Мы подождали несколько минут; потом Омар поднял меня на плечи.

— Будь сейчас вдвойне осторожен, а то мы упадем, — попросил я, — а для меня с моей больной ногой это очень опасно.

— Не бойся, господин! — ответил Оско. — Я буду стоять, как дерево. Расселина скалы здесь так узка, что ты можешь с обеих сторон упираться локтями. Опора надежная!

Как и в прошлый раз, Омар поднялся на плечи Оско. Я был выше, чем Халеф, и мне не понадобилось даже вытягивать руки, чтобы добраться до крышки. Я почти упирался в нее головой. Фонарик был у меня, и я посветил на доски. С одной стороны крышка была сколочена железной скобой; сюда вставлялась задвижка. Оба конца скобы были загнуты и врезались в древесину.

Я постучал по крышке указательным пальцем. Судя по звуку, доски были не толще полутора дюймов. В ответ на мое постукивание раздался чей-то голос:

— Ты слышишь? Они снова тут. Ну ладно, хотите открыть крышку, попробуйте меня поднять вместе с ней.

Теперь, когда я был неподалеку от говорящего, я ясно узнал голос мясника. Из его слов было понятно, что он уселся на крышку. Какая неосторожность! Разве может разбойник так поступить?

Он глумливо усмехнулся. В ответ рассмеялся еще кто-то, и я услышал следующее:

— Не улизнуть этим мышкам, кошки-то ждут у норы.

Я не узнал этот голос, лишь понял, что мужчина сидит возле люка — как раз там, где находилась моя голова.

— Ты слышишь? — спросил Халеф. — Они еще тут; можешь попросить их уйти. Хотел бы я знать, с чего ты начнешь.

— Сейчас ты узнаешь. Дай-ка мне мое оружие; пожалуй, мне хватит двух ружей.

— Ага, теперь понимаю. Какое выбрать вначале?

— «Медвежебой».

Разумеется, я говорил очень тихо, чтобы меня не услышали сторожа. Халеф подал винтовку Оско, а тот протянул ее Омару.

— Ну, внимание, Омар! — шепнул я. — Здесь, наверху, под потолком, мало места; я не сумею управиться с ружьем. Я могу лишь держать стволы, приложив их туда, куда будут посланы пули. Я скажу «раз» и «два». Ты обеими руками возьмешь приклад. При счете «раз» ты выстрелишь из правого ствола, а потом, когда я снова прицелюсь, то есть при счете «два», выстрелишь из левого ствола. Понятно?

— Да, господин!

Я взял двустволку в руку и приложил ее к середине крышки — туда, где уселся мясник.

— Сейчас! Раз!

Грянул выстрел. Над нами раздался ужасный вопль; в нем слышалось отчаяние.

— Аллах! Они стреляют!

Кричал вовсе не мясник, а кто-то другой. Он сидел на той части крышки, что была сколочена из круглых кряжей. Я направил левый ствол ружья туда, где одно бревно сходилось с другим, и, значит, надо было пробить пулей не толстый ствол дерева, а прилегавшие друг к другу края бревен.

— Два!

Прогремел второй выстрел «медвежебоя»; в тесном помещении он звучал почти как выстрел из пушки.

— О Аллах, Аллах! — прокричал тот, кого задела пуля. — Я ранен! Я убит!

Мясник вообще ничего не сказал. Я слышал, как он вскрикнул, но не уловил ни единого слова. Прозвучал лишь громкий стон.

— Оско, тебе тяжело? — спросил я.

— Чем дольше стою, тем тяжелее.

— Тогда давайте отдохнем; время у нас есть.

Когда я снова уселся на пол и остальные обступили меня, Халеф сказал:

— Да, такой просьбе нельзя противиться. Ты попал?

— Два раза. Похоже, мясник убит. Вероятно, пуля прошила мышцы «достославного седалища» и вонзилась в тело. Другой только ранен.

— Кто он?

— Скорее всего, тюремщик. Если бы это был кто-то другой, то я бы узнал по голосу. Этот же так мало говорил, что я не помню его голос.

— Ты думаешь, что сюда никто больше не сунется?

— Больше никто не совершит такую глупость, которая может стоить жизни.

— Но как мы поднимем крышку? Вот главный вопрос.

— Выстрелами я собью с крышки железную скобу. Для этого достаточно будет нескольких метких выстрелов по краям скобы, утопленным в древесине. Я заряжаю две пули; скоба этого не выдержит.

— Ах, если бы удалось!

— Удастся, конечно.

— А потом быстрее выберемся на крышу и вниз! — сказал Халеф.

— Ого! Так быстро дела не делаются. Как ты вылезешь наверх? — спросил я.

— Встану на плечи Омара, и ты тоже.

— А как выберутся Омар и Оско?

— Гм! Мы вытащим их наверх.

— Быть может, мы и вытащим Омара. А вот до Оско не дотянемся.

— Ничего страшного. Мы спустимся и откроем дверь.

— Если бы так удобно было спускаться вниз, в чем я сомневаюсь, — тем более с моей ногой мне будет трудно.

— Ну, как-нибудь справимся.

— Разумеется! Надеюсь, наверху еще осталась веревка, с помощью которой они вытащили Мубарека. Тогда мы могли бы спуститься по ней, хотя тут надо еще как следует подумать. Как только мы выберемся из люка, нас, конечно, встретят пулями.

— Я думаю, там, наверху, никого нет, — возразил Халеф.

— Прямо над нами, пожалуй, нет никого, но на крыше дома кто-то есть. Они могут стрелять по нам, укрываясь за бревнами.

— О, беда! Значит, нам не выйти отсюда?

— Все же попытаемся. Я поднимусь первым.

— Нет, сиди, лучше я! Или ты хочешь быть застреленным?

— Или ты хочешь этого?

— За мной дело не станет! — ответил хаджи.

— Вспомни про Ханне, любимейшую из жен и дев! А у меня ведь нет Ханне, которая меня ждет.

— Ты и без Ханне куда важнее, чем я с десятью цветами дев красоты.

— Не будем спорить! Главное — я тебе откровенно хочу сказать — в другом: себе я доверяю все же больше, чем тебе. Я пойду первым, а ты, если хочешь, вторым. Но не поднимайся наверх, пока я тебе не разрешу.

Я достал из сумки зеленый шелковый тюрбан и обмотал им феску. Халеф, наблюдая за этим при свете фонарика, спросил:

— Зачем ты это делаешь? Ты хочешь украсить себя перед смертью?

— Нет, я надену тюрбан на ствол ружья и просуну его в люк. Они наверняка подумают, что кто-то из нас выбрался, и станут стрелять по тюрбану. Двуствольных ружей у них нет, и когда в стволах не останется больше пуль, появлюсь я с «генри».

— Верно, верно! Только получше прицеливайся, чтобы никто не ушел!

— Разве прицелишься, когда темно!

— Темно?

— А как же! Подумай, сколько времени мы сидим здесь. На улице уже настала ночь. Ну ладно, раз вы отдохнули, мы, пожалуй, начнем. Только запомните: когда я выберусь, пусть Халеф поднимется к люку, но вылезать он может, лишь когда я ему скажу.

Я перекинул карабин через плечо и взял в руку ружье, зарядив каждый из стволов двумя пулями. Затем я снова уселся на плечи Омара, а тот влез на Оско. Мне надо было торопиться, пока мои помощники не устали.

— Омар, снова будем стрелять, как и прежде, — шепнул я ему. — Сперва выстрелишь из правого ствола, потом из левого. Я направлю их на края скобы. Итак… раз… два!

Грохнули выстрелы; пули пролетели насквозь, оставив два зияющих отверстия. Я заглянул в них. На улице было светло.

— Они зажгли огонь возле дома, — доложил я. — Это хорошо и в то же время невыгодно для нас. Мы будем их видеть, но и они нас заметят.

— Что там со скобой? — спросил Халеф.

— Проверю сейчас.

Я толкнул крышку, и она подалась. Тяжелый «медвежебой» исполнил свой долг.

— Возьми ружье, Омар! — скомандовал я. — Крышка поднимается. Теперь держитесь крепче на ногах! Я встану на колени прямо на плечах у Омара.

Я принял эту позу с некоторым трудом; мне пришлось согнуться, ведь я задевал потолок головой. Но вот наконец я приподнял крышку (она откидывалась наружу). С карабином в руках, готовый немедленно стрелять, я подождал несколько мгновений. Ничего не было слышно. Зато снаружи было светло: мерцал костер, и тени от него скользили по скалам.

Я надел тюрбан на ствол и медленно поднял его, старательно кряхтя, как будто кто-то и впрямь выбирался из люка. Хитрость имела успех. Раздались два выстрела. Одна из пуль чиркнула по стволу, едва не выбив его из рук.

Мигом я высунулся из люка по пояс. Я увидел огонь. Перед люком лежало тело — труп мясника, как я понял с первого взгляда. На крыше дома стояли два человека; они-то и стреляли по тюрбану. Нас разделял бревенчатый выступ, сквозь просветы в котором они прицеливались.