— Гермиона, Гарри, — Рон нерешительно и неуклюже подошёл и осторожно обнял неподвижных друзей. — Я не надеялся, что вы поймёте, но разве дружба не подразумевает поддержку? Я буду вам писать, и вы сможете мне отвечать… Трактир Аберфорта… Раз в несколько месяцев проверяйте почту, и… может быть, вы даже передадите письмо от меня моей семье? — Рон вынул из кармана мантии сложенный пергамент и вложил в раскрытую ладонь Гарри, который крепко сжал его в кулаке, ища во взгляде рыжего друга хотя бы намек на сожаление о своем безумном решении скитаться всю жизнь по разным странам со старшей его вдвое сумасшедшей убийцей.

— Нам пора, — коротко произнесла Беллатрикс и направилась вглубь леса.

Рон растерянным и грустным взглядом окинул друзей и крепко сжал на прощание их руки.

— Трактир Аберфорта… — напомнил Рон и, неуклюже развернувшись, последовал за своей спутницей.

— Рон, — окликнул его Гарри спустя несколько мгновений.

Рыжий замер и резко развернулся.

— Обещай, что не обезумеешь вконец.

Рон улыбнулся и махнул Гарри рукой:

— Куда уж больше, дружище.

С этими словами он нырнул в чащу леса, и вскоре шум от удаляющихся шагов стих.

— Нам пора, Гермиона, — Гарри взял за руку подругу и повёл девушку из чащи Запретного леса.

В мыслях у Гермионы до сих пор стояло ненавистное лицо укравшей её друга женщины, с безумными огромными глазами и ядовитой насмешливой ухмылкой. И слова, слова, её слова… Предрассудки, рамки, трусость… Она столько всего прошла и вытерпела, так рисковала все эти годы… Неужели она способна на риск только когда все этого ждут от неё? Когда от неё зависит чьи-то жизни, спасение… Но для себя и ради своего счастья она не готова ни на что, не способна.

Даже у этой безумной отчаянной ведьмы хватило смелости признать в себе потребность находиться рядом с её другом, возможно, любить его. Почему она на них так взъелась? Ведь не только из-за того, что Лестрейндж — убийца и Пожирательница. Гермиона не хотела признаваться себе, но ответ был очевиден — она завидовала им. Свободе их выбора, безразличию к мнению окружающих.

Хорошо, что здесь темно, и Гарри не видит её заплаканного лица.

***

С рассветом Гермиона решила отправиться на остров. Она попрощалась с Гарри, который решил совершить прогулку с Кэролин к Чёрному озеру. Смятое письмо Рона так и осталось у него в кармане. Решится ли он отдать его миссис Уизли, Гермиона не знала.

Джинни и Драко сбежали от своих неугомонных родителей на Астрономическую башню, Джинни подмигнула ей, когда они пробегали мимо и указала взглядом вверх. Панси она застала в углу зала страстно целующейся с Фредом. Слизеринка краем глаза заметила её и замахала рукой. Гермиона сразу же поняла этот милый жест «вали отсюда» в исполнении Паркинсон. Луну и Невилла она заметила на балкончике. Они так романтично стояли, нежно обнявшись, и глядели на звёзды.

В основном, все разбрелись по парам, и только в центре зала было шумно: большинство взрослых столпилось вокруг стола, за которым сидела группа людей, игравших в какую-то карточную игру. Гриффиндорка с удивлением отметила, что центром этой карточной заварухи являлись её родители. Ей удалось вывести из-за стола маму во время шумихи, которую создали спорящие о правилах игры чета Уизли и Малфоев.

— Мам, я, пожалуй, поеду… Завтра меня ждёт работа.

— Ох, детка, — глаза миссис Грейнджер спустя несколько секунд приобрели осмысленное выражение сказанного дочерью. — Неужели, ты не можешь отдохнуть? Здесь так замечательно! Поехала бы вместе с нами, Джона бы взяла, потом бы на работу.

Сзади громко засмеялись, и миссис Грейнджер полуобернулась, чтобы посмотреть, что там происходит во время её отсутствия.

— Мы это уже обсуждали, мам.

— Да, детка… Представляешь, мы с папой научили их играть в бридж!

— Ох, мама!

— Поезжай, Гермиона. Напиши, как приедешь, — растерянно улыбнулась миссис Грейнджер нетерпеливости дочери.

— Конечно, мам.

Небольшое тёплое объятье, и Гермиона устремилась к выходу, где её ждал улыбающийся Джон.

***

— Всё было отлично, не так ли? — осторожно взяв маленькую ладошку Гермионы в свои руки, сказал Джон, провожая её до коттеджа.

— Да, — устало улыбнулась она.

— Только вот ты грустила весь вечер, и сейчас ты грустишь… — задумчиво сказал он, рассматривая её ладонь.

— Я просто устала… Я пойду спать.

— Конечно, — кивнул парень и, поцеловав её в щёку, оставил одну на пороге коттеджа.

На острове как раз заканчивался завтрак, и многие из её коллег удивленно рассматривали её пышное выходное платье. Она так сильно устала, что уже не помнила, что ответила коллеге из соседнего номера на вопрос как прошёл её выпускной бал. Она помнила только, что переступила порог своих комнат и тут же плюхнулась на кровать, забываясь в тревожном сне, где был убегающий Рон, взволнованный Гарри и милые сердцу манящие чёрные глаза, превращающиеся в холодные далёкие звезды.

Проснуться заставила ужасная головная боль. Гермиона открыла глаза и поняла, что в комнате темно. Значит, она проспала всё на свете и сейчас ночь или поздний вечер. Она приподнялась и вокруг неё всё зашуршало.

— Люмос, — нашарив палочку под подушкой, пробормотала она.

Шуршало платье. Гермиона и не подумала даже его снять, когда легла. Включив свет в комнатах, она наткнулась на своё отражение, когда стала шарить рукой в ящике комода около зеркала в поисках таблеток. Растрёпанные выбившиеся из причёски пряди, размазанная тушь, синяки под тусклыми глазами, усталый смертельно-бледный вид. Своё отражение вызывало в ней ещё более дикую головную боль. Наконец-то пальцы обхватили маленький пузырёк — таблетки от головной боли. Химия, никакой магии, никаких зелий.

Выпив сразу две, она вышла на улицу, жадно вдыхая свежий воздух в лёгкие. Небо — безупречно красивое, как и всегда на этом острове. Звёзды — большие, яркие, холодные и далёкие, как глаза любимого из её сна.

Приподняв подол платья, Гермиона босиком устремилась на пляж по немного прохладному песку. Как же приятно. Тело ото сна было разгорячённым. Хотелось прохлады и влаги. Сколько же сейчас времени?

Не важно. Завтра объяснится перед начальником. Скорее всего, Джон уже замолвил за неё словечко.

Присев около тихих, практически бесшумно шуршащих мягких волн, она подставила лицо тёплому океанскому ветру, несущему на берег своё собственное настроение: умиротворённое, слегка таинственное и по-своему прекрасное.

Чья-то рука осторожно легла на её обнажённые плечи. Гермиона зажмурила глаза.

— Гермиона, — позвал голос, такой же спокойный и умиротворяющий, как этот ветер с мельчайшими частицами океанской воды.

Гермиона чуть склонила голову к этому голосу, давая понять, что она слушает.

— Ты проснулась? Как спала? Впрочем, можешь не отвечать… Надеюсь, ты выспалась и хорошо себя чувствуешь.

Чьи-то нежные руки осторожно поправили выбившиеся из причёски пряди, оголяя шею приятному муссону.

— Я не могу больше притворяться, что ничего не вижу и не замечаю, — осторожно начал голос. — Я всё вижу и всё прекрасно замечаю. Ваши взгляды, слова… вы тянетесь друг к другу. Ты к нему, а он к тебе. Между вами… словно бы нить, связывающая ваши сердца. И чем дальше вы друг от друга, тем больнее им, потому что нить натягивается… Иди к нему, Гермиона. Прямо сейчас. Иди.

Тёплые руки оставили плечи Гермионы, и девушка слегка поёжилась, всё ещё боясь открыть глаза. Сколько она так просидела, она не знала. Голос… Он ей показался? Должно быть, он был только в её воображении, в её мыслях…

И вдруг на неё резким потоком нахлынул смысл сказанного этим голосом, будто бы холодная волна поднялась и накрыла её с головой. Нить между ними. Между ней и Северусом. И сейчас им всё больнее. Они вдали друг от друга, и сердце вот-вот не выдержит этой разлуки.

Гермиона резко поднялась с песка, чуть пошатнувшись, на миг потеряв равновесие от долгого пребывания в сидячем положении, и развернулась. Следы на песке. Она отчётливо их видела. Удаляющиеся следы. Он был здесь. Он отпустил её. Он понимает и подталкивает её к единственному верному решению её сердца, к её единственному и любимому всей душой. Прочь эту клетку, что сковывает сердце и мысли, прочь кандалы ненужных никому предрассудков и предубеждений, прочь эту тонкую проволоку с острыми длинными шипами, что порабощала её чувства и желания и впивалась холодными иглами в её душу. Скорее к нему. Скорее к Северусу.