— Ведь я всегда был в нем…Говорил с тобой, слушал тебя. Не можешь ты любить его, и не любить меня, — впервые Хэлен видела, как это лицо покрывается краской стыда.
— Ты можешь попытаться научить меня тому, что умеешь сама…Ведь, научила же его, — на этом слова закончились и у Волка.
— Да как же этому можно научить?! — совсем растерялась девушка.
Мужчина не отвечал, лишь смотрел, все так же, в упор. Ожидание, мятежная неуверенность и упорство переплелись и сплавились в его глазах.
Сердце тяжелой дробью ударялось о стенки груди, уже подсказывая нужный ответ. Вот же он…все те же глаза, все тот же голос. Просто осталось дотянуться до того, кто и так совсем близок.
За окном оглушительно вздрогнуло небо, ударив потоком воды по крыше, заполнив ласковым касанием тишину комнаты, где смотрели друг на друга Человек и Зверь. И Человек проигрывал, проигрывал снова, поддаваясь Зверю, снова принимая на веру все его слова. Зверь знал, что нужно сказать и сделать, чтобы Человек сдался, снова стал беззащитным перед его властью, протянул руку, коснулся осторожно, пытаясь научить Зверя тому, что тот никогда не умел. Но именно в этот момент, в мгновение осторожного прикосновения тонкой руки, Зверь покорился сам, подставляя себя под прикосновение ладони и не пытался вырвать силой то, чего так желал. Дождь хлестал по стеклу, скрывая от любопытного вечернего света, как вздрагивал Волк, принимая первую подаренную ему добровольно ласку, как он прячет, ставший почти черным от волнения и нетерпения, взгляд, как даже не пытается прижаться к ладони, что слегка коснулась его щеки.
— А помнишь..? — и голос его сорвался, — Помнишь, как в первую Луну ты…
Новый раскат грома заставил вздрогнуть старые камни, осветив потонувшую во мраке комнату, отразившись зеленым огнем в Волчьих глазах.
— Тебя же там не было…
— В тот момент, как ты положила свои пальцы мне в пасть…
Хэлен слегка улыбнулась, припомнив ту их первую ночь в лесу, коснулась кончиками пальцев надменно и беззащитно приоткрытого рта. Не было в нем сейчас тех клыков, что могли перекусить ей руку, но Зверь был здесь, он смотрел горящим взглядом и ждал.
— Ты должна быть осторожной, — сказал он приглушенно, прикрыв глаза и осторожно коснувшись языком пальцев.
— Я буду.
И даже не прижалась, скорей скользнула, губами по виску, вплетаясь пальцами в волосы на затылке, чувствуя, что и у нее начинают дрожать руки, что это трудно, учить ласке тогда, когда сам забываешь о терпении.
Наверно, она была никудышной учительницей и многое делала неправильно. Но Волк был терпелив, он знал, что нельзя сейчас быть тенью, отражением, напоминанием того, кто был когда-то с нею рядом. И потому сперва не дотрагивался даже рукой, просто принимая ее прикосновения, не слыша за шумом дождя ни ее дыхания, ни своего сердца. Хэлен потянула его ладонь к краю своей пижамы. Пуговицы едва проходили в новые проранки, слишком тугие для них. А, может, Волка плохо слушались руки. Он расстегнул одну пуговицу за другой, но не снял пижамы, просто оставил свободно спадающей так, что грудь оставалась прикрытой. Одна лишь узкая полоска кожи слабо мерцала в сизом грозовом мраке. Раскрытой ладонью прижался к крыльям ключиц, медленно потек вниз, укрывшись пальцами за мягкой тканью пижамы. Хэлен приподнялась на коленях так, что ему пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть ее лицо, руки неторопливо скользнули под пижаму, пробежались по спине ладонями.
— Это не так сложно…- прошептала девушка, чувствуя на шее быстрое дыхание.
Волк ничего не ответил. Всё его терпение было направлено на то, чтобы не дать себе волю, не сорваться, позволить Хэлен сделать всё самостоятельно, без принуждения. И тогда она уже никогда не сможет сказать:«Этого хотел только ТЫ.»
— Ты должен снять это…- она потянула с него старенькую футболку, ставшую от частых стирок светло-серой, потерявшей свой рисунок на груди.
— А, может, не надо? — попытался он пошутить, но получилось неубедительно, с легкой ноткой паники.
— Тебе придется слушаться меня сегодня, — ответила Хэлен, отбрасывая в темноту и шорох дождя снятую с него футболку.
Не дослушав, Волк тут же прижал ее к себе, распахнув пижаму. За окном оглушительно ударило, в рамах жалобно звякнули стекла. Первая в этом году гроза смывала с земли следы ушедшей зимы.
Он уже не помнил, как это было у них тогда, в первый раз, на полу бального зала. Слишком быстро все случилось, слишком яростно он стремился предъявить свои права, утвердиться в них, а теперь оказалось, что прикосновения ее, такие осторожные, причиняют почти боль, прожигая его сквозь кожу, проникая куда-то глубже, врезаясь в тело памятью, которая уже никогда не сотрется, как те тонкие шрамы, что остались на коже Хэлен. Он их и сейчас чувствует.
А мир рушился за стенами дома, содрогаясь от ударов молний, пропадая в потоках воды. Камин погас в комнате, так и не разгоревшись, оставив людей в чернильной тьме, не оставив место стыду.
Сложней всего оказалось вынести поцелуй, тот, что был, оказывается, совсем новым. Он впервые не нес в себе желания причинить боль, и от осторожного прикосновения языка у Волка почти остановилось сердце, которое рванулось от страха «Что она делает?! Нам это не нужно! Пусть прекратит!!!» Но прекратить не смог он сам. Только сильней сжал руки, чтобы уж не вырвалась, не отняла эту горячую нежность, которая наполняла его все сильней.
— Я не смогу…- прорычал он, отстраняясь, стаскивая дрожащими пальцами пижаму, скользя ртом по шее, плечу и вниз.
— Пусть, — легко согласилась Хэлен, прижимая его голову к себе. Она ждала, что Волк забудется, вспомнит свои привычки, но он был осторожен, и даже касаясь зубами, оставлял в прикосновении подхваченную только что незнакомую Хэлен нежность, от которой дыхание терялось где-то на полпути.
— Я хочу тебя увидеть…- мужчина через силу выпустил ее из рук и поставил на кровати, легко подхватив за талию.
Хэлен тяжело дышала, ноги у нее подкашивались.
— Сними остальное, — он отступил, предоставляя ей право раздеться до конца самой.
Хэлен помедлила мгновение и неловко сбросила на кровать широкие и длинные пижамные брюки.
— А зачем тебе такие большие глаза? — Хэлен не улыбалась смущенно и не пыталась прикрыться: перед ним, почему-то, она совсем не испытывала стеснения.
— Это чтобы лучше видеть тебя, дитя моё, — проворчал Волк, не спуская с нее тяжелого взгляда.
— А зачем тебе такие большие руки? — продолжала Хэлен свою игру. Слова слетали с языка легко и бездумно.
— Это чтобы крепче обнять тебя, дитя моё, — он подошел ближе, — И не спрашивай обо всем остальном. О таких вещах маленькие девочки знать не должны…
Сил играть больше не было и они, не сговариваясь, вернулись к тому, на чем только что прервались, только уже не хватало терпения, не осталось желания медлить дольше.
— В первый раз может быть больно, — предупредила Хэлен, улыбаясь.
— Я потерплю… — ответил Волк и тут же со стоном вошел, заставив Хэлен позабыть о шутках. Горячая ладонь тут же легла на напряженную спину Волка, который старался не спешить.
— Ты опять неосторожна…Хэлен, — он двигался томительно-медленно, заставляя девушку идти ему навстречу, сдерживая себя.
— Слишком медленно, — задохнулась она.
— Ты хочешь быстрей?
— Да.
— Не сейчас, — не поддался он на искушение и продолжал терзать ее и терзаться сам.
К шуму дождя присоединилось громкое дыхание двух людей, что нарушалось лишь то хриплым стоном Волка, то сдавленным — Хэлен. Рука, что блуждала по его спине, мешала ему, заставляла двигаться быстрей, и он поймал ее, вытянул на кровати, прижал, но было слишком поздно. Волк, взмокший, вздрагивающий от напряжения, остановился, чтобы все не закончилось прямо сейчас.
— Нет! Нет! Не останавливайся, — взмолилась Хэлен.
Мужчина улыбнулся в темноте. Сколько же он ждал этого?
— Будь по-твоему, — согласился он и рванулся уже изо всех сил. Хэлен выгнулась от первых же его движений, судорожно сжала его бедрами, жалобно всхлипнула и не услышала уже, как зарычал от наслаждения Волк, получив наконец то, что хотел.
