Он ошибается. Он так ошибается. Я вздохнула поглубже и покачала головой:

— Нет, сэр, — вежливо ответила я (о’кей, фальшиво вежливо, ну распните теперь меня). — Аграция исцеляет, только если используется вместе с амендияром, а вы не спрашивали об амендияре. Вы просто спросили, какая разница между роготравой и аграцией, и аграция сама по себе не более чем дерьмо, простите за выражение.

Все затихли и замерли в ожидании взрыва. Я почувствовала, как Джей-Ди пнул меня под партой, пытаясь заставить меня заткнуться, прежде чем я еще глубже увязну. Монтегю просто смотрел на меня и долго ничего не говорил, пока…

— То есть вы намекаете, мисс Уизли, что вы знаете больше о моем предмете, чем я?

— Ну, технически говоря, чтобы вы могли называть что-то «своим предметом», вы должны быть одним из основателей науки, или, во всяком случае, должны были бы сделать какие-то открытия или изобретения. Ну, а так как вы всего-навсего учитель, то вы не можете называть Зелья «своим предметом». Чисто технически, конечно.

Я не знаю, зачем я это делаю. Честно. Я знала, когда еще говорила, что это было очень, очень глупо, и это кончится ужасно, ужасно плохо, но я просто не могла сдержаться. Я не люблю, когда учителя не знают, о чем они говорят, или пытаются прикинуться важнее, чем они есть. Все знают, что единственная причина, почему Монтегю получил эту должность, это потому что наш старый профессор решил уехать в Румынию, а того, что был до него, убил Волдеморт. Хогвартс был в отчаянии, а Монтегю был доступен. Вот и все.

Все в классе молчали. Уверена, мы могли бы услышать, как падает перо. Мои друзья выглядели полностью перепуганными, хотя я знаю, что в глубине души они меня поддерживают. Даже слизеринцы были на моей стороне, я коротко посмотрела на них, и увидела, что они все сидят, вытянув шеи, и ждут, что будет дальше. Хоть Монтегю и подлизывается к ним, только очень немногим слизеринцам он нравится, остальные всегда шутят над ним за его спиной и рассказывают, как же они ненавидят его уроки. Скорпиус Малфой полностью развернулся на своем стуле, но, как только я поймала его взгляд, тут же отвернулся так быстро, что я еле уловила его движение.

Я не нервничаю. Знаю, что должна бы, но я не нервничаю. Я просто сижу и жду, когда он начнет извергаться. Я уже это сделала, так что нет смысла сожалеть. Раз уж я так далеко зашла, то надо продолжать двигаться, верно?

Наконец, Монтегю глубоко вздохнул и заговорил со мной зловеще спокойным и тихим голосом:

— Возможно, вы потрудитесь объяснить, почему вы решили, что имеете право обращаться к учителю в столь неучтивой манере, мисс Уизли? Думаете, вы выше всех правил только потому, кто ваши родители?

— Нет, — ехидно ответила я, потому что теперь я по-настоящему зла. Ему не стоило идти этой картой, и сейчас он об этом узнает. — Просто я думаю, что следует останавливать людей, когда те начинают выглядеть идиотами, потому что вы недостаточно хорошо знаете свой предмет, чтобы его правильно преподавать. Вы не имеете права так обращаться с людьми и унижать их за то, что они не знают ответов, потому что это ваша работа — их учить!

— Пятьдесят баллов с Гриффиндора! — взревел Монтегю, и я услышала стоны и протесты со всех сторон.

— Пятьдесят? — подпрыгнул Дэвид. — Но профессор, это не…

— Хотите, чтобы было сто? — развернулся Монтегю к Дэвиду и уставился на него. Дэвид, к счастью для себя, заткнулся, но было видно, что он очень зол. Надеюсь на Монтегю, а не на меня, хотя, скорее всего, на обоих.

— А вы, мисс Уизли, — холодно продолжил Монтегю, разворачиваясь ко мне. — Немедленно удалитесь вон из класса. Я не потерплю непослушания и неуважения.

Я даже не потрудилась спорить. Я встала и начала собирать вещи. Все продолжали молчать, и я чувствовала, как они меня разглядывают. Я оглянулась на Ала, который смотрел на меня. Он все еще красный, и все еще смущен, и он думает то же самое, что сейчас думаю я.

Моя мать меня убьет.

Покинув подземелья, я решила направиться прямиком к Невиллу. По утрам вторников у него свободные часы, так что есть шансы, что он в своем кабинете. Лучше, чтобы первой была я, чем Монтегю, который ворвется к нему в кабинет и исказит всю историю прежде, чем я смогу получить шанс защититься.

Когда я пришла в башню Гриффиндора, в гостиной было пусто. Неудивительно, конечно, потому что все должны быть на уроках. Кабинет декана рядом с главным входом, и дверь открыта. Невилл там, как я и думала. И хотя дверь была открыта, я глубоко вздохнула и негромко постучала по косяку. Он обернулся на шум и, что неудивительно, с изумлением посмотрел на меня.

— Роуз! — он встал из-за стола и махнул рукой, приглашая меня войти.

О’кей, Роуз, сыграй это.

Я сделала самое несчастное выражение лица и посмотрела на него так жалобно, как смогла.

— Меня выгнали из класса…

Сначала Невилл ничего не сказал. Он просто смотрел на меня и, могу вам сказать, выглядел разочарованным. Это на самом деле заставило меня почувствовать себя немного плохо, но я не могла тратить время на чувство вины, когда мне нужно завоевывать сочувствие. Наконец, он спросил, что случилось.

— Я не знаю! — вскрикнула я, изо всех сил стараясь заставить свой голос звучать так, будто я готова разрыдаться.

— Профессор Монтегю был просто таким гадким, он пытался опозорить Ала! Он был таким жестоким, и все потому, что Ал не знал ответа на дурацкий вопрос, на который Монтегю сам ответа не знает!

Невилл выглядел встревоженным. Я знаю, что пошла верной картой. Ал его крестник, и он несколько (слишком) его опекал.

— И как же это привело к тому, что тебя выгнали?

Я покачала головой, как будто не могла объяснить:

— Я не могла просто сидеть там и позволять оскорблять Ала, Невилл! — вскрикнула я. Он не поправил меня, когда я назвала его по имени. Мы все никак не привыкнем звать его «профессор Лонгботтом», но обычно он нас поправляет, когда мы в классе или с другими людьми. Если это только я или мои кузены, он просто оставляет все как есть.

— Ал такой чувствительный, ты же знаешь, — быстро продолжила я. — Он был очень расстроен и чувствовал себя униженным. И тогда я ответила на вопрос, на который он не мог ответить.

Невилл приподнял брови. Он не купится, похоже. Отлично, придется надавить.

— И тогда он попытался меня поправить и сказал, что я ответила неверно, но это не так! Я знала ответ, это он не знал! И он выгнал меня, потому что был зол, что я знаю больше него!

Невилл откинулся в кресле. Он закрыл глаза на секунду, затем открыл, и склонился к столу, уперевшись в него локтями.

— Сядь, Роуз, — спокойно сказал он. Я послушалась и терпеливо подождала, что он скажет. Он еще секунду собирался со словами, и наконец заговорил:

— Я знаю, что тебя, наверное, очень рассердило, то, как твой кузен попал в такую ситуацию. Я знаю, что у профессора Монтегю есть привычка публично принижать людей, — он вздохнул и покачал головой. — И я знаю, что ты очень умная, и знаешь больше других людей, даже больше некоторых учителей, но… Но Роуз, ты должна понять, когда на это стоит указывать, а когда лучше промолчать.

— Но…

Он покачал головой и перебил меня, прежде чем я успела сказать хоть слово.

— Указывать на недостаточность знаний профессора Монтегю было очень неуважительно. Меня не волнует, насколько он был неправ, он все еще твой учитель, и ты должна была промолчать.

— Но он ошибся! — запротестовала я.

— Ты не должна была на это указывать, особенно на глазах твоих одноклассников.

— Но это нечестно, — продолжила я. Я не собираюсь сдаваться. — Если он нас неправильно учит, то мы неправильно выучимся! Разве это честно по отношению к нам?

— Роуз, — больше он ничего не говорит. Любопытно, он вообще в курсе, что я знаю, как меня зовут? Я смотрю на него, он смотрит на меня. Отступать он не собирается.

— Пожалуйста, не говори родителям, — тихо произнесла я. Я старалась звучать как можно жалостливее, чтобы он мне посочувствовал и отвратил от меня мою неотвратимую судьбу. Но он продолжает на меня смотреть, что означает: он думает, что выбора у него нет. В конце концов, он получил четкие инструкции — сообщать им о каждом нарушении, неважно, большом или мелком. Он выглядит самую малость встревоженным, но я знаю, он верен моим родителям, не мне. — Мама меня убьет…