– Ходячая катастрофа... – ласково вздохнула я, поглаживая коня. – Что с тобой делать? Второй конь-убийца в одной конюшне будет слишком... Тор будет тебя ревновать... Да и времени нет тобой год заниматься... И что вы вместе с Тором только наделаете!? – печально покачала головой я.

– Так ты его и получишь! – ревниво сказал толстяк. – Он будет в моей конюшне!

– Дурачок! – ласково потрепала я толстяка, как до этого коня. Чисто механически, просто перенеся руку. – Тут только я одна могу выжить, если он меня сбросит, даже Мари не смогла бы, а она в сотню раз тренированней вас... Даже мой Тор сбрасывал и пытался убить меня еще несколько лет после года укрощений... – я ласково успокаивала толстяка, трепая его по холке и плечу ласковыми пальцами, точно как лошадь. – Конечно, я бы с удовольствием посмотрела бы на тебя, как ты на него сядешь и поедешь... – с удовольствием сказала я, – но, боюсь, отец тогда меня не простит...

– Лу!!! Что ты делаешь!?! – прошипела мне сверху Мари, яростно глядя на мои действия.

– Глажу коня... – случайно ляпнула я, а только потом спохватилась и убрала руку.

– Жеребца!!! – прошипела злобно Мари.

– Лошадь... – я поспешно начала гладить настоящего коня. – Признаться, я не заметила разницы... – смутилась я.

– Чтоб я больше такого не видела! – рявкнула Мари. – И не смей оставаться с этим жеребцом одна!!!

Сюда спешила мама с мрачным лицом. Она тоже видела.

– Мама, я ошиблась!!! – закричала я побыстрей. – Меня ударило, я не обратила внимания на разницу пород...

– Почему ты еще не в постели? Не лечишься? Запустить хочешь? – спросила мрачно мама. – Пусть китаец немедленно сложит твои кости. Брысь отсюда!

Я неохотно отвернулась от коня, не желая уходить. Вокруг меня засуетились лекари, но я упрямо не хотела уходить, оставляя им своего маленького коника-убийцу... Я уже чувствовала привязанность к нему... Они могли убить его...

Лекари кружились вокруг, как осенние листья, подставляя носилки, и конь снова заволновался, и я отказалась наотрез уходить. Послав их... И, чем больше они суетились, тем больше я упрямилась, что абсолютно здорова, хоть шаталась.

Наконец проклятый китаец нечаянно ударил меня по распухшей ноге, и я потеряла сознание от боли, упав чуть не под копыта коня.

– Я абсолютно здорова, – упрямо прошептала я.

Очнулась я в постели.

От кошмара.

Мне казалось в бреду, что надо мной стоял старший принц.

Я открыла глаза.

Надо мной стоял старший принц.

– Я вам нравлюсь? – фатовато спросил меня старший принц, самодовольно поправляя бабочку на толстой шее.

Меня передернуло. Видно, слишком наглядно.

Он нахмурился.

Я отшатнулась и забилась подальше к стенке.

– Вы напрашиваетесь на комплимент?! – шокировано спросила я с расширенными глазами.

Кошмар. У меня в голове мутилось от лекарства и дурости. Я никак не могла вспомнить спросонья и от потери сознания, кто он и почему, и зачем он мне.

Он облизывал губы. Он что-то слишком сильно среагировал.

И тут меня озарило.

– Кастрат? – наконец вспомнила все я. – Г-губки красите?

– Рррррр... – ответил добрый человек.

За его спиной в двери маячила одна из бабушек, потому я чувствовала себя вполне спокойной. Хоть зверь в спальне – это мерзко. И почему нет никого из наших?

Он навалился на мою ногу. Я побелела от боли, еле-еле удержавшись на краю сознания от безумной пронзившей меня боли.

– Меня плохо починили... – через адскую боль через силу улыбнулась я, стараясь не дрогнуть и выглядеть бодрой.

– Не ломайся! – буркнул толстяк, наваливаясь на больную ногу на постели. – Ты мне нравишься!

И тут я поняла, что он безнадежно пьян.

Я слишком поздно поняла, что он собирается делать, ибо даже не представляла себе, что на меня, раненную, может напасть мужчина, хозяин поместья, в присутствии старой женщины, маячившей на заднем плане. Не говоря о том, что я его гостья, а он хозяин, долженствующий нас защищать. Пригласив нас к себе.

Вся умирая от боли в ноге и в сломанных ребрах, я начала отчаянно сопротивляться профессиональному бойцу раза в три тяжелее, чем я. Хорошему бойцу, пытавшемуся с рычанием разодрать мое платье.

Ощущение предательства и бессилия затопило меня – я была чудовищно слаба, а ведь даже в лучшей форме я не решилась бы на полный контакт с ним в захвате, а убивала бы его ударами издалека, не дав ему навалиться на меня или перехватить руки.

Я отчаянно, безумно боролась.

Но я была ранена, опоена сонной травой для излечения, и свежий боец был слишком тяжел, ловок и подвижен, а боль рвала меня изнутри.

От безумной бушующей боли в ноге я совсем, наверное, стала прозрачной, а не бледной. Теряя соображение от боли, я все же изогнулась и ударила, резко безумно выпрямившись, головой ему в лицо.

Он захлебнулся от неожиданности кровью. А я билась как в припадке, лупя макушкой ему в нос и превращая его лицо в кровавое месиво.

– Ах ты сука! – взревел он.

От неожиданности хватка его ослабла, и я сумела вырвать руку и ударить его в глаза на последнем издыхании.

Он так и не успел полностью разорвать на мне платье и что-то мне сделать. Вроде бы кто-то кинулся мне на помощь, но это была лишь старая бабушка.

К сожалению, толстяк, с его сильной реакцией, сумел все-таки откинуться назад от моей сейчас сравнительно медленной руки ему в глаза, и я не выдавила их до конца. Он слишком сильно дернулся назад, почувствовав удар в глаза.

Но, зато, к счастью для меня, быстро отдернувшись и уходя от выдавливания глаз, он слетел с кровати, не рассчитав. И я, извернувшись, так же лежа, страшно, изо всех сил, ударила ему в лицо здоровой ногой.

 И, теряя сознание от боли, била, била, била ногой ему в кровавую безжизненную маску лица, потеряв от боли и одурения лекарствами рассудок и соображение. И вообще даже плохо видя куда била, так все плыло.

Я даже не помнила, как, впадая в белую горячку исступления и бреда, я все наносила в пространство удары, а меня пытались остановить и успокоить ворвавшиеся мама и доктора. И как мама, сразу оценив по моей разорванной рубашке и виду, что произошло, да и бабушка лишь подтвердила это в своей истерике, приказала слугам убить эту толстую мразь, и как лекари и подбежавший отец не дали это сделать.

Какой был скандал, как бабулька (старая родственница принца) каялась и молила на коленях маму, что она и понятия в помине не имела, что принц затеял... и что она не досмотрела, будучи оставленной с больной... и что он ничего не успел; и как Мари рычала и была готова убить их всех; и как родители забрали меня оттуда, уезжая, и мама плюнула открыто на замок и эту корону.

Я уже была без сознания под охраной своих китайцев, перенесенная в карету озлобленными до бешенства случившимся телохранителями и желавшими вырезать все мерзкое подлое гнездо... Но я плыла и плохо что понимала...

Требовалось оценить плачевный результат и что ж к нему привело, чтоб не повторять. А я не могла – слишком пострадала.

Каким образом его притянуло ко мне, если я его не привлекала?

Я очень хорошо знала, как привлечь внимание. Даже жестом.

По несчастью, я была очень наблюдательна и могла привлекать к себе внимание вольно и невольно как девочка. То, что я была женщиной, никто не отменял, и женственность проявлялась во мне. Два-три невольных движения, и человек цеплялся ко мне взглядом, не понимая, что во мне его привлекало. Вечная женственность рвалась из сердца и очаровывала всех, как я ее не давила. Тогда я воспринималась всеми как недостижимая чистота, которую хотелось взять в жены, точно я достигла чего-то в молитве, а оно пришло и взяло всех в плен, отодвинув меня в сторону. Я даже свое поведение тогда не воспринимала как свое – я будила лучшие чувства, но сама не понимала, как это делаю. И это мне не нравилось. Но я безумно училась.

Но была и изнанка.

Эта прекрасная ситуация внимания могла мгновенно стать неприятной и злой, когда плохой человек видел мое обычное обнаженное тело, которого я даже не стыдилась. Обычных людей это завораживало, они просто видели невинную чистоту, детей, их лица и души даже светлели. Ни одной нечистой мысли часто даже не возникало, точно мое тело отталкивало их. Часть даже не понимала, что я была раздетой, если купалась – им казалось, что я была одета в что-то светлое, легкое и полностью закрытое.