- Еще, мисс Де Виль?

- Да, да, да, чертов крокодил, еще тебя! – она только с окончанием этого требования понимает, что кричала это, оглашая на всю комнату, цепляясь руками за его сутулые плечи.

Проклятая бутылка, да чтоб она провалилась! Круэлла ерзает, ей больно и это уже становится не смешно, а еще она отчаянно хочет ощутить его в себе. Она хочет этого с того самого момента, как они познакомились, она влюблена в него, как фанатка, как маленькая текущая сучка в рок-звезду, а он дразнит ее холодным стеклом, вместо того, чтобы дать насладиться своим горячим телом.

Наконец, пытки закончены, бутылка отброшена и с грохотом катится по полу, лихорадочно петляя пальцами, Круэлла находит, расстегивает ширинку его брюк, пока он стаскивает с себя пиджак вместе с рубашкой, и он – нет, не входит,- вонзается, врезается в нее без прелюдий, потому что она к этому давно готова, слишком долго ждала, слишком сильно желала, и рыча, потому как Круэлла продолжает царапаться и кусаться, покрывая его спину новыми отметинами, кусая губы, и слизывая с них кровь, впуская пьяное дыхание в его рот, и атакуя языком, особенно в те моменты, когда удовольствие становится практически невыносимым.

Он бьется у нее внутри, в ее лоне с таким отчаянием, словно от этого зависит его жизнь, платье порвано, спущено до бедер, по которым он неустанно шарит руками, зубы же находят настороженную бусинку соска, остро кусая ее, так, что Де Виль взвывает от боли, расцарапывая ему позвоночник когтями до крови.

Он трахает ее быстрее, еще быстрее, это похоже на аттракцион на выживание, и она вовсе не уверенна, что выживут они оба, его прерывистое дыхание переходит в один сплошной хриплый свист, и теперь уже она задает ритм, контролируя его, заставляя схватится за край стола, чтобы не упасть.

Она прогибается под ним, чувствуя холод стола спиной, и задавая такой безумный ритм, что рискует кости себе сломать. Но и Румпель не отстает, казалось бы, это невозможно, но ему удается еще нарастить темп, теперь удары становятся практически безостановочными, он просто протыкает ее собой, как фехтовальщик противника шпагой, отпуская тяжелые удары ей по бедрам, по ягодицам, и дыша, как курильщик перед смертью.

Этот безумный танец заканчивается почти одновременным воплем, он изливается в нее горячей лавой, по бедрам тоже течет что-то теплое, она чувствует смешанный запах своего и его пота, и напрасно облизывает губы, стараясь хоть немного угомонить ошалевшее дыхание. Сердце работает как молот, бьет так, что больно в груди, а глаза застилает пеленой похуже, чем в алкогольной прострации.

Через несколько секунд Румпель встает и, кое – как накинув на себя вещи, уходит, забыв у нее свой пиджак.

Круэлла поднимается на столе, неуклюже спрыгивая с него и схватившись за крышку, чтобы не упасть, нашаривает ногой порванные трусики.

Поединок окончен.

И она все таки его выиграла.

========== Глава 26. Семья ==========

Дождь стал сильнее и промочил ботинки. Румпель не спешил никуда уходить, да и идти ему было некуда. Дома ждала Белль, теперь похожая на машину, все забывшая о своей сказке. Как когда-то, когда в ней жила только Лесли.

Кладбище. Единственное место, что осталось ему в память о сыне. На могильных плитах расселся холод, увядшие цветы, как бы он их не старался оживить и сколько бы воды не подливал, символизировали безвозвратный уход Нила. Его бедный мальчик. Его мятежный сын. Он всю жизнь положил на то, чтобы спасти его. Но проиграл. И теперь только серый могильный холод напоминает ему о сыне.

Румпель одел очки, напрасно пытаясь защитится от слез. Глаза не слезились, нет, они были даже слишком сухие, ему было больно вглядываться в выгравированный на могиле портрет Нила. Но он держался. У него больше не было шансов киснуть. Нил бы ему этого не простил.

- Здравствуй, сынок – наконец, заговорил он. – Надеюсь, у тебя все в порядке. Я скучаю. Правда, скучаю, хотя у меня не было возможности тебя как следует оплакать. Знаешь, Бей, ты был не просто самым лучшим в моей жизни. Ты был единственным, что в ней было. Я люблю тебя, Бей, мой мальчик. Тебе же никогда не нравилось это имя, правда, но для меня ты всегда Бей. Мой сын.

Он посмотрел на принесенные цветы так, как будто видел их впервые, словно бы не он их держал в руках несколько минут назад, идя на могилу к сыну. Поставил их в вазу, предварительно наполнив ее водой, смахнул пылинку с портрета, принесенную ветром.

И зашагал назад, горбясь, сутуля плечи, совершенно раздавленный и разбитый. На него давил груз одиночества, того, что Белль все забыла, и, кажется, даже не собирается вспоминать. Несколько раз она уже порывалась уйти. Но он удерживал ее около себя, не понимая – зачем? Он уже не был уверен в том, что она его любит. Зато он был уверен, что никуда не денется от Круэллы, что бежать от нее так же бессмысленно, как и от себя. Да и разве можно сбежать от этой ядовитой черно-белой бестии, пропитанной джином и ненавистью, которую он сам взрастил в ней тоже? И которую он любил все эти годы, так сильно ненавидя ее и себя за это?

Белль встретила его с подобием полуулыбки на лице, почти как порядочная жена. И вместе они составляли теперь почти идеальную семью.

Он устало посмотрел на нее, ответив согласием на ее предложение об ужине, хотя был вовсе не голоден. Но ему нужно было побыть в одиночестве, подумать, как вести себя с ней дальше. Думать, словно одержимому, о Круэлле, ее ядовитом запахе и тяжелом вкусе ее губ, настойчивости ее языка и терпком вине ее опьянения. Думать, бессознательно сравнивая, и уже не отрицать – милая, добрая, нежная Белль проигрывает прожженной алкоголичке, отчаянной прожигательнице жизни, потому что Круэллина дикость, непомерная, бьющая через край энергия, которая была в ней, ни на милю не снизившись, все эти годы, тащила его к себе, притягивала, как безумного, и он не мог с этим бороться.

Он злился на себя самого, потому что, как не напоминал, а Красавица так и не вспомнила свою сказку, злился за то, что все же пришел к своей давней зазнобе, к личному чудовищу, которое когда-то создал, что вонзался в нее, позволяя ей царапать до крови его спину, что носит на теле следы ее укусов, которыми она, хищница, так щедро его наградила, что не может заставить себя в полной мере вернуться к милой, дорогой, знакомой и теплой Белль.

Он злился на себя, обреченно копаясь в пустой тарелке ложкой, проводя по ней туда-сюда, словно бы от этого зависело появление еды.

Но он точно знал, что как только появится милая Белль, он снова оденет маску приличного семьянина, и мужа, о котором она столько мечтала.

Ведь они же – семья. А семья – это главное.

Белль апатично нарезала овощи для салата. На луке смахнула щедрую слезу, что выкатилась из бархатных закромов ресниц. И дело было вовсе не в противном луке.

Румпель, ее муж, ее истинная любовь, сейчас сидит и ждет ее в их столовой. И она, конечно выйдет к нему, выдавая себя за беспамятную девушку, которая просто забыла свою историю.

Но она все помнит, все до мелочей. Помешательство после того, как была уничтожена их сказка, убрана из волшебной книги, длилось всего несколько часов. Потом же она все вспомнила. Она просто не забывала.