13.
Когда приехал Эпштейн, Петров с директором уже прикончили одну бутылку коньяка. Войдя в кабинет, Марк Евгеньевич многозначительно поглядел на директора. Тот, сунув руку в тумбочку, достал на свет еще одну бутылку, стакан и разлил остатки. Крякнув, Эпштейн выпил предложенное и только тогда заговорил:
- Судя по всему, дело плохо?
Ему ответил директор, несмотря на выпитое, абсолютно трезвым голосом:
- Плохо, Марк Евгеньевич, очень плохо. Олег, покажи запись.
Петров протянул руку, щелкнул выключателем и стенная панель засветилась. Картина была знакома директору, но Марк Евгеньевич смотрел на нее с нескрываемым любопытством. На экране проносились события далекого прошлого. Когда запись кончилась и на экране вновь возникла надпись "Данные повреждены", Эпштейн, не глядя на директора, налил себе еще и выпил. Помолчал и только потом произнес:
- Поздравляю.
- С чем это еще? - Петров
- С успешным проведением эксперимента по изменению прошлого, вот с чем.
Директор осуждающе посмотрел на Эпштейна:
- Дурак вы, Марк Евгеньевич, и шутки у вас - дурацкие.
Марк Евгеньевич, ничуть не обидевшись, развел руками, как-бы говоря: "Какие шутки?" - и произнес:
- Меня вы позвали, конечно, не ради того, чтобы отметить это значительное событие?
В ответ директор подвинул к профессору толстую папку с материалами эксперимента:
- Здесь все расчеты, в том числе сделанные мной. Вы можете сделать предположение, почему вдруг небольшой зонд повел себя, как огромный астероид? Вместо того, чтобы приземлится в штатном режиме и начать свою работу, он превратил большую часть планеты в дымящиеся руины, спровоцировав ужасный катаклизм. Катаклизм, который в нашей истории отмечен как вымирание динозавров. Жду от вас ответа как можно скорее. Через три часа на космодроме начнут подготовку к запуску. Может, еще не поздно все исправить...
Петров и Эпштейн в ужасе уставились на директора. Первым опомнился Петров:
- Исправить? Вы сказали исправить? Владлен Казимирович, это невозможно, и вы знаете почему! - сам того не желая, Петров процитировал давешние слова директора, когда он наложил вето на проведение эксперимента. Марк Евгеньевич присоединился к нему:
- Владлен, мы уже не можем ничего сделать. Все, что нам остается, это следовать по намеченному руслу. Я, конечно, проверю все расчеты, у меня уже сейчас есть некоторые мысли по этому поводу. Но, боюсь, это нам даст только теоретические знания, которые нам не суждено проявится на практике. По крайней мере не в этот раз. Время не терпит вмешательства в свою историю.
Директор хотел было возразить, но, подумав, только сказал:
- Да знаю я все, знаю. Работайте, Марк Евгеньевич. А ты, Петров, - директор вновь перешел на начальственный тон. - Ты составь доклад для журналистов.
- Что писать, Владлен Казимирович?
- Напиши, что зонд испортился. сломался, все что угодно, но только не правду. Скажем им, что перенос в прошлое испортил программу зонда и он просто упал на Землю, где и пролежал, дожидаясь, пока ты его выкопаешь.
14.
Утро запуска выдалось хмурое. Природа словно чувствовала, что произойдет в ближайшие часы и нисколько этому не радовалась. Ветер горстями закидывал брызги мелкого дождя за воротник директору, стоящему на обзорной площадке космодрома института. Вдали величаво возносился в небо корпус ракеты. На площадке рядом с ним никого не было. Петров общался с журналистами, Эпштейн обещал подойти к началу запуска.
С расчетами Марк Евгеньевич справился достаточно быстро. Зная, с какой стороны подойти, он мгновенно вычислил, откуда могла прийти дополнительная энергия. По его словам, тут директор горько усмехнулся про себя, Постоянная Ольшова, которой он так гордился, на деле оказалась не постоянной, а очень даже переменной величиной.
Проникая все глубже и глубже в прошлое, объект воздействовал на ткань пространства времени, заставляя ее сжиматься и расширяться. На малых дистанциях временной шкалы, которыми до текущего момента оперировали ученые, это воздействие было настолько мало, что не регистрировалось никакими приборами. Но чем дальше отправлялся зонд, тем больше он воздействовал на окружающее его ничто и тем больше это ничто влияло на сам объект. При каждом колебании струн пространства они излучали гравитационные волны, которые омывали объект со всех сторон, позволяя ему двигаться сквозь время. Но все волны огибали зонд.
Как выяснил профессор, часть излучения никуда не исчезала, а накапливалась в самом зонде, наделяя его энергией. Известная каждому школьнику формула E=mc2 сработала и здесь. Скорость света, величина постоянная, относительно объекта принимала значения, близкие к нулю, что позволило массе зонда расти в геометрической прогрессии. К концу отрезка в 65 миллионов лет зонд накопил столько энергии, что ее бы хватило, чтобы разжечь небольшое солнце. Масса зонда выросла до колоссальных величин и это сыграло решающую роль в катастрофе, которая разыгралась перед глазами директора и Петрова на мониторах лаборатории.
На второй космической скорости зонд врезался в поверхность планеты и за тысячные доли секунды отдал всю накопленную энергию, породив супер мощную ударную волну. Как сам зонд уцелел при этом грандиозном взрыве - ни профессор, ни директор не знали. Над этим еще предстояло поработать. Но уже сейчас стало ясно - человечество не готово к таким экспериментам. Потребуются еще десятки, если не сотни лет исследований, чтобы кто-то решился на подобное.
За спиной директора, в помещении ЦУП диктор отсчитывал последние секунды перед стартом. На площадку высыпали журналисты, коллеги и простые работники космодрома. Ракета на горизонте дрогнула, окуталась дымом и на сверкающем столбе пламени, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, начала подниматься в хмурое утреннее небо.
Все смотрели вверх, на удаляющуюся ракету, поэтому никто не заметил, как по щеке директора скатилась слеза. А если и заметили, то списали это на дождь.
Андрей Кост, апрель 2017.
