Сибагат Ибрагимович взглянул на часы и недоумённо вскинул брови. «Уже полночь! – подумал он. – Ну и зачитался я сегодня… Кстати, а почему скрипнула дверь? Это служанка не закрыла её на ночь? А может, воры заглянули в мой дом с целью поживиться?»

Взяв лампу, он медленно двинулся к выходу из дома, попутно прислушиваясь к шороху своих шагов. Осмотрев террасу, он спустился по ступенькам и замер. Со стороны сада слышались голоса. Сибагат Ибрагимович погасил лампу и, крадучись, пошёл к калитке.

– Нет-нет! Я не могу молчать! Я день и ночь думаю только о тебе, и это отравляет мою жизнь… – прислушавшись, Халилов узнал голос Кузьмы Малова. – Я больше не могу жить так дальше, я…

Сибагат Ибрагимович сразу понял, кому адресованы признания молодого человека.

– Через неделю я буду присягать государству на новой должности, – снова заговорил Малов. – А потом я пойду к твоему дяде разговаривать относительно сватовства.

«Вот, значит, как? – удивился Сибагат Ибрагимович. – Видимо, у них давно уже всё не так просто. Пора вмешаться в их дружбу и положить конец встречам, пока всё не зашло ещё дальше…»

– И только попусту потратишь время, – услышал он ответ племянницы. – Я не знаю, как всё будет, но сердцем чую, что дядя откажет тебе!

«Правильно чует твоё сердечко, девочка, – подумал с усмешкой Халилов. – Я никогда не отдам тебя замуж ни за кого, и тем более за этого огроменного балбеса…»

– Даже если откажет, я готов к этому, – заговорил Кузьма. – По крайней мере я буду знать, что посылать в ваш дом сватов бессмысленно, и… Тогда я начну ломать голову над тем, как…

«Ломай не ломай свою дурную башку, но по-твоему не будет, – зло подумал Сибагат Ибрагимович. – Никогда бы не подумал, что Мадина способна ночами бегать на свидания к этому обормоту. Теперь ясно, почему она всегда спит до полудня и…»

Молодые люди признавались друг другу в любви, будучи уверенными, что их никто не слышит. Халилов нервно тёр кисти рук и чувствовал, как неприятная дрожь охватывает всё тело. Окончательно разозлившись, он открыл калитку, намереваясь войти в сад и положить конец любовной идиллии, но, передумав, остановился.

– Иди спать, Кузьма, уже скоро утро, – сказала Мадина, и Сибагат Ибрагимович насторожился.

– Рад бы идти, да не могу уйти от тебя, – ответил Малов. – Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, как будто оставляю в вашем саду частичку себя.

– И всё же нам пора расстаться, – сказала Мадина. – Мне очень жаль, но время наше вышло.

«Быстренько прощайтесь, голубчики, больше вам не увидеться», – озлобленно подумал Сибагат Ибрагимович, и ненависть, страшная, порывистая, оттолкнула его от калитки. Поднимаясь по ступенькам на террасу, Халилов нервно потирал кисти рук. Он был возбуждён, глаза сверкали, но он держал в узде бушующие внутри чувства.

– Нет, не быть по-вашему, – прошептал он зловеще, укладываясь в кровать. – Никогда не быть по-вашему, голубчики! Я не для того выращивал Мадину, чтобы…

И вдруг его будто озарило. Злоба в груди угасла, а на смену ей пришли злорадство и… Сибагат Ибрагимович закрыл глаза и погрузился в сладкий сон с улыбкой на губах, как счастливейший из людей, очень довольный собой и своей безоблачной жизнью.

Церемония приведения вновь поступивших на службу судебных приставов к присяге была назначена на пятницу в здании Общественного собрания. Большой зал был уже переполнен гостями, а приглашённые всё подходили и подходили. Офицеры в мундирах, бряцанье шпор и сабель. Следом за ними чиновники во фраках. Тут же молодые кавалеры с дамами…

В последний момент к двери подбежал опоздавший, но дворецкий преградил ему путь.

– Моя фамилия Мавлюдов, я приглашён на церемонию, – запротестовал Азат, пытаясь войти в зал.

– Не могу… Не положено, – отвечал дворецкий с непроницаемым лицом.

– Но церемония только начинается! – настаивал Мавлюдов.

– Вот потому и не положено, что церемония уже начинается, – глядя на часы, возражал дворецкий.

– Я чиновник судебной канцелярии! – возмутился Азат. – Я…

– Всё одно не велено, – спокойно отозвался дворецкий, давая понять, что разговор окончен.

К двери подошёл ещё один господин, кивнул дворецкому и пожал руку Мавлюдову.

– А ты чего не в зале, Азат? – спросил он с едкой усмешкой.

– Этот же вопрос можно адресовать тебе, господин Бурматов, – ответил Мавлюдов и кивнул на дворецкого. – А я вот припоздал, понимаешь ли, чуть-чуть и теперь меня не пускают.

Бурматов перевёл взгляд на дворецкого и укоризненно покачал головой: