Она подвинула походную кроватку Хьюэлин поближе к камину, еще немного посмотрела в огонь и потянулась за «Божественными секретами». Альбом распахнулся на открытке из цветочного магазина, гласившей: «Поздравляем всех я-я с годовщиной. С любовью от мужей я-я».

С ума сойти. Но так уж было заведено: каждый год я-я устраивали вечеринку, отмечая очередную годовщину своей дружбы. И верьте не верьте, мужья по такому случаю дарили им подарки! Подобные вечеринки отпечатались в памяти Сидды куда ярче, чем все празднования годовщин свадьбы Шепа и Виви.

Приглашение на грандиозное открытие в Торнтоне торгового центра «Саутгейт» приткнулось рядом с написанным от руки рецептом сырного суфле. Рецепт перечеркнут крест-накрест, и сбоку начертано: «Забудьте! Лучше налейте гостям по рюмочке и бегите за гамбургерами».

Далее Сидда наткнулась на фото юной Каро с ребенком. На голове задорный маленький беретик, большой палец одной руки оттопырен, ребенок примостился под мышкой, и оба, похоже, стоят перед какой-то статуей. Интересно, кто из множества маленьких дикарей удостоился чести сняться с Каро?

Перевернув следующую страницу, она едва успела подхватить обломок скорлупы грецкого ореха. Вероятно, орехами лакомилась мать, пока вклеивала вырезки в альбом. Сидда решила было выбросить скорлупу, но передумала и сунула обратно. Туда, где она лежала бог знает сколько времени. Интересно все же, как это орехи могут быть одновременно и едой, и семенами? Сколько магии плодородия в крошечном, тесном пространстве!

Ее мысли обратились к многообразной прихотливой символике орехового дерева. Но все же она никак не могла осознать той степени очарования, которая заключалась в простой ореховой скорлупе!

По мере того как сладкий запах и дым горящих хвороста и осины окутывали ее, в душу все глубже проникала суть материнских историй. Не так, как хотела бы Сидда, а тем незаметным образом, каким потаенные, скрытые от людского глаза вещи порой открывают и выявляют миры, о существовании которых трудно даже подозревать, но к которым невольно тянется человеческая фантазия.

ВИВИ, 1937

Мама не позволяет мне и Каро играть в новом гамаке, пока не ототрем лицо Пресвятой Девы, которую привез отец с острова Куба.

— Этот скипидар воняет, — жалуется Каро. — Не понимаю, почему мы должны это делать?

— Три крепче, — советую я. — Тогда мама позволит нам испробовать новый гамак.

Статуя стоит на переднем крыльце, прямо там, где ее оставили в деревянном ящике вместе с папиным багажом. Отец только вернулся с Кубы, куда ездил вместе со своими богатыми друзьями на выставку теннессийских лошадей. Там он жил на большой асьенде, где полно слуг. Папа говорит, Куба — настоящий рай с белыми пляжами, апельсиновыми деревьями, растущими повсюду, дикими попугаями, и все люди там счастливы. Его богатые друзья правят всем островом, и отец пообещал в следующий раз взять меня с собой. Он сказал, что не возьмет маму, потому что та одевается как простая горничная. А вот я знаю, что если бы мама только сняла с головы косынку и вытащила из карманов пыльные тряпки, то красивее ее не было бы на свете.

Отец купил кубинскую Пресвятую Деву для нее. Потрясающая статуя! Темнокожая! С серьгами и ожерельем, вся ярко раскрашенная! Никогда не видела, чтобы Матерь Божья была такой! Толстые красные губы, фиолетовые тени на веках, словно она на праздник собралась. Мама немедленно ее возненавидела. И первое, что сделала, когда папа ушел на работу, — вынула из ушей статуи золотые серьги, сняла хорошенькие желтые и красные бусы с шеи и бросила в кучу мусора у курятника. И пока проделывала все это, укоризненно качала головой, словно статуя пошла и сотворила что-то нехорошее.

— Наша Пресвятая Дева не была негритянкой! — твердила она. — До чего похоже на иностранцев: пытаться превратить Матерь Божью в дешевую потаскуху! Эту статую нужно как следует вымыть! Представляю, что сказал бы отец Коулин, если бы увидел такое!

Мать слушает отца Коулина по радио. Если отец Коулин говорит что-то, для нее это словно заповеди Моисея.

— Ты слушаешься этого радиосвященника куда больше, чем собственного мужа! — попрекнул ее как-то отец.

— Если бы демон рома не внедрился в твою душу, возможно, я слушалась бы тебя куда больше! — отрезала мать.

Она говорит, что отец проводит слишком много времени со своими друзьями-лошадниками и поэтому повернулся спиной к Богу. Она не ходит с ним ни на скачки, ни на выставки, поэтому мне приходится занимать ее место. Обожаю всех этих леди в сапожках и бриджах для верховой езды, и пикники с водкой-мартини для взрослых и розовым лимонадом для меня, и все такие разодетые! Теннессийские лошади отца Мимолетная Прихоть и Мечта Мятежника брали призы повсюду. И каждая встреча лошадников отмечалась очередной вечеринкой.

— Постарайся оттереть всю краску со щек Девы, — наказывает мать.

Я наливаю на тряпку немного больше скипидара и принимаюсь старательно водить по кружкам румян на щеках статуи.

Когда мама заходит в дом, у нас наконец появляется возможность обсудить наши тайные планы. Сегодня ночь нашей Божественной Ритуальной Церемонии, которую Каро, Тинси, Ниси и я обдумывали все последние недели.

— Думаешь, Ниси струсит? — спрашиваю я Каро.

— Она думает, что нас похитят, как ребенка Линдбергов, — утверждает Каро. — Боится идти ночью в лес.

— А вот я все время гуляю в лесу по ночам.

— Неправда!

— А вот и правда! Я такая же храбрая, как Амелия Эрхарт^[35]! Иногда я даже ночую там!

— Виви, ты все врешь, врешь, врешь! — задыхается от негодования Каро. Я только улыбаюсь.

И тут выходит мама, самолично проверить нашу работу.

— Ну вот, — кивает она, — теперь это больше похоже на нашу Чистейшую Марию. Молодцы, девочки, Пресвятая Дева вами гордится.

— Мы превратили ее в белую леди, — заявляет Каро, изучая статую. Мать улыбается.

— Пресвятая Дева никогда не была негритянкой. Она Матерь Божья и превыше всех людей, даже белых.

— Тогда почему нам пришлось стереть ее коричневую кожу? — любопытствует Каро. Она далеко не всегда верит тому, что говорят взрослые. У Каро на все свое мнение.

— Маленьким девочкам не следует задавать так много вопросов, — строго обрывает мать.

— Бонжур! — весело кричит Тинси, шагая по тропинке. На ней новенький сарафанчик, который кузина Женевьевы с байю сшила из кухонных полотенец. Рядом идет Ниси. Девочки держатся за руки: очевидно, пришли поиграть.

— Эй, подруги! — откликается Каро.

— Здравствуйте, девочки, — приветствует мать, когда они приближаются к крыльцу, и тянется, чтобы погладить красивые черные локоны Тинси. Но Тинси отстраняется. Она терпеть не может мою мать с тех пор, как та хорошенько отшлепала ее за то, что Тинси как-то, на моем шестом дне рождения, сбросила одежду и танцевала нагишом, распевая во все горло.

— Ой, кто это? — удивляется Тинси, показывая на статую.

— Пресвятая Дева, которую преобразили эти маленькие дочери Марии. Раньше она была дешевкой, цветной кубинкой, размалеванной румянами и тушью, но мы позаботились о ней, верно, девочки?

— Да, мэм, — хором подтверждаем мы с Каро.

— Раньше она была роскошной темнокожей леди, — говорю я.

— А теперь похожа на призрак, — шепчет Тинси. — Как это вам удалось все стереть с губ?

— А ты что скажешь, Дениза? — спрашивает мать Ниси.

— Вы пользовались ластиком? — догадывается Ниси.

Мать смеется.

— Нет, дорогая. Мы начали с «Хлорокса», а закончили скипидаром.

— А теперь мы можем поиграть в гамаке, мэм? — бормочу я.

— Можете, но сначала встаньте на колени и перекреститесь перед нашей святой Матерью.

Мы послушно становимся на колени перед статуей, которая выглядит так, словно увидела что-то страшное и побледнела как полотно.

Но тут Тинси сумела углядеть украшения, снятые матерью с Девы. Она наклоняется и хватает их так быстро, что мать ничего не замечает. У этой Тинси ужасно ловкие руки, и она любит украшения.