– То, что мужчины снимают с женщин сапоги – это хорошо, – удовлетворенно подумала я, – не удивительно, что я не часто видела это, ведь они, наверное, этого стыдятся и делают это наедине. Я вспомнила, что они делают это наедине, и окончательно поняла, почему...
Осталось выяснить лишь галочки и птички, но мама так и не рассказала про них мне, покраснев ужасно... Мне кажется, это произошло оттого, что Вооргот взглядом пообещал убить ее, если она еще расскажет мне о птичках и тому подобных аистах, и я печально поняла, что это, наверно, что-то ужасно неприличное, раз он так сердится на нее... Он был такой чистый и незапятнанный, прямо непорочный!
Я успокоилась, и чтобы скрасить минуты, стала сама вспоминать, что мне известно по книгам про любовь...
Памятью я отличалась отличной, профессиональная выдрессировка разведчика, помнящего все и всегда, и потому штук сто старинных рыцарских романов сидело во мне, и я быстро вычленила в них все фразы про цветочки, звездочки во всех вариантах, любованием листиков и т.д., что они делали наедине во всех вариантах, собрав все вместе, готовя Воорготу счастливую жизнь...
Я честно поклялась себе не ударить лицом в грязь и обеспечить ему счастливую супружескую жизнь по полной программе, чтобы все было как у людей, хоть восемь суток не повторяясь... Если надо, я вытерплю и буду читать ему не только стихи про цветочки и его губки...
Надо сказать, что Вооргот, уже зная меня как свои пять пальцев и подозревая, какие мысли носятся в моей голове, почему-то с ужасом смотрел на мои приготовления. Особенно когда я успокоила его, заявив, что обладаю профессиональной памятью разведчика и ничего никогда не забываю, что подтвердила мама, с радостью ухватившись за нейтральную тему.
И тут же подтвердила, что я знаю тысячи томов стихов наизусть... Я поспешила заверить его, чтоб он не волновался, все будет по высшему разряду, я никогда не повторюсь, хотя за четыре сутки только любовной лирики не ручусь, разве только на арабском и итальянском...
Мама со смехом сказала, что у меня и на три сутки лирики не хватит... Вооргот побледнел до синевы, услышав это, и я поспешно поспешила успокоить жениха, быстро соврав, что могу читать и пять, лишь бы он слушал, соврав в мелочи, лишь бы душа у него пела, и он не волновался, решив про себя, что буду переводить ему на ходу, рифмуя, с хинди, арабского и других...
Впрочем, муж явно нервничал в ожидании священника. Я поняла, что это вызвано присутствием палача...
Чтобы отвлечь, а заодно выяснить тактично и незаметно все про галочки, я снова уверила, что справлюсь по высшему разряду, как в песнях поется, такая любовь будет, что все звездочки вместе пересчитаем, ибо я считаю мгновенно, число само вспыхивает, и меня это не тяготит нисколечки... вот нисколечки... – я показала. И стала проводить свой план, отвлекая его и рассказывая ему истории из своего детства. И хитро переводя речь на нужную мне тему, надеясь на свое искусство вести допросы и незаметно вытягивать подробности.
Смеялись все. А я перевела разговор на близкую тему, незаметно ввинтив случай из детства – это была совершенно незамысловатая и неинтересная история.
– Как-то, – рассказывала я, – выяснив в детстве с Мари от одной дамы, что леди могут напугать не ограбления, а изнасилования, мы с Мари, соответственно переодевшись, выскочили на них из кустов парка замка, стреляя в воздух с громкими криками:
– Это изнасилование!! Ни с места!!!
И совершенно растерялись, когда четыре юных девушки упали в обморок, а их мама, углядев юношеские фигурки, шепнула – мне первой, можно?
Мы так растерялись, что во всем признались, ибо дальше не знали, что дальше делать, и до сих пор не понимали, почему мама смотрела на нас зверем и перестала приглашать старую даму, а та везде говорит, что мы гадкие и совершенно испорченные девчонки.
Ну и что, что мы спросили подбежавшую на выстрелы маму, что же нам дальше было надо с леди делать, чтобы все было правильно, на мгновение сняв маски, потому что плохо подозревали, что это такое...
Я подробно пересказывала им ее с детской добросовестностью и точностью, и так и не поняла, почему от этой незамысловатой истории все прямо поумирали, вздрагивая от моих реплик, мама красная, а с солдатами, охранявшими Вооргота, творилось что-то страшное... Они падали, свихаясь от хохота...
Мама резко оборвала эту совершенно детскую невинную историю и так и оставила меня, резко уйдя прочь, так и не доведя до конца свои наставления.
Сумбур у меня в голове был полный.
Глава 89
Рука висельника приносит счастье
Слава Богу, тут показался отец, уходивший за священником, и я, сжав зубы, обратилась к нему, ибо так и не знала, что такое галочки. Слава Богу, он понял меня с полуслова. И, по-военному коротко бросив мне: «Жди», – сказал, что все сделает о’кей. За годы страшной тайной войны мы сработались как боевые товарищи, и он не мог не помочь хоть чем-то, по-военному исполнительный и точный. Он поговорит с Воорготом, поскольку он помнит, что тот тоже не знает, что такое галочки, он это отметил, о чем тут же и сказал. Поскольку он не мог удалиться дальше, чем на сто метров, я поняла, что тоже услышу все... Когда он вернется.
Я вынула из кармана разрешение, которое лично получила из кармана старшего принца, чтобы у него не возникало соблазна... Поскольку на нем не было еще никаких имен, так как принц предпочел никому предварительно не объявлять до факта и избегать ненужной огласки, я сочла, что это очень полезная вещь в хозяйстве... У отца вытянулись глаза, а у Мари – шея, когда она эту бумагу узрела...
Но отец сказал, что он уже получил временное разрешение насчет брака преступника, благо это рядом, и китаец обещал привезти самого епископа, сколько нужно для свадьбы в любых количествах...
– Ничего, когда-нибудь пригодится, – меланхолично сказала я, деловито засовывая бумагу в карман. – Запас карман не тянет.
Мари выхватила у меня бумагу, прежде чем Вооргот успел сообразить, что слово «запас» имеет несколько непредусмотренных значений, и разорвать ее к черту.
– Я тебе дам запас! – прорычал он, пытаясь отобрать бумагу у Мари. – Я твой навеки!!!
– Она оставлена на случай твоей смерти! – возмущенно хихикнула Мари, якобы с праведным негодованием и возмущением защищая меня. Невинно взглянув на него, меланхолично рассматривая бумагу с блаженным видом; бросив при этом мимолетный взгляд на стоящего за спиной Вооргота палача.
– Не верь ей, она уже спит и видит, как просыпается утром и видит, как рядом спит капитан, – буркнула я. – Если два танца компрометируют девушку, то те сорок три, которые она отплясала с ним, ей уже не повредят...
– Чья бы корова мычала, а ты со своими ста шестидесяти тремя танцами с Джекки за один бал лучше бы совсем заткнулась... – огрызнулась Мари. – У тебя совсем нет чувства меры...
– Принц мой родной брат! – громко заявила я. – А тебя с капитаном связывают лишь подозрительные эмоции...
Подошедший священник понял, что девочки шутят, или сделал вид, что не заметил, что они тронуты. В конце концов, кто же выходит за повешенного? И еще и тревожится, и платит деньги организовать брак юной дочери с убийцей сотен иностранцев? Только тот, кто знает, что она очень тронутая, вывод очевиден...
– Вы еще можете отказаться от этого брака... – сострадательно намекнул священник Воорготу. – Вы знаете, – задушевно сказал он, – душевная болезнь – это так тягостно... лучше – «раз»! – он отмахнул рукой, – и не мучиться!
Я хихикнула, и даже палач, подозрительно скучавший в одиночестве и потому очень с интересом на меня поглядывавший и пытавшийся все привлечь внимание к своей юной особе, подозрительно оживился.
– Если вы ищете жениха своей умной и красивой, но видимо чуть эксцентричной дочери (все посмотрели на мою головку)... – дипломатично вдруг заявил этот рубака парень с таким топором и красным фартуком моим родителям, – то я как раз себе и ищу такую жену. И меня не волнует, что она с приветом, я сам того, мне как раз и нужна такая, чтоб не свихнуться... – он заискивающе улыбался и оттирал Вооргота в сторону. – Вы не волнуйтесь, я человек нежный, заботливый, положительный, с чуткой душой, сентиментальный, люблю музыку, мухи не обижу и буду ее любить, лелеять и баловать... Самое главное, я человек душевно теплый...
