В детском журнале «Костер» был напечатан маленький рассказ под названием «Мишка». Райкин читал этот рассказ на концертах для детей. Рассказ был юмористический, и суть его была очень простая. Мальчик получил от своего дяди, находившегося на зимовке, необычный подарок — живого белого медвежонка. Дикий обитатель Севера поселился среди людей. Прошло время, он вырос и стал огромным. И вот однажды бабушка приходит домой и застает такую картину: на шкафу сидит какой-то человек и весь дрожит, а перед ним медведь, который не спускает с этого человека глаз. Оказывается, это вор. Он забрался в квартиру, увидел живого медведя, от неожиданности перепугался и вскочил на шкаф.

Детям очень нравился этот рассказ, когда Райкин читал его с эстрады. Но он не просто читал рассказ, а еще и показывал, как бы этот номер Райкина объявили докладчик-звонарь, критик, обыватель, лжеученый-пушкиновед, цирковой шпрехшталмейстер… Изменения были молниеносными. Они происходили на глазах у публики. Молодой актер не прибегал к трансформации в общепринятом на эстраде смысле. Новый облик возникал без грима. Седой парик, соответственный благообразной внешности изображаемого персонажа, нос из папье-маше, смешной и нелепый, еще какая-нибудь маленькая подробность, только слегка преображавшая облик актера… Главное было отнюдь не в этом. Показывая разных людей, Райкин подмечал такие характерные для них черточки, что получалось полное представление и об их профессии, и о некоторых индивидуальных свойствах их характеров. Образ строился на деталях. При этом подчеркивалось комическое. Казалось подчас непостижимым, что в основе всего лежит такое простейшее задание, как сообщение зрителям о том, что «артист Аркадий Райкин исполнит сейчас рассказ „Мишка“». Докладчик-звонарь делал это на пафосе пустых слов и ничего не выражающих жестов. У шпрехшталмейстера, привыкшего к цирковой «иностранщине», фамилия рассказчика звучала: «Аркадий Райкини». Обыватель, суетливый и взъерошенный, выходил на сцену с продуктовой сеткой. У него было мало времени для участия в том, что здесь происходило. Нужно было бежать в магазины: вдруг дадут. Райкин бегал по сцене и говорил: «Авось дадут, авось дадут… Вот всегда при мне и авоська…» Смешное слово, придуманное актером, вскоре перекочевало со сцены на улицы и в дома.

Все это Райкин исполнял и раньше, до конкурса. А на конкурсе впервые появился еще один персонаж. Маленькие черные усики, тоненькая тросточка, котелок… Чарли Чаплин.

Аркадий Райкин в гриме Чарли Чаплина.

Гениальный образ маленького человека, созданный на экране Чарльзом Спенсером Чаплиным, как в свое время комедийные маски итальянского театра импровизаций, получил большое распространение среди подражателей и пародистов в различного рода искусствах. Смешной и трогательный образ Чарли не был в новинку и на советской эстраде.

Можно вспомнить такую популярную в двадцатые годы работу, как эстрадная юмореска «Чарли Чаплин, Пат и Паташон», которую исполняли Николай Черкасов, Борис Чирков и Павел Березов.

Это была эксцентриада в чистом виде. Никаких задач, кроме одной: демонстрация техники эксцентрического танца. Техника была действительно умопомрачительной. Образы популярных актеров существовали в этом номере только как маски. Без какой-либо попытки передать сущность пародируемого. Однако внешнее воплощение образа было блистательно. Особенно у Черкасова-Пата и Чиркова-Паташона. Березов, исполнявший в этом содружестве Чарли Чаплина, взял в образе великого актера только смешное — костюм, внешние черты, характерную мимику, походку.

В своем первом обращении к Чаплину (а у Райкина впоследствии будет еще одна встреча с этим образом) молодой актер в значительной мере был захвачен стихией внешней изобразительности. Увлекала возможность демонстрации тех ступеней мастерства эстрадного актера, которые уже были им достигнуты. Тем более, что материал позволял это сделать. И все же первый и достаточно скромный по своим результатам набросок портрета Чарли Чаплина не ограничивался только задачами копирования. Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что, кроме походки, которая показывалась Райкиным с удивительной пластической свободой, кроме некоторых ужимок и движений, просто «очень похожих», была еще песенка, исполнявшаяся Райкиным. Она имела шуточный текст, подходящий к случаю, но мотив ее принадлежал Чаплину. Эта песенка из фильма «Новые времена» была в те годы очень популярна. Райкин исполнял ее с чаплинской грустной веселостью. И, наконец, были еще глаза Райкина — Чаплина. Глаза не только видящие, но и рассказывающие об увиденном. «Смешить зрителя, — говорил как-то Чаплин, — да в этом нет никакого секрета! Весь секрет мой — держать глаза открытыми, ум настороженным, чтобы не упустить ничего, что может пригодиться в моей работе».

Райкин, выступая на конкурсе артистов эстрады, вероятно, не сознавал еще, что среди людей, которых он сможет назвать своими учителями, будет и Чарли Чаплин. Но он любил этого замечательного актера. Любил активно и действенно. В полной мере он осознает это позже, и тогда, в статье, посвященной юбилею великого артиста, напишет о нем как об одном из любимейших своих художников, чье творчество с юности вдохновляет его.

В Театр эстрады и миниатюр, открывшийся незадолго до конкурса, Аркадий Райкин пришел как конферансье. В театре не было тогда постоянной труппы. Артисты различных жанров составляли концертную программу, которая объединялась конферансом, интермедиями и элементами театрализации. Интермедии и сценические миниатюры разыгрывала небольшая группа эстрадных комедийных актеров, объединившихся при театре.

С первых же дней работы на этой сцене Райкин воспротивился тому подчиненному положению, которое обычно занимал конферансье в концертах. Это был своеобразный молчаливый бунт. Да иначе и не могло произойти.

Споры о том, каково положение и место конферансье на эстраде, где границы жанра, продолжаются и поныне. Конферансье Ю. Тимошенко и Е. Березин? А Л. Миров и М. Новицкий? Исследователь эстрады Ю. Дмитриев утверждает, что «конферансье они могут быть названы лишь с большой натяжкой», хотя «такая форма концерта, которую они утверждают, вполне законна». В обосновании традиционности жанра Илья Набатов прибегает даже к филологическим аргументам: «Слово конферансье происходит от латинского слова conferre, что означает собирать в одно место, или от французского conférer, что означает сообщать, докладывать».

Конферансье-докладчики в чистом виде уже давно исчезли. С приходом профессионального актера жанр претерпел эволюцию. Прав Сергей Образцов, когда говорит, что на эстраде пришло время «не выражаться», «как умею», а овладеть всей культурой советского актера. Вспомните К. Гибшмана. Он не разыгрывал интермедий, не читал фельетонов. Он тоже как бы «докладывал» программу. Но он создал маску застенчивого, немного косноязычного, неловкого человека. Это был образ, самой сутью своей боровшийся против обычного в те годы гладкого, респектабельного конферансье. Артист как бы говорил зрителю: «Они вот умеют говорить кругло и ловко и всегда собой довольны… А я вот выхожу к вам и не знаю, что сказать. Не так-то просто найти подходящее слово… И как здесь себя вести, не знаю. И боязно, а вдруг скажу глупость… Трудное положение…»

Аркадий Райкин тоже был застенчивым конферансье. Он выходил на просцениум и не сразу начинал говорить. Потом обращался к публике: «Прошу внимания», словно не очень верил в свое право на внимание. И говорил он совсем тихо, обычно. Конферансье-докладчики обладали громким голосом, решительной манерой объяснения с публикой. Они выкрикивали анекдоты, держались самоуверенно, свобода и простота чаще всего были кажущимися и служили броней. Речь, конечно, идет не о мастерах этого жанра, а о наиболее распространенном типе конферансье.