— Как доехали? — поинтересовался он.
— Спасибо, товарищ генерал армии. Хорошо.
Усадив меня, сам Ватутин не садился, а легко и спокойно передвигался по комнате. Я чувствовал себя неловко и не раз порывался встать. Но он тут же подходил и опять водворял меня на стул.
— Вам с Андреем Антоновичем придется много поработать, чтобы сделать Первую армию действительно первой, — внушал командующий фронтом. — Обратите особое внимание на довооружение частей и боевую выучку личного состава.
Я внимательно слушал его.
Под конец он охарактеризовал командиров 11, 94 и 107-го стрелковых корпусов — И. Т. Замерцева, И. И. Попова, Д. В. Гордеева, назвал некоторых командиров дивизий и, пожелав мне успеха, отпустил…
Генерал-полковник А. А. Гречко при первой нашей встрече показался мне значительно моложе своих сорока лет: худощав, подтянут, в густой русой шевелюре ни одного седого волоса. Понравилась и манера его разговора: спокойный, твердый голос, четкая формулировка фраз.
Пообедали вместе. За обедом он познакомил меня с членом Военного совета армии генерал-майором И. В. Васильевым — остроумным, жизнерадостным человеком, отлично разбирающимся в оперативных вопросах.
— Ну что ж, Георгий Иванович, — сказал командарм после обеда, — принимайте штаб, разбирайтесь с делами, со штабным народом, а потом поедем в войска.
Совместная наша поездка в войска началась 17-го и продолжалась до 22 января. Побывали не только в дивизиях, а и в полках, батальонах, даже в ротах на переднем крае обороны. Постигая на месте истинное положение дел в армии, я успел получше узнать и самого командарма. Выяснилось, что он превосходно разбирается в тонкостях любой военной специальности, профессионально беседует и с артиллеристами, и с танкистами, и со связистами, и с саперами. Внимателен к рядовым бойцам, прислушивается к их суждениям, считается с их мнением. Очень возмущался Андрей Антонович, узнав, что в некоторых подразделениях бойцы нерегулярно получают горячую пищу и чай, давно не мылись в бане.
В 11-м стрелковом корпусе командарм обратил внимание на то, что многие солдаты, сержанты и офицеры не имеют наград, хотя шли с боями от Сталинграда, освобождали Донбасс, форсировали Днепр, были ранены в контужены. Иным из них долгое время не присваивались очередные воинские звания. Он приказал немедленно доложить ему наградные материалы на всех отличившихся и представить каждого солдата, сержанта, офицера к положенному званию. Тут же были установлены жесткие сроки исполнения этого требования.
Командующий армией повсеместно интересовался состоянием учета личного состава. Он обязал командиров соединений лично проследить, чтобы на солдат и офицеров, погибших в боях, составлялись поименные списки, чтобы их хоронили со всеми воинскими почестями и непременно сообщали родственникам погибших место погребения…
Пользуясь оперативной паузой, войска армии усиленно занимались боевой подготовкой, начиная с совершенствования подготовки одиночного бойца и кончая совершенствованием управления полками и дивизиями в различных видах боя. Занятия по тактике проводились методом двусторонних учений, с боевой стрельбой. Настойчиво отрабатывались новейшие способы борьбы с танками и самоходной артиллерией противника, организация взаимодействия между всеми родами войск.
На разборе учений командарм дал в общем положительную оценку боевой выучке личного состава и в последующей беседе со мной высказал уверенность, что 1-я гвардейская может вновь успешно громить немецко-фашистских захватчиков.
Планируя боевые действия Красной Армии на зимне-весеннюю кампанию 1944 года, Ставка Верховного Главнокомандования исходила из необходимости быстрее разгромить немецко-фашистские войска групп армий «Юг» и «А» в восточных районах Правобережной Украины, отбросить их от Днепра до Южного Буга, а в дальнейшем — к Днестру.
Начало наступления намечалось на первые числа марта. К этому времени 1-й Украинский фронт, действовавший в полосе шириной до 400 километров, имел 5 общевойсковых, 3 танковые и 1 воздушную армии. В более конкретном выражении это составляло: 56 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, 7 танковых корпусов, 3 механизированных корпуса, около 12 000 артстволов всех калибров (в том числе 742 зенитных), 1409 исправных танков и самоходно-артиллерийских установок, 477 самолетов.
Утром 25 февраля к нам, в штаб 1-й гвардейской, приехал Н. Ф. Ватутин. Командующий армией в это время находился в 11-м стрелковом корпусе. Здороваясь со мной, Николай Федорович пошутил:
— Значит, навел порядок? Командарма прогнал в войска?
— Напротив, товарищ командующий, он меня прогнал в штаб, а сам все время находится в войсках.
— Знаю. У него правило суворовское: где солдаты — там и полководец.
Скоро я убедился, что это действительно так. Андрей Антонович не засиживался в штабе армии.
— Свяжитесь-ка с корпусом, — приказал Ватутин. — Если Гречко еще там, пусть отдаст необходимые распоряжения командиру корпуса, а сам едет сюда.
Связь у нас работала идеально: и проводная, и радио. Но не успел я соединиться со штабом корпуса, как открылась дверь и через порог шагнул сам командующий армией.
— На ловца и зверь бежит, — весело поприветствовал его Ватутин.
Видно было, что они искренне уважают друг друга и рады встрече.
— Теперь за дело, товарищи. Прошу к карте, — пригласил командующий фронтом. И подойдя к столу, где была разостлана моя рабочая карта, продолжил: — Одиннадцатый стрелковый корпус в полном составе передать вместе с его боевым участком восемнадцатой армии.
Андрей Антонович укоризненно посмотрел на Ватутина, как бы говоря: мы, мол, столько трудов положили на подготовку корпуса к предстоящей операции, а плоды пожнет кто-то другой.
— Не огорчайтесь, — понимающе улыбнулся Ватутин. — Вы получите взамен два стрелковых корпуса — семнадцатый гвардейский и тридцатый, с более полнокровными дивизиями. Да еще одиннадцатый танковый корпус и две артиллерийские дивизии прорыва…
В тот день я несколько часов провел в обществе Н. Ф. Ватутина. Он делился с нами своими замыслами, ставил задачу армии, давал советы, как решать ее. Мне не раз доводилось слышать о недюжинном уме этого человека, его образованности, организаторских способностях, кипучей энергии. Но только тут я имел возможность убедиться во всем этом лично и вдобавок еще ощутить редкостное обаяние Николая Федоровича, его способность воодушевить подчиненных, заразить своим энтузиазмом.
К сожалению, та моя встреча с ним была последней. 29 февраля, в разгар подготовки к многообещающей наступательной операции, командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин получил тяжелое ранение. Как ни странно, об этом несчастье я узнал от И. В. Сталина.
Дело было так. Накануне к нам прибыл представитель Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. После ужина он и командующий армией ушли отдыхать, а я остался дежурить у ВЧ. В 2 часа ночи раздался резкий звонок. Снимаю трубку и слышу тихий голос Верховного:
— Здравствуйте. Товарищ Юрьев[7] у вас?
— Так точно.
— Попросите его к телефону.
Я приказал находившемуся со мной офицеру немедленно разбудить маршала. Г. К. Жуков появился быстро, взял телефонную трубку и жестом руки потребовал от меня остаться рядом, предполагая, видимо, что придется что-то записывать.
Телефон ВЧ обладал повышенной громкостью, и я отчетливо слышал весь разговор.
— Вам известно, что бандитами тяжело ранен Ватутин? — спросил Сталин.
— Нет, — ответил Жуков.
— Почему вы, представитель Ставки, допускаете безнаказанные действия бандеровских банд в расположении наших войск?
Жуков не успел ответить. Верховный тут же приказал:
— Вступайте в командование Первым Украинским.
На этом переговоры закончились. В аппарате послышались короткие гудки.
Положив телефонную трубку, маршал несколько минут молчал. Затем приказал мне подробно выяснить, как все произошло с Николаем Федоровичем Ватутиным и где он находится.
