Я смотрела на Ван Хельсинга немигающим взглядом, словно пребывая в оцепенении и все еще не веря в то, что всю свою жизнь я живу, практически, как подопытная крыса, которую свыше дергают за ниточки сильные и властные мира сего. И того. О которой каждая вшивая собака знает абсолютно все… Поборов ступор, я, наконец-то, заговорила.
— И твое задание сейчас — убить нас? Мы же… Последнее время никого не убиваем, за что? Только во имя того, чтобы пророчество не сбылось? Полагаю, бесполезно просить за него, если ты настроен решительно. Я бы могла позволить убить себя без сопротивления, если бы ты сжалился над Владиславом. Пожалуйста, не отнимай у меня мужа. Я не могу так жить… Больше не могу. В твоем досье столького нет… О том, как я жила здесь после того, как приехала. Я прошла через мясорубку и ад. Я была хорошей девушкой, училась в институте и никому не желала ничего дурного. Но потом… Будто все миры восстали против меня и захотели меня уничтожить…
Слезы непроизвольно выступили на моих глазах, и Гэбриэл почти что нежно взял мою руку в свои. — Они говорили, что ты — мерзость. Богопротивное создание мрака. Но я вижу ту девушку, которую когда-то любил. И за все эти века мои чувства к тебе не остыли. После убийства Владислава в первый раз, поспособствовав обращению чистой верующей души к тьме, меня забрали и, как и тебе, стерли память. В Ватикане мне не простили, что именно я низверг душу человека в ад. Пусть он и сам двигался по пути к бездне, но это я был тем, кто толкнул в спину. Лишним будет даже упоминать о том, что именно за этот проступок меня и ’очистили’, и ’стерли’, и вспомнил я о том, что произошло тогда, лишь недавно. Любовь к цыганке-ведьме — служительнице темных сил, ревность и убийство лучшего друга на почве злобы и ревности далеки от добродетели и божьих законов. Я виноват перед Всевышним не меньше вашего, Лора. Тогда Владислав Дракула забрал мою женщину, а я — его жизнь и его кольцо с символом Ордена Дракона. Правда, лишь на время. Позже оно было утеряно, а сейчас вернулось к первоначальному владельцу. Я хотел его смерти. За то, что Маргарита погибла, войдя в его замок. Но сейчас я не чувствую, что у меня есть право влиять на вас. Я пришел даже не ради этого. Я просто хотел поговорить. С ним, с тобой. Я убил его в состоянии амнезии в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом. Несколько раз, не имея возможности уничтожить, доставлял в твой бывший мир, в тюрьму-убежище для монстров. Упертый сукин сын столько раз сбегал оттуда, что я даже посчитать не в состоянии. Но сейчас, вспомнив все, как было, я, кажется, исчерпал запасы злобы и ненависти. А побывав вервольфом в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, я, кажется, даже понял, каково это быть чудовищем, и уже не так критично отношусь к разнице между людьми и нечистью…
— Память прошлых реинкарнаций возвращается частично. А что касается нас и охоты на монстров и чудовищ я не помню об этом и вовсе. Расскажи, если тебе не сложно. Только прикрой глаза. Позволь, наконец, одеться.
Ван Хельсинг послушно закрыл глаза. Я вылезла из своего укрытия, накинула на себя шелковый бордовый халат, и, туго затянув пояс, скрестив под собой ноги по-турецки на кровати, разрешила охотнику открыть глаза и начать свое приключенческое повествование. Память Маргариты Ланшери, Анииты Саливан, рода Шиаддхаль и первой ночи в подземелье вернулась ко мне через сны. Память о единственном доселе так и оставшимся белым пятном в моем сознании две тысячи третьем годе, который запомнился лишь месяцами обучения в институте и ничем иным, сейчас был готов вернуть мне своим рассказом мужчина, который был первой любовью самой первой версии меня — Маргариты Ланшери…
2003 год. Франция. Париж.
В очередной раз вспомнив имя Бога и какой-то там матери, я скрылась за фонарным столбом, одергивая белоснежный узкий подол платья на широких бретелях с вышитым из бисеринок цветком на груди. Это платье ну никак не подходило для бега и физических нагрузок. Тем более, оно не подходило для бега во имя спасения собственной жизни. Обернув голову через плечо, я посмотрела на две массивные каменные статуи чертей-горгулий на крыше собора Парижской Богоматери. Еще только мгновение… Не дай себя обмануть… Где-то неподалеку часы пробили полночь. Внезапно, расправив массивные широкие крылья, адские твари отряхнулись, скинув с себя свое каменное обличие серой стружкой, открыли полыхавшие адским огнем глаза и спикировали с крыши собора вниз. Переглянувшись со своим лучшим другом — Гэбриэлом Ван Хельсингом, я утвердительно кивнула. Получив такой же кивок в качестве ответа, я рванулась с места, на сей раз в обозримое демонам пространство и побежала что было сил в сторону собора. Рванув тяжелые двери на себя, я влетела туда в последнюю секунду. Тем временем одна из тварей уже успела царапнуть меня по открытой спине, и я в очередной раз пожалела, что при отправлении в Париж, город любви, захотела выпендриться и надеть коктейльное платье. Знай я тогда, на каких зверюг предстоит охотиться, мне и в голову бы не пришел подобный бред. Мое сердце гулко стучало о ребра, отплясывая чечетку, пока я продвигалась куда-то вверх. Оказавшись возле окна-розы, я задумалась. Дальнейших указаний о том, что мне делать, от Гэбриэла я не получала. Сам он был где-то далеко позади, с единственным секретным оружием, способным убить горгулий — зачарованным магией клинком. Я же была абсолютно безоружной пятнадцатилетней девчонкой, которую обещали прикрыть. Черт… Это единственное, что я успела подумать, когда окно-роза разбилось от взмаха мощных крыльев демонической твари. Через несколько секунд горгулья предстала передо мной, маша крыльями. Тут-то я ее и рассмотрела. На похожей на чертовскую голове твари красовались звериные загнутые рога, острые когти массивных лап были, однозначно, длиннее медвежьих, а хвост, столь похожий на драконий, яростно сотрясал своими взмахами воздух. Взвизгнув, как ошалелая, я кинулась за один из колоколов, истошно вопя: ‘Гэбриэл! На помощь!!!’
Со стороны окна послышался неясный звук, и что-то влетевшее через разбитый проем, внезапно впиявилось твари в спину. Она взвыла, издав практически змеиное шипение, и, через доли секунды, лишилась кожистого крыла. К моим ногам упал разрезавший чудовище тоджо-нож с острым лезвием и остаток крыла. Затем в окне показался Ван Хельсинг, по-быстрому втаскивавший стальной трос за собой.
— Лора, ты в порядке?!
— Лучше не бывает. Только прибей эту сволочь. А-а-а-а-а-а, мамочки!!!
Истекавшая синей кровью тварь все-таки вцепилась мне в волосы. Я отбивалась от нее локтями и коленями, пока мой наставник рубился со вторым демоническим созданием. Зарубив горгулью, проследив взглядом за тем, как она, обмякшая, падает на пол собора, он кинулся ко мне, на ходу выкрикивая, дескать, в прошлый раз в Париже, в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, с Мистером Хайдом, было куда как проще. Раненой твари, по всей видимости, было уже нечего терять, и она оказалась куда как яростнее своей напарницы. Перекинувшись с меня на нападавшего на нее Ван Хельсинга, горгулья вцепилась в него когтями и вынесла в открытое окно.
— Гэбриэл!!! Нет! — Что было сил выкрикнула я, подбегая к разбитому окну, перегибаясь через него всем корпусом, и случайно раня обе руки о разбитые осколки. Скотина тащила моего друга на себе, коварно готовясь разжать когти, когда пролетит мимо последнего места, где он мог спешиться без опасности для жизни, — ровной площадки крыши. Даже в Ватикане нас предупреждали о том, что горгульи обладают безупречным высоким интеллектом и склонностью уничтожать.
— Черт, черт, черт! Что же делать! — В приступе паники и отчаяния, захлестнувшего меня с головой, я прижала ладони к горящим вискам, отчаянно глядя, как горгулья уже подлетает к краю площадки. Решение оказалось неожиданным и явилось ко мне, как по волшебству. Внезапно мой взгляд зацепил лежавший на полу зачарованный клинок, который Гэбриэл выронил, наверняка, сражаясь с раненым монстром. Без права на ошибку, Лора. Будет лишь один шанс. Один шанс и не более того.
