– Пля-хой мальчишка! – укоризненно тоже сказала ему я. – Мамка тебя бюдет больно бить!
Вооргот нахмурился.
– Ты учти, что теперь я тебя воспитывать буду, – вытянулась я на цыпочках вдоль него, пытаясь поцеловать, – теперь я твоя жена!
Я так и не поняла, куда все исчезло вдруг. А остались только его тепло и покой, и ощущение Вооргота, и его глаза, словно распахнувшиеся навстречу мне... И ничего больше... Ни времени, ни пространства, ни холодного зимнего вечера... И мои руки, которые как-то независимо притянули его голову, и его губы, которые нашли мои, и все, и застыло, и завертелось, и исчезло в вихре вспыхнувшего в сердце света и чистого, безумного, прохладного и горячего огня, кинувшего меня к нему...
Я даже не знаю, сколько так длилось, даже сколько нас трясли...
– Прочь, все прочь, – услышала я издалека сдавленный шепот Вооргота, который не мог, и не хотел оторваться от меня, как его не трясли и били. – Мы будем спать... Я имею... имею... имею право теперь быть с ней сейчас брачная ночь... Прочь! – ничего не понимая, шептал он, лишь крепче прижимая меня к себе, распустив мои волосы и буквально вжимая меня с неистовой силой, так и не оторвавшись от губ.
Нас буквально трясли и били, но я ничего не хотела понимать и реагировать, не в силах заставить себя оторваться от этих теплых губ и даже думать об этом.
– Не трогать... Кто будет мешать – убью! – на секунду чуть приведенный в себя такой наглостью каких-то теней, мелькавших возле нас и пытавшихся оторвать законных супругов друг от друга, проревел в сторону муж, так и не оторвав ни губы, ни себя, ни рук от меня, а лишь сильней судорожно запустив их в мои волосы...
Я почувствовала, как какая-то чудовищная сила оторвала нас от друга, и застонала от разочарования и боли, которую доставило моей душе разъединение с ним.
Я стояла с перекошенным лицом, ничего не в силах сообразить – что, кто, как, зачем причинил мне такую боль, разорвав меня пополам, оторвав от меня часть моей души.
С трудом я смутно сообразила, что мы все еще так и стоим с Воорготом на эшафоте, что, судя по изменению солнца, прошло часов пять времени, что рядом стоит королева и что-то яростно спрашивает меня, что между нами стоят китайцы, упираясь нам в грудь и не давая соединиться.
– Вы здоровы!?! – спросила королева. – С вами все нормально?
Я поняла, что она спрашивает, как давно мы чокнулись и давно ли у меня очередной приступ сумасшествия, когда я заразила Вооргота и можно ли нас отправлять в желтый дом. Хотя и не поняла, откуда она взялась.
Они ошарашено смотрели на нас, на наши лица, на наше поведение странными, удивленными, большими глазами. Удивление, странная зависть, странный восторг и открытые рты, будто это спектакль из тех самых нехороших кабарэ. Мне кажется, они что-то подозревали.
– Мама? – спросила через силу я, все еще покачиваясь. – Откуда ты взялась? И зачем? – я еще никак не могла примириться с оторванностью от Вооргота. А тот буквально рычал от злости, тяня руки ко мне и чувствуя себя еще хуже в смысле прихождения в себя.
– Вы не сошли с ума? – встревожено потребовала королева. – Доченька, ты опять странно выглядишь! Может тебе поспать?
Я застонала, все еще не в силах преодолеть ощущение Вооргота, стоявшего так близко.
– Ты хоть что-то понимаешь? – ласково спросила она меня.
– Угу... – сказала я. – Вооргот рядом, а мне мешают...
– Так, она больна! – сказала королева строго и яростно. – И ей надо поспать!
– Она будет спать только в моем присутствии! – заявил Вооргот, не отрывая от меня глаз и все еще не видя абсолютно никого вокруг.
– И ты говоришь, они простояли так пять часов? – подозрительно и пронзительно спросила королева маму.
Мама промолчала. Ответ был очевиден.
– И давно они чокнулись? Если так, почему вы сразу не вызывали врача! – рассердилась королева.
Вооргот хмуро смотрел мимо всех на меня.
– Мы поженились! – вызывающе сказал он. Королева вздрогнула. – И я не понимаю, кому пришло в голову отрывать нас, – сказал он сердито и обиженно, – если она моя жена...
– Конечно, – сказала королева успокаивающе, как дебильному ребенку, – конечно... Но только это не повод на протяжении пяти часов устраивать театр для зрителей, которые ошарашено до сих пор смотрят на то, как вы целуетесь. И делать это на глазах у всех столько часов подряд на радость людям... – она повела рукой, и я увидела, что площадь полностью забита народом, который висит даже на деревьях, фонарях и домах в окнах, а крыши усыпаны маленькими человечками с биноклями... – И платят за место такие деньги, которых хватило бы, чтобы наполнить казну... – расстроено сказала она. – Никогда не видела такого поцелуя, на которого хотелось бы смотреть и смотреть, и от которого мурашки по коже идут...
– Ты можешь не издеваться?! – мрачно спросила я, убирая за спину дрожащие руки и еле сдерживаясь, чтоб снова не броситься к Воорготу.
– А что я должна делать, если место на крыше продают старикам за тысячу фунтов, поскольку это зрелище настолько улучшает потенцию, что они тут же все могут с молодыми женами без всяких штук... А вон в том соборе предприимчивый викарий устроил публичный дом, пользуясь якобы тем, что сам епископ смотрит на ЭТО сблизи, и продает людям немножко поглядеть в окошко, а дальше они сами с женами...
Епископ подпрыгнул.
Я помрачнела.
– Я сама приехала сюда с королем, чтобы пережить медовый месяц, и какая-то скотина еле перепродала мне место за десять тысяч фунтов, – сказала она со злостью. – Да и то давая посмотреть лишь на несколько минут, ибо было достаточно, чтоб заниматься самим... И что вы думаете, когда я на третий раз узнаю вдруг свою дочь! – гневно и разъяренно сказала она.
Я хихикнула.
– Так меня даже не пропустили сюда! – в ярости выкрикнула она, покраснев от гнева. – Уверяя, что я не заплатила!
– О мам, а ты заплатила?
Королева побурела.
– Я только тут заметила, что щеки и губы у нее красные, глаза огромные, а губы припухшие... А вид у короля ужасно довольный и виноватый...
Вооргот тоже заметил и ахнул.
– Это что, они на нас смотрели и... – в ужасе выдохнул он.
– И не они одни! – мрачно выплюнула я, оглянувшись.
То, что я увидела, меня не слишком обрадовало. Сотни тысяч человек махали мне руками и кричали:
– Горько!
– Что вы стоите, сукины дети, работайте! – услышала я чей-то недовольный брюзгливый старческий голос. – Я только один раз успел сделать с женой и всего минут на сорок, а заплатил за целых три!
Я пришла в ужас.
– Они что, на нас смотрели!? – дошло до Вооргота.
– Угу! – наконец сказала королева, разъяряясь и наливаясь праведным гневом. – Смотрели!!! И что же вы думаете, когда я неожиданно увидела там своих сыновей с дочерью, занимающихся тем, чем и грешно говорить!!! – с яростью сказала она.
– Сыновей!? – подозрительно спросила я. И тут мой взгляд словно в первый раз упал на выскочившую откуда-то Мари, лихорадочно оправлявшую помятую юбку и выглядевшую подозрительно счастливой с яркими красными губами и растрепанными волосами. Ее крепко держал за руку старший принц, который казался сейчас вовсе не толстым, а скорей крепким и поджарым с суровым лицом.
– Мари!?! – тихо яростно вскрикнула я, и даже не заметила, как из-за голенища в руку мне незаметно прыгнул нож. По счастью, Вооргот был с китайцами наготове, и на этот раз успел меня перехватить, иначе я убила бы его. – Что он с тобой сделал!? – с болью спросила я.
– Я сделал ей предложение! – вызывающе сказал он, слишком крепко и как-то удивительно нежно держа ее и не собираясь отпускать.
– До или после? – как-то медленно лениво сквозь зубы процедила я, не собираясь его прощать.
– Только что... – хладнокровно ответил тот. – И удержи мою сестренку крепче, Вооргот, пока нас не обвенчают, а то у нее волчьи повадки...
– А капитан? – шокировано спросила я.
– Он оказался нашим родственником... – вздохнул отец. – Как ни странно, он двоюродный брат Дженни, которых у нее штук двадцать и которых она совершенно не знала, ибо с той семьей ее мама рассорилась... То есть ее двоюродный дядя... Более того, он родственник и с моей стороны. Здесь к тому же обнаружилась двойная петля родства, наши семьи уже когда-то были в родстве. И уже рождались уроды. На это можно было закрыть глаза, но хуже всего, есть подозрение, что он сын моего отца от чужой жены, китаец поехал и разведал сплетни... – сказал отец тихо. – Это трудно подтвердить, потому что семьи уже были в родстве, и у них бывают похожие глаза, но я отказал не думая. Потому Мари так легко приняла его – я уже показал Мари наши родовые признаки в нем, хотя он их скрывает под волосами. Естественно, он не может быть ее женихом, хотя тут в Англии и странные традиции, и страшно ругался и чуть не плакал... и даже спрашивал у своей мамы, может он чужой сын, но только получил по морде...
