— Ну что же, ваш командарм проявил полезную инициативу, — одобрил он. — Давайте посмотрим, как вы здесь устроились.
Я повернул обратно к Свидеру.
В течение часа Константин Константинович знакомился с системой нашей обороны. Хотел было проехать по мосту и осмотреть местность по ту строну реки. Я доложил, что мост и противоположный берег заминированы.
— Все правильно, по науке, — кивнул он и тут же спросил: — Почему не поставлены на позиции самоходные орудия?
Я ответил, что самоходно-артиллерийские полки предназначены для маневра огнем и поддержки контратак полков второго эшелона, а на позициях у нас достаточно 76-миллиметровых пушек. Они более живучи в оборонительном бою.
— Тоже верно, — согласился Рокоссовский.
Я в свою очередь попытался уточнить у него, что происходит в Варшаве. Константин Константинович помрачнел, заметно разволновался:
— Пока нам известно немногое. Есть сведения, что отряды так называемой Армии Крайовой, созданные эмигрантским правительством Польши для восстановления в стране буржуазного строя, подняли почти невооруженный народ против гитлеровских войск. Толкнули честных патриотов на явную авантюру и даже не сочли необходимым поставить в известность нас. А теперь вот просят помощи. Мы, конечно, помогаем: сбрасываем с самолетов оружие, боеприпасы, медикаменты, продовольствие для восставших. Но они-то ждут от нас большего, а на большее мы сейчас неспособны. Советские войска, ослабленные в предшествующих боях, никак не могут пробиться в Варшаву. Вы же сами знаете, что происходит на захваченных нами плацдармах…
В 47-ю армию я съездил вместе с Рокоссовским. Пробыл там недолго: уяснил обстановку, договорился о взаимодействии и вернулся на свой командный пункт.
Однако прошло несколько дней, а противник не предпринимал здесь наступления. Он лишь подверг нас сильной бомбардировке, во время которой погибли командир 19-го отдельного саперного батальона гвардии майор Гришанов, полковой инженер гвардии капитан Попов, командир стрелкового батальона гвардии капитан Рябов. Был ранен и подполковник И. Ф. Сухоруков, командовавший 242-м гвардейским стрелковым полком.
11 августа меня вызвал В. И. Чуйков.
— Хватит отсиживаться. Оставь на месте восемьдесят восьмую дивизию, а со своей дивизией ночью переправляйся через Вислу в районе Тарнова. Там войдешь в состав четвертого гвардейского стрелкового корпуса. Ясно?
— Так точно.
— Имей в виду, положение за Вислой сложное, — предупредил командующий. — Пока не осмотришься, держи один полк в своем резерве…
Переправа прошла удачно, без потерь, хотя и под огнем противника. К утру 12 августа дивизия заняла оборону на рубеже Стара, Целинов, Суха Воля, Босипов. В боевых порядках 4-го гвардейского стрелкового корпуса мы составили второй эшелон.
От населенных пунктов на плацдарме остались лишь коробки каменных зданий да полуразрушенный костел в Магнушеве. Вокруг не уцелело ни одного деревца. Впереди грохотал сильный огневой бой.
Мы поспешно стали окапываться и успели справиться с этим вовремя. В шестнадцать часов пехота и танки противника прорвали оборону на левом фланге 47-й гвардейской стрелковой дивизии и вышли к кирпичному заводу, где располагался наш 242-й гвардейский стрелковый полк. Упорный бой продолжался два часа. Совместно с 47-й дивизией нам удалось опрокинуть врага, окружив до батальона пехоты и несколько танков. За ночь эти силы противника были полностью уничтожены.
А 18 августа наша дивизия вновь была возвращена в 29-й гвардейский стрелковый корпус. Только им командовал теперь не Яков Степанович Фоканов, а генерал-майор Афанасий Дмитриевич Шеменков.
Нового командира корпуса у нас прозвали Кутузовым — очевидно, за внешнее сходство с прославленным полководцем. У генерала Шеменкова и глаз был поврежден при ранении.
29-й гвардейский стрелковый корпус находился в первом эшелоне 8-й гвардейской армии. И уже на другой день мне предстояло провести разведку противника боем. В ней участвовало по одному батальону от 242-го и 244-го гвардейских стрелковых полков.
19 августа в 9 часов под мощным артиллерийским прикрытием батальоны внезапно атаковали неприятельское боевое охранение и выбили его из траншеи. Было захвачено семь пленных. Пленные дали весьма ценные показания, позволявшие нам точно установить очертание переднего края обороны врага, раскрыть его огневую систему, выяснить, насколько укреплены господствующие высоты севернее Марьям-поля, с которых просматривались наши боевые порядки. Следовало немедленно воспользоваться этими данными, постараться развить успех разведывательных подразделений основными силами дивизии. Главный удар я решил нанести в направлении Гловачува. Лишившись этого важного узла грунтовых и шоссейных дорог, немецкая оборона должна была потерять устойчивость.
Генерал Шеменков одобрил мое решение и сказал, что в случае успеха меня энергично поддержат соседи: справа — 88-я, а слева — 47-я гвардейские стрелковые дивизии.
Удар наш был сокрушительным. Понеся большие потери в живой силе и технике, враг начал отходить на второй оборонительный рубеж Генрикув, Мониохи, Эмилюв. На исходе дня дивизия уже штурмовала и эти населенные пункты. Бой продолжался всю ночь. До самого рассвета не прекращались яростные рукопашные схватки, и к утру 21 августа мы овладели Гловачувом.
Однако противник сумел подтянуть резервы и контратаковал нас одновременно с нескольких направлений. По документам убитых и показаниям пленных удалось установить, что перед нами появилась переброшенная из Радома 19-я немецкая танковая дивизия, имевшая до 70 танков, в основном типа «пантера» и Т-4. Справа и слева против наших соседей действовали части танковой дивизии СС «Герман Геринг», ранее находившиеся в предместьях Варшавы, и мотодивизия СС «Гитлерюгенд».
В особо опасном положении оказался наш 244-й гвардейский стрелковый полк, выдвинувшийся клином вперед. Я доложил об этом генералу Шеменкову.
— Георгий Иванович, мне нечем поддержать тебя, — ответил он. И тут же обнадежил: — У меня на КП — командарм, может, он что-либо найдет.
— Держись, Хетагуров! — послышался в телефонной трубке голос В. И. Чуйкова. — Посылаю тебе армейский тяжелый танковый полк. Круши там «пантеры» и других фашистских зверей.
К сожалению, обещанная помощь вовремя не подоспела. В три часа ночи крупные силы немецкой пехоты и до 60 танков обошли 244-й гвардейский стрелковый полк с фланга и прорвались ему в тыл. Завязался неравный бой в окружении. Гвардейцы дрались героически, но боеприпасы были на исходе. Пал смертью храбрых командир 1-го батальона гвардии капитан Глыбин. Погиб поспешивший ему на помощь командир 3-го батальона гвардии старший лейтенант Гвазов. Но в конце концов полк все же вырвался из окружения и соединился с главными силами дивизии.
И тут последовал приказ о переходе к жесткой обороне.
В августовских боях 82-я гвардейская дивизия уничтожила до 5 тысяч вражеских солдат и офицеров, 47 танков, 4 самоходно-артиллерийские установки, 10 орудий, 22 пулемета, 83 автомашины с различными грузами. Однако и мы дорогой ценой заплатили за наши попытки как-то помочь восставшим варшавянам. Наши потери составили 545 человек убитыми и 1430 ранеными. А в артиллерии вышли из строя 27 орудий.
Чтобы выстоять после таких потерь, пришлось поглубже закопаться в землю. День и ночь трудились гвардейцы, совершенствуя оборону. И уже к концу августа мы имели три линии сплошных траншей. Первая из них находилась всего в 300–400 метрах от переднего края обороны противника. Чуть ли не впритык располагались наши и немецкие минные поля.
Гитлеровцы лишь однажды попробовали прощупать прочность обороны 82-й гвардейской и оставили на поле боя до 60 трупов, 2 самоходных орудия. Затем они ограничивались только беспокоящим артиллерийским и пулеметным огнем по нашим позициям. Мы «потчевали» их тем же, но, экономя снаряды, предпочитали наносить удары по точно засеченным целям.
В ночь на 10 сентября нас сменила 27-я гвардейская стрелковая дивизия. Нам же было приказано сосредоточиться в лесах восточнее Малень, Тшебень. Все мы обрадовались: «Наконец-то отдых!» Рано утром 11 сентября, уезжая на КП корпуса по вызову генерала Шеменкова, я распорядился о помывке личного состава в бане, а также о смене белья, починке обмундирования и обуви. Благо, было тихо, лес надежно маскировал войска.
