– Ножки болят, – наконец сострадательно сообразила я, наклонившись над ним; поняв, наконец, почему он так глядел на эту скамеечку и то, что я перед ним развалилась, а он стоял. – О, я бегемотиха! – я была сокрушена. – Вы не можете танцевать да, решили смотреть на старости лет, а я лишила вас последнего удовольствия, – раскаянно протянула я.
– Не надо меня казнить, лучше в Тауэр... – бормотала раз за разом дикую чушь с серьезным видом Мари. Так, что мне захотелось закатиться смехом. Она всегда меня смешила. Умение ее выдать с серьезным видом чушь непревзойденно. – Хоть лет на девяносто, но не казнить...
– Садитесь, садитесь дедушка, – я с трудом усадила его на скамеечку, потому что он от смущения и воспитанности, что нельзя сидеть мужчине при женщине, отчаянно сопротивлялся. Но куда ему против меня... – Вы не смотрите что я женщина... В ваши девяносто лет для вас уже все равно, что женщины, что мужчины, все одинаково... И как я могла так ошибиться, – извиняюще пробормотала я. – Должна сказать вам комплимент, что в свои года вы довольно молодо выглядите... Меня ввело в заблуждение то, что ваш костюм похож на павлиньи перья командира отряда кораблей моих пиратов бретера барона дэ Логана, хотя я сразу увидела, что вас можно сбить с ног одним плевком... – легкомысленно щебетала я.
Оглянувшись, я увидела, что мама без сознания, лицо ее было ослепительно белым, а глаза закрыты, и если она оставалась на ногах, то только потому, что ее поддерживал за руки граф, который отвернулся к залу, не обращая на нас с дедом никакого внимания, и что-то рассержено мугыкал. Дядя Джордж, просто отобрав у какой-то бабушки нюхательные соли, взапой с шумом нюхал их... В общем, все развлекались, как могли... Мне даже тоскливо стало, что они все отвернулись, оставив меня одну, как всегда, нянчиться с этим стариком... Придворные почему-то вовсю хихикали, все красные, закрыв лица руками и платочками, а часть просто корчилась на земле, а я все пропустила и даже не знала, что там такого интересного случилась...
Еще раз оглянувшись, я увидела, что бабушка делает мне страшные глаза, отчаянно указывая мне на сидевшего без сил и как-то странно глядевшего на меня во все глаза снизу-вверх дедушку на лавочке.
– Я же не извинилась, – с опозданием спохватилась я, внимательно оглядывая глазами зал. – Простите меня, дедушка, я больше не буду садиться на вашу скамеечку, я не знала, – я сделала ему книксен. – Простите, я оставляю вас на вашу ровесницу, – я указала кивком на бабушку, – надеюсь, у вас будет о чем с ней поговорить, и вы приятно проведете время... Чтоб искупить свою вину, я приставлю к вам своих слуг...
Жестом я подозвала Джо и китайца, и приказала им последить, чтоб старик никуда не вставал, пока не отдохнет.
– Он очень слаб и болен, ему нельзя вставать и перенапрягаться... Последите за тем, чтоб он ни в чем не нуждался и нормально поел, а я пока потанцую... – сказала я, оглядывая зал. Принципиально не заметив, как вытянулось при этих словах лицо бабушки, с ужасом смотревшей на зал. Не знаю, чего она ожидала! – взбешенно подумала я. – Она восприняла мое невинное желание самой идти танцевать с таким видом, будто с залом уже покончено...
Джо с его чудовищной силой мгновенно подтащил к старику стол с наедками.
Раскачивавшиеся вокруг меня бабушки и придворные были в полубессознании, и я подумала, что они успели накачаться каким-то неизвестным мне наркотиком и теперь кайфуют. Я видела такое в Китае и среди индейцев, и всем сердцем ненавидела эту мерзость. Они что-то нюхают! – увидела я, – а мужчины подносят обмершим женщинам под нос флакончики. Вот почему эти балы так привлекательны, это просто большие притоны, а нам с Мари это не говорили, – огорченно подумала я. Оставаться среди них я не собиралась, а собиралась найти еще не обкуренного молодого человека и всласть повеселиться как нормальные люди среди молодых людей, а не среди этих полумертвых деревьев. Ах, мама! – с яростью подумала я, вспомнив ее белое лицо. – Приедем домой, я тебе еще прочитаю лекцию о вреде наркотиков и промою мозги! Сейчас уже не буду трогать. Вот почему они так волновались...
Сзади меня китаец, повязав на груди старика белый слюнявчик, с помощью Джо сам кормил старика, не давая ему брать руками, а сам совая халву в рот. Как это принято на востоке как выражение наивысшего почтения, засовывая ему в рот разные сладости, набивая ему полный рот и не давая ему подниматься или даже самому двигать руками...
– Сидзи, сидзи, – приговаривал он. – Дрозит беднязка...
Его укутали у меня на глазах с ног до головы в теплое покрывало.
Поняв, что там все нормально, я решительно направилась в зал, сообразив, что если я сама не потанцую, так первый бал так на этом и кончится.
– Совсем безобразное зрелище, – бормотала я, наблюдая корчившихся на полу под действием какого-то наркотика придворных, не обращавших на меня внимание. Их больное внимание сейчас все было занято выпучившимся стариком, которого ласково кормил и поил Джо. Лицо старика с выпяченными сумасшедшими глазами теперь являло все признаки большой старости. Ах, несчастный – у него же отдышка и подагра, и к тому же такой полубезумный вид, будто сейчас его хватит удар, и он ничего не соображает и иногда закрывает глаза от кошмара. Надеясь, что сон кончится, и он, наконец, проснется.
– Ваше Величество, Ваше Величество, – услышала я сдавленный шепот где-то далеко сзади. – О Боже, что она сделала с троном, теперь его придется чинить... Ножки совсем вырваны с мясом... Я даже ума не приложу, как эта юная катастрофа сумела его развернуть...
Я мгновенно обернулась, сбив кого-то с ног, ища глазами короля...
Откуда-то сверху из-за ширмы мне почудилось истерическое рыдание Джекки, очевидно, наблюдавшего всю картину из-за ширмы или из-за цветов.
Я тщательно оглянулась. Но никого не увидела, кроме несчастного старика, послав ему ободряющую улыбку и пожелание хорошо проводить время и быть паинькой.
Оба мои слуги предвосхищали каждое его желание, поя его с рук и кормя с ложечки...
Но он что-то стал совсем плох.
– Что папа, достала она тебя все-таки, – послышался сверху злорадный голос Джекки, перемешавшийся с истерическими рыданиями и диким хохотом филина. – Я говорил тебе, не приближайся к моей невесте, а ты – она воспитана, воспитана...
Я внимательно оглядывала зал, вглядываясь в лежащие лица, ища увидеть старуху и по ней найти короля.
– Никак не могу найти эту проклятую старуху, чтобы познакомиться с твоим отцом, – вслух пожаловалась я Джекки. – Помоги мне и укажи, где он...
– Старуху еще не выслали? – испуганно спросил Джекки, высунувшись из-за гардины на втором этаже, и облегченно вздохнул, поняв, что ее здесь нет. А потом помахал мне рукой:
– Когда мой отец кончит ужинать, я буду носить тебе передачи до тех пор, пока ты не дашь мне руку и сердце... – злорадно заявил он.
– Кто-нибудь избавит, наконец, меня от этих проклятых выродков?! – далеко выплюнув сливу, рассержено провопил старик.
Но придворные, очевидно, совсем не горели желанием жертвовать собой из-за какого-то старика и боялись подходить близко. Достаточно одного взгляда на моих телохранителей, как на тренированных бойцовских охранных собак, чтоб расхотелось совершенно это делать.
– Не надо волноваться, – ласково погладил его по голове, как ребенка, китаец, вытирая платочком слюну с его щеки. – Все будет хоросо! Может вас отнести в туалет?
Лицо старика стало розовым.
– Ах, как я не понял, цто вы это не можете! – всплеснул руками китаец. – Лу же говорила! Ну ницего, мы отнесем сейчас вас в комнату и сделаем вам клизму...
Укутанная с ног до головы в покрывало, чтобы было теплее, голова начала яростно ругаться, постоянно выплевывая все, что в нее засовывали и извергая оскорбления.
Даже белая от чего-то Мари стала смеяться и рухнула на пол как подкошенная... Я была рада, что ей полегчало, и помахала ей рукой... Наверное, ей в первый раз дали наркотик, а он в первый раз всегда так действует... А мне не дали, раз мне пятнадцать... – с обидой подумала я. И впрямь, на этих придворных гримасы старика действовали стократно сильнее, чем на меня.
