И вот ее не стало. Если бы они просто разошлись, развелись, отдалились – он бы пережил это. Его чувства к Белль давно остыли, погасли, они не могли держать его рядом. Он не мог ее мучать своим равнодушием. Он теперь любил ее как друга, восхищался ею, как человеком, видел красивую девушку, которая заслуживает большего, чем имеет. Потому разлуку с нею взамен на уверенность, что она есть, существует, живет, воспитывая их ребенка, он смог бы пережить. Но Белль мертва и вместе с нею умерло все, что так долго связывало их – книги, что он ей показывал, комнаты, в которых еще витал ее запах, будто бы она жива и регулярно душится своим парфюмом по утрам, сад, за которым она всегда ухаживала и где цвели ее любимые розы. Все погасло. Все померкло, погрузилось во Тьму. И в его душе, и без того черной и страшной, оборвалось последнее, что еще делало его человеком – надежда. У него больше не было Белль, ее уничтожили, убив их не рождённого ребенка, а вместе с тем – последний лучик надежды и света, что еще теплился в его душе. Ничего не осталось. Пусть гаснет свет.

Румпель берет ее за руку – за то подобие, что осталось от руки, спрятанное в перчатки, чтобы спрятать увечья, - и подносит руку к губам, целуя. Откидывает со щеки каштановые локоны, но тут же спешит закрыть зияющую дыру на ее щеке. Осторожно гладит пальцами шею – и отшатывается, снова и снова видя кровавый синяк, навсегда застывший на коже, и скрытый воротом платья. Ему говорили, он кричал, увидев ее тело. Говорили, что бегал, метался, крича о возмездии. Говорили, что бил кулаками об стену, шатал подмостки моста, безуспешно пытаясь его уничтожить. Он не может ничего сказать на этот счет. Он этого не помнит. Несколько часов, что они искали ее и двое суток, когда проводили обследование тела, просто выпали из жизни, из памяти, стерты из воспоминаний.

Сейчас в его душе уже ничего не осталось, даже боли. Только ужасная, зияющая, как дыра, отвратительная пустота. Он не пытается ни бежать от этого чувства, ни скрыться от него, потому что знает, что это невозможно. Он просто его принимает. Как данность. Как заслуженное возмездие. Как реальность.

Мо, приехавший тут же, как только известие о смерти Белль, было получено, обвинил его. Сказал, что он испортил Белль жизнь, покалечил ее, сделал несчастной. Что эта смерть, это ужасное убийство теперь навсегда на его совести.

Румпель не спорил. Он принимал это. Мо был прав.

Он ожидал чего угодно – что враги, которых у него так много, станут глумиться над ним, почувствовав свой триумф. Что каждый сочтет своим долгом непременно обвинить его в гибели, каждый придет высказать это. Он ждал танцев на своих костях, а получил молчаливое сочувствие и поддержку. Великий Темный, которого так ненавидел весь город, получил поддержку. Потому что это было слишком даже для него. Потому что это невозможно было выдержать никому живому.

Даже Реджина замерла, как замер он в своем горе. Даже пират не проронил ни одного издевательского слова. Все застыли в скорбном молчании. Потому что это был конец.

Румпель смотрит на Белль, сжимая губы. Смотрит долго, не мигая, не отрываясь, изучает ее лицо, касается волос, удивительно мягких и пушистых. Оказывается, в окна уже стучится утро, но ему все равно. У него есть еще немного времени, чтобы побыть с ней. Еще немного, совсем чуть-чуть осталось. Белль. Девушка с таким огромным сердцем и такими чистыми мечтами. Она хотела увидеть мир и стать матерью. Она желала быть счастливой и в каждом человеке видела лучшее, даже если он сам этого в себе не замечал. Он несла этому миру свет и красоту. Она запоями читала книги и столько всего знала. Она была самым настоящим другом и самым умным собеседником из всех, кого ему доводилось встречать. Она смотрела на мир, который убил ее, чистыми, наивными глазами, каждый день даря ему свою чудесную улыбку.

Белль. Девушка, что заслуживала гораздо большего, чем имела. Чем он смог ей дать.

Стук в дверь отвлекает Румпельштильцхена от горьких раздумий.

- Открыто! – зовет он не вставая, беспрестанно смотря на нее, не отрывая взгляда.

- Все готово для похорон. Нужно начинать – слышит голос Мери-Маргарет за спиной.

И прежде чем встать, склоняется над гробом и долго целует Белль в губы, шепча ей последнее «прости».

========== Глава 58. Говори со мной! ==========

Она стоит у маленького окошка тюремной камеры, но не смотрит в него. Она все уже видела. Ей не интересно. Спиной она чувствует сосредоточенный взгляд Свон, сверлящий ее и готовый проткнуть насквозь, но не спешит оборачиваться. Просто смотрит куда-то вверх, бесцельно, держа руки так, как держит обычно сигарету.

- Круэлла! Ты молчишь, а я пришла поговорить,

Она медленно оборачивается. Изогнутая в удивленном полукруге бровь, да едва заметно опустившиеся вниз краюшки губ – вот и вся ее реакция. Она даже не смотрит на Эмму. Что смотреть? Она ее сто раз видела. О чем говорить? Не о чем. Она уже все ей сказала и была уверенна – преступника так и не найдут.

Впрочем, один вопрос Круэлла все же задает - из чистого любопытства:

- Сигареты принесла, дорогая?

- Вообще-то здесь нельзя, - Свон воровато оглядывается по сторонам, - но – вот.

Одна пачка, только одна, завернутая в плотную ткань платка, делает Круэллу гораздо более счастливой, чем еще мгновение назад. Глаза ее буквально воспламеняются счастливым огнем, цепкие пальцы выхватывают пачку, достают из нее сигарету и, прикурив от принесенной так же Эммой зажигалки, она с наслаждением затягивается. Пачка сигарет – и счастье обеспечено. Ничто не может быть лучше.

- Спасибо, дорогая, - она затягивается снова, теперь еще глубже, прикрывая глаза от почти накатившего на нее оргазма, - как вовремя ты вспомнила свое бурное криминальное прошлое.

Круэлла снова отворачивается и глядит куда-то вдаль, только теперь из ее рта плывут клубы дыма.

Эмме хочется ее разговорить, заставить произнести хоть слово, издать хоть один звук. Не потому, что она жаждет самого разговора. Потому только, что, если Круэлла не признается в содеянном, или хотя бы не поможет с расследованием, если еще раз не изложит свою версию событий до самых мельчайших подробностей, ее посадят. Суд должен состояться через неделю, Круэлла рискует лишится самого важного для себя, что наиболее ценит – свободы, и Эмме крайне важно сейчас помочь Де Виль бороться за себя, как сама Круэлла помогала бороться ей, когда она была Темной. Но Круэлла не борется, а Эмма не знает, как ее попросить, что потребовать, как заставить.

Она встает, подходя к Де Виль. Решительно сложив руки на груди, чувствуя локтями, укрытыми только тонкой тканью свитера, защитное тепло красной кожаной куртки – своего талисмана – Эмма твердо произносит:

- Слушай, я понимаю, каково тебе сейчас. Я была отвергнута почти всю свою жизнь. Недавно так же пережила полное одиночество. Но ты не можешь вот так сдаться, Круэлла. Послезавтра суд и…

Резко поднятая, как для удара, рука заставляет Эмму замолчать:

- Хватит! – ледяным тоном обрывает ее Де Виль, все так же смотрящая в одну точку. – Меня достал этот разговор. Уходи, дорогая. Иди вон лучше, воспитывай сына, или сегодня очередь Реджины? Тогда займись сексом со своим пиратом, дорогая. Все равно полезнее, чем здесь со мной разговаривать.