Я знала, почему все девушки согласились участвовать в моей пьесе. Тине нужна была рекомендация в колледж, Мэрил всегда была не прочь лишний раз показаться на публике, надеясь так повысить свою «популярность», хотя саму пьесу наша королева школы находила идиотской. Но меня не интересовало её мнение. Должны же в этой школе быть и умные люди, в конце концов!

Кэсси, разумеется, захотела участвовать «потому что мы друзья». Помню, как она весело щебетала, что рада, что если выиграла не она, то я. Что мы всё равно участвуем в этом вместе… ей нравилась моя пьеса. Она не уловила всей сути и считала, что пьеса только выступает против мести. Светлый, добрый ангелочек! Как же ты всегда жестоко ошибалась во мне….

Хана же решила участвовать, потому что так решили другие. Ну, и, конечно же, потому что пьеса была моя, а Хана очень любила меня. Тихая, робкая девочка… странно, что она вообще могла играть.

Но кто меня по-настоящему интересовал, так это, конечно, Кристофер. То, что ему досталась именно роль Эона, не могло не привлекать меня. Но, всё же, думаю, дело было не только в этом. Он сам невольно привлекал меня своей вежливостью и холодностью. Сходством с Айоном. И я рассчитывала, что он сможет понять меня….

Однажды у нас был перерыв во время репетиции, мы сидели за кулисами и невольно разговорились.

- Это ты написала эту пьесу? – спросил меня Кристофер. – Очень… необычная.

- Так это что значит – что тебе нравится или нет? – с усмешкой спросила я.

- Довольно интересная, – неопределённо ответил Кристофер. Я вздохнула.

- Ты почему согласился играть? – спросила я, наконец.

- Ну… из-за колледжа, так-то, – ответил мне Кристофер, глядя прямо на меня бездонными чёрными глазами.

Я неопределённо пожала плечами.

- Ну, ясно, – сказала я. – Как и большинство… – добавила я с лёгкой грустью.

- А что насчёт тебя? – Кристофер снова прямо посмотрел на меня.

Я тяжело вздохнула:

- Я хочу, чтобы меня услышали, – коротко ответила я. – Хочу быть понятой… и больше не одинокой.

Кристофер чуть хитро улыбнулся и сказал:

- В одиночестве есть свои прелести. Нужно научиться ценить их.

Я улыбнулась.

- Наверное, ты прав, – тихо сказала я.

Тогда я поняла, что могу многое рассказать Кристоферу. О своей боли, проблемах, страданиях. И он поможет, по-своему поймёт. Не говоря о Мечте, я говорила с ним о боли. И это мне очень помогало, давало облегчение… и своеобразную привязанность, возможно, даже влюблённость в Кристофера. Мне ничего не надо было от него, лишь просто с ним говорить. Этого мне было достаточно….

====== Глава 22 ======

Репетиции шли своим чередом, и вскоре я поняла, что они доставляют мне настоящее удовольствие. Я жила только ими и ради них. Даже на ненавистных, скучных, давящих уроках у меня то и дело пробегала на лице улыбка, едва я вспоминала о своей пьесе. Это всегда очень помогало мне… уроки проходили мимо, ни одно слово не оставалось у меня в голове. О да, конечно, учебных знаний у меня не прибавлялось, и я знала, что всякие там контрольные-экзамены я всё равно завалю. Но это дарило мне своеобразное удовольствие, ощущение, что я не подчиняюсь общим правилам, что я не боюсь того, чего бояться другие. Что я не собираюсь быть рабыней Системы, учиться как все, работать, как все остальные….

Когда я не следовала правилам, когда я делала то, что мне нравится и думала о том, что мне нравится, я чувствовала, что действительно живу. Ещё задолго до того, как у меня появилась Мечта, я уже любила на уроках нарочно думать о чём-то, совсем к ним не относящимся. Сколько бы учителя и родители не говорили мне, что я должна быть сосредоточенной, должна учиться лучше, должна на уроке слушать учителя, а не наблюдать в окно за облаками или рисовать корявые картинки, я всё равно продолжала поступать по-своему. Потому что иначе жизнь была бы совсем невыносима.

Хотя, в последнее время она мне и казалась такой. Я повсюду видела цепи Системы. Для всех других такая жизнь была самой обычной, банальной… для меня же она казалась пыткой. Все ненавидят школу, и ненависть к ней обычно считается «пустячной проблемой подросткового возраста». Но у меня всё было иначе. Я ненавидела не только школу, я ненавидела всё, что окружало меня: все серые дома, весь вонючий воздух, каждого человека в школе, каждый мерзкий урок. Я знала, что это всё не закончится выпускным балом, что весь этот бал – лишь мишура и глупость. Что дальше ждёт лишь бессмысленная работа, вечный круг суеты, вечная ложь, вечная Система. Что всё существование человечества сводится лишь к работе и учёбе. И я не хотела так жить.

Я ненавидела не школу, я ненавидела весь этот суетящийся, прогнивший мир. Я ненавидела цепи, всё это рабское подчинение, которое никто, кроме меня, не хотел замечать. Я чувствовала это всем сердцем, я осознавала всё, что меня окружает, в отличии от остальных, тех, кто ненавидел это всё лишь интуитивно.

И всё это делало меня чужой.

Жизнь становилась всё тяжелее, всё невыносимее… хотелось лишь одного – умереть. Но как же было замечательно, что моя пьеса победила… она и только она давала мне силы жить дальше, улыбаться, радоваться хоть чему-то… она дарила мне надежду… что я больше не буду одна….

Конечно, мне ещё очень помогал Кристофер. Если честно, сама я ему так и не сказала о своих идеях. И я так и не узнала, какие он сделал выводы из моей пьесы. Понял ли он о чём там говорится? Или всё-таки нет? Но того, что Кристофер уже говорил мне, того, что он понимал мне было пока достаточно.

- Мне сложно объяснить тебе всё, – говорила я ему. – Я слишком много узнала, слишком много, чтобы объяснить это другим… чтобы объяснить, в чём причина… никто не прислушивается ко мне….

- Может быть, тебе кажется, что никто не прислушивается? – спрашивал Кристофер, подпирая щёку и глядя на меня внимательными чёрными глазами.

- Нет, я же вижу, что они точно не верят… – мрачно говорю я, опуская голову, вглядываясь во что-то тёмное на полу.

- Если бы все были во всём согласны, так было бы неинтересно, – усмехается Кристофер.

Я начинаю чувствовать боль. И всё же….

- Может быть… но слишком больно, когда с тобой не согласен никто, – говорю я, глядя на Кристофера молящими глазами. Возможно, нельзя согласится во всём… но ведь сейчас почти что все уверенны в правильности Системы. Значит, также все могут быть уверенны в правильности свободы… но этого нет. И этого не будет… и мне всё труднее, всё больнее уживаться с людьми….

- Не воспринимай всё так близко к сердцу, – говорит Кристофер с чуть ироничной улыбкой.

Я снова грустно опускаю голову:

- Но я даже не знаю, что мне делать… как справится со всем этим….

- Нужно больше верить в себя, – говорит он мне, я внимательно на него смотрю.

- А как верить? – спрашиваю я, нервно теребя спутанные волосы.

- Может тебе стоит прислушаться к себе? Тогда ты сможешь это понять, – говорит он, всё также иронично улыбаясь и глядя на меня. И я пытаюсь обмануть себя, пытаюсь верить, что это взгляд Айона. Что это он так смотрит на меня. И Кристофер становится мне необходим, как наркотик.

Страдающая, умеющая сопротивляться одноклассникам, но не всему миру, я нуждалась в Кристофере, нуждалась в его непоколебимой воли и я просто вцепилась в него, как пиявка.

Нет, я не думала ни о чём, похожим на любовь. Чужой нельзя любить. Я ничего не ждала от него. Мне не нужна была какая-то там ответная любовь. Но мне нужно было его присутствие, его разговоры, его слова. Необходимы, словно наркотик.

У нас с Кристофером и никогда не было ничего, кроме долгих разговоров, иногда умных, иногда довольно простых. Но без этих разговоров я не могла жить. Просто не могла.

Мне он был нужен, мне нужно было слышать его голос, а иногда было достаточно даже одного взгляда. Я ждала его на репетициях, ждала после уроков, и ужасно злилась, если его не было. Причём, говорила ему это прямо.

Дело было в том, что я не могла скрыть свою зависимость от Кристофера. Я говорила ему, что начала больше радоваться жизни, когда стала с ним общаться, что мне всё время надо его видеть… я вела себя, как сумасшедшая.