В кошмаре Багги все происходило так, как произошло на самом деле в девятьсот двенадцатом. Дилия нашла дневник, страшно разозлилась и вынудила Багги следовать за ней и Вирджинией на задний двор. Там она принялась вырывать страницы из тетради и передавать Вирджинии, которая бросала их в огонь.

— Багги, — заявила она, — ты не писательница. И в твоей жалкой жизни нет ничего такого, о чем стоило бы писать. Если кто у нас и писатель, так это Вирджиния.

Наблюдая, как все ее тайны превращаются в дым, Багги поклялась отомстить сестре. И отомстила. В девятнадцать лет она, рассчитав все до последней мелочи, увела у нее Тейлора Эббота и женила на себе. Он твердил ей, что она самая миленькая крошка во всем округе Гарнет, и требовал, чтобы она навсегда осталась только его малышкой.

Однако победа Багги оказалась весьма сомнительной. Муж изменял ей направо и налево все годы их брака.

Стоя на вершине водонапорной башни, Виви ощущала, как растет и охватывает все ее тело облегчение. Что за удовольствие смотреть отсюда на городок! Все равно что наблюдать за парадом с крыши высокого здания! Она видела спутанные нити испанского мха, свисавшие с дубов городского парка. Различала кусты камелий и азалий, сальвии, ощущала запах ночного жасмина. Закрыв глаза, она воображала, что заглядывает в свой дом. Видит спальню и всю обстановку. Кровать с четырьмя столбиками и шелковым балдахином, купленным для нее Делией в Новом Орлеане; подаренный отцом на пятнадцатилетие новый туалетный столик, на котором красуется фото Джека в спортивной форме со скрипкой в руке; высокий комод, забитый мокасинами и свитерами, потолочный вентилятор, теннисная ракетка, прислоненная к ночной тумбочке, призы за победу в теннисных матчах, бесчисленные снимки я-я и один — Джимми Стюарта.

Отведя глаза от родительского дома, Виви представила свой квартал, а за ним и соседние. Вспомнила всех людей, с которыми была знакома лично. И тех немногих, которых знала только в лицо. Видела, как они беспокойно ворочаются в постелях, не в силах уснуть в такой жаре. Видела фонари, горящие на задних крыльцах, лучики света там, где холодильники были открыты. Где кто-то стоял на кухне, делая вид, будто тянется за бутылкой с молоком. Все, что угодно, лишь бы ощутить дуновение холодного воздуха. Видела ночники, оставленные включенными в детских комнатах, где малыши сладко спали и видели чудесные добрые сны, свернувшись калачиком на выношенных бязевых простынках, еще не опасаясь Гитлера; их маленькие сильные сердечки бились в унисон с деревьями, ручейками и байю.

Виви видела слабые огоньки свечей, поставленных монахинями Божественного Сострадания за души усопших. Различала крохотные ярко-красные точки горящих сигарет, свисавших с губ измученных бессонницей бедняг, напрасно надеющихся на легкий ветерок, давно покинувший задние дворы. Уловила мягкое свечение индикаторов радиоприемников, которые не выключали на случай боевой тревоги. На случай, если нацисты или японцы вздумают вторгнуться на побережье в эту лихорадочную ночь, претворяя в жизнь ужасы, постоянно ворочающиеся в сердцах горожан, даже когда открывался банк, развозилось молоко, а из крана лилась вода.

Взлетев еще выше, Виви покинула город и устремилась в такие просторы, откуда уже не могла видеть деревья, бульвар и лица, искаженные тревогой или экстазом. Она парила над всеми забытыми эмоциями и отношениями, висевшими в воздухе между людьми. Она поднималась над городом, пока не увидела Банки и Натчиточес, и Кейн-Ривер, больше походившую на озеро, и Гарнет-Ривер, впадающую в Миссисипи. Внизу промелькнул Спринг-Крик с прохладной древесной тенью и усыпанными сосновыми иглами тропинками, ведущими в пляжный домик, где спал этой ночью Джек. Пролетела над немецкими ирисами с их бледными серо-зелеными стеблями, над бурыми водами байю с их молчаливыми кипарисами, над болотами, над хлопковыми полями, над бараками, где вповалку лежали измученные черные люди, целыми днями сгибавшиеся над усыпанными коробочками кустами, над рисом и сахарным тростником, над болотными миртами, над миллионами крошечных притоков, над крабами в их грязевых постелях.

И, оставив все это, поднялась еще выше, к облачным грядам, напоенным каплями дождя, холодному преддверию рая. Отсюда была видна вся маленькая Земля, голубая и белая, вращающаяся в пугающе великолепном космосе. Ни единого человека: только сердца, бьющиеся сердца, бесчисленные сердца и звуки дыхания.

Вот как это было для Виви Эббот, пятнадцати лет, изменчивой во всех смыслах этого слова. Таковы были места, по которым ей довелось путешествовать, как только где-то внутри открылась маленькая дверка и мозг высвободился из оков разума. Такая заповедная и жуткая податливость не всегда безопасна и никогда не проходит без последствий и компромиссов.

На какой-то момент Виви перестала ощущать себя единым целым. Наступил миг свободного падения, несущего с собой шок от сознания собственной непостоянности… паническое осознание своей временности. Она пыталась цепляться за влажные облака, за величественную панораму. Потому что не хотела возвращаться на землю.

Снова оказавшись на платформе водонапорной башни, в городском парке, в сердце штата Луизиана, Виви подумала: «С Джеком Уитменом моя жизнь будет другой.

«Ты можешь быть кем угодно, Виви Эббот, — сказал он. — Кем угодно».

А потом Виви подумала: «Если Джек растворится в небе, я завяну, засохну и умру».

Именно Каро сообразила, как открыть крышку резервуара. Это было нелегко и потребовало определенной ловкости, но я-я были дерзки, умны, достаточно сильны и погибали от жары.

Даже Ниси, самая благоразумная из я-я, была захвачена видом лунной дорожки, протянувшейся по воде. Они сбросили пижамные куртки, и легкая ткань, пролетев через неподвижный воздух, спорхнула на иссушенную землю. Я-я выступили из своих трусиков и забыли о сборе металлолома. Говорили они мало, а думали и того меньше. Просто скользнули в прозрачную прохладную жидкую ласку городского запаса воды.

Некое дерзкое благочестие так и повисло в воздухе, когда я-я откинули головы и волосы легли на воду вокруг их плеч. Они смотрели в ярко освещенное небо, где не было никакой войны. Они считали звезды, решили, что отыскали созвездие Пегаса, и были совершенно уверены, что нашли Венеру. Соединяли пальцы ног и задирали их к небесам, как Эстер Уильямс.

Виви совершенно отдалась на волю воды. Черный камень, поселившийся в ее груди, на время исчез, и она глубоко втягивала воздух, задерживала и медленно выдыхала, словно задувая свечи. Живот стал мягким, плечи расправились, головокружение прошло. И тогда она заплакала.

Через несколько секунд к ней неожиданно присоединилась Тинси. Потом Ниси. И наконец Каро тоже обронила несколько слезинок. Соленые капли текли по щекам и падали в общинную воду. Они плакали, потому что уход Джека в армию безжалостным консервным ножом взрезал скорлупу их уютной тесной вселенной, открыв ее для страданий окружающего мира. Они плакали, потому что отчетливо сознавали: я-я никогда не будут прежними.

Виви сквозь слезы смотрела на луну. И из потаенных глубин ее души вырвалась безмолвная молитва за Джека.

Лунный свет в летнем небе, взгляни с небес на мою любовь. Озари его сейчас, когда он в безопасности, и сияй над ним, когда он полетит через вражеские небеса. Пусть небесные путешествия приблизят его к тебе, чтобы, пока он вдалеке от меня, никакая беда не настигла его. Передай, что я люблю его, тоскую по нему и всегда буду его ждать. Твое молочно-белое сияние сможет защитить его от всех врагов. Он нежный мальчик, не дай ему страдать. Лунный свет над единственным городом, который я знаю, верни мою любовь домой, чтобы мы смогли жить вместе и быть счастливы.

Повернув голову, чтобы взглянуть на подруг, Виви увидела Тинси, Каро и Ниси такими, какими никогда не видела раньше. Казалось, от них исходило внутреннее свечение, словно в девических телах горели неугасимые фонари. Они одновременно выглядели и непобедимыми, и бесконечно, бесконечно хрупкими. Их тела имели те плотность и вес, которые служили ей якорями, делали ее более реальной. Она смотрела на них, и любила их, и переполнялась благодарностью.