Я смотрел на следы этого варварского погрома и с ужасом думал: какой бы ущерб национальной культуре советского народа нанесли фашисты, если б им удалось ворваться в Москву! А ведь тогда мы еще не знали зловещих планов Гитлера в отношении нашей столицы. Нам и в голову не приходило, что он потребует стереть ее с лица земли, затопить водой, уничтожить не только исторические ценности, но и все население города, включая детей.
Мои размышления нарушил оперативный дежурный: он сообщил о срочном вызове к командарму. Отдав необходимые распоряжения Н. Н. Олешеву, я поспешил на командный пункт Д. Д. Лелюшенко и узнал там приятную новость: постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 8 декабря 1941 года мне было присвоено звание генерал-майора артиллерии, а командарму — звание генерал-лейтенанта. Кроме того, Дмитрий Данилович был награжден орденом Ленина. Повышались в званиях и награждались орденами и многие другие участники боев за Клин.
— Вот это хорошо! — сказал я, обращаясь к Лелюшенко. — Вероятно, в Москве догадались, что у нашего командарма иссяк запас карманных металлических часов, которыми он награждал отличившихся.
— Для тебя и часы найдутся, — засмеялся Дмитрий Данилович.
— Спасибо, у меня еще хорошо ходят те, что подарил Константин Константинович Рокоссовский на Дальнем Востоке.
— Вы, товарищи генералы, зубы нам не заговаривайте, — пошутил в свою очередь член Военного совета армии Н. В. Абрамов, обращаясь ко мне, — с вас ведь причитается.
М. М. Бусаров будто только и ждал этого: моментально поставил на стол бутылку коньяку.
Не мастак на тосты и отнюдь не любитель спиртного, я на этот раз опередил всех:
— Выпьем, друзья, за нашу первую большую победу!
Чокнулись, выпили, и на этом мое посвящение в генералы закончилось. Всех нас ждали неотложные дела. Армия наступала — ею следовало управлять: ставить новые и новые задачи соединениям, контролировать выполнение отданных приказов и распоряжений, заботиться о материальном обеспечении боя и жизни войск. Последнее было сопряжено с особыми трудностями: тылы наши растянулись, снежные заносы на дорогах угрожающе снизили темп движения автомашин с грузами и даже гужевых обозов. Если нехватку боеприпасов мы могли еще восполнить частично за счет трофеев, то положение с продовольствием становилось критическим. В отбитых у противника населенных пунктах не осталось ничего съестного, а то, что осталось, было либо отравлено, либо испорчено бензином.
В каждой деревне, каждом селе нас встречали измученные голодом дети. Больно было видеть их страдания, и воины делили с ними свой и без того скудный паек…
Выполняя указания командования Западного фронта о неотступном преследовании недобитого врага, мы создали еще две подвижные группы: конную, в которую вошли 24-я и 18-я кавдивизии, и танковую, объединившую 8, 21 и 35-ю танковые бригады под общим командованием полковника П. А. Ротмистрова.
Ранее же созданная группа полковника П. Г. Чанчибадзе действовала уже в тылу противника, у Теряевой Слободы. Нам стало известно, что фронтовым командованием планируется выброска в этот район воздушного десанта. Мы, конечно, уведомили: об этом Порфирия Григорьевича, а также позаботились о доставке ему с помощью самолетов боеприпасов и продовольствия.
Совершенно неожиданно для нас 16 декабря последовала директива Ставки Верховного Главнокомандования о возвращении 30-й армии в состав войск Калининского фронта. Нужно было срочно устанавливать связь с другим фронтовым командованием, его органами управления и снабжения, что всегда хлопотно, а в данном случае оказалось еще и небезболезненно.
Командующий Калининским фронтом генерал-полковник И. С. Конев сразу же изменил нашу задачу. Армии было приказано: с рубежа реки Лама повернуть на северо-запад и нанести удар в направлении Шестаково, Бобынино, Бороздино. К исходу 18 декабря мы должны были достигнуть реки Лобь, а подвижными частями выйти в район Микулино Городище. 21 декабря надлежало овладеть уже рубежом реки Волга от Акишево до Старицы и таким образом перехватить пути отхода калининской группировки противника в южном и юго-западном направлениях.
Всем командирам дивизий было предложено в срочном порядке сформировать лыжные отряды и вооружить их автоматами, пулеметами, легкими минометами, противотанковыми ружьями. Отрядам этим следовало уже в ночь на 17 декабря просочиться в леса на западный берег Ламы и с утра атаковать противника с тыла.
Утром 17 декабря приступили к выполнению задачи и главные силы армии. День выдался безветренный, но очень холодный. Мороз достигал 35 градусов, но наши сибиряки и уральцы, казалось, не обращали внимания на лютую стужу. Сами увязая в снегу по колено, они еще помогали лошадям тянуть орудия и сани с боеприпасами, продовольствием, фуражом. Причем действовали спокойно, с шутками да прибаутками. Изумительная выносливость сибиряков и уральцев достойна была восхищения.
Бои за овладение рубежом Ламы приняли, однако, затяжной характер. Не всем дивизиям удалось сразу прорваться на западный берег реки. Сопротивление противника было упорным. Некоторые деревни по нескольку раз переходили из рук в руки. Активно действовала немецкая авиация: Лес стонал от разрывов бомб.
О напряженности боев на Ламе говорит уже то, что, по данным самих гитлеровцев, они в течение неполных пяти дней (с 17 по 21 декабря) потеряли здесь убитыми и ранеными 2500 солдат и офицеров. За этот же срок только в полосе 30-й армии было уничтожено или захвачено: 30 танков, 6 бронемашин, 47 арторудий, 77 минометов, 18 пулеметов, 490 автомашин, 92 мотоцикла.
Наконец к исходу 21 декабря 30-я армия совместно с правофланговыми армиями Западного фронта завершила прорыв обороны немцев на Ламе и передовыми частями вышла к реке Лобь.
На следующий день нам было приказано разворачивать армию с северо-западного направления на юго-запад и наносить главный удар уже не на Старицу, а на Зубцов, прорываясь подвижными частями в Погорелое Городище. Практически это означало для нас новую перегруппировку сил.
В результате таких «оперативных зигзагов» подвижная группа полковника П. Г. Чанчибадзе заблудилась в лесах и очутилась в тылу наших стрелковых соединений. В целом же наступление 30-й армии на зубцовском направлении развивалось еще медленнее, чем на Ламе. Опираясь на Лотошинский укрепленный район и используя более развитую здесь сеть дорог, противник создал на нашем пути прочную и глубокую оборону, широко маневрировал танками и мотопехотой.
В начале января 1942 года силами Калининского и Западного фронтов была предпринята Ржевско-Вяземская наступательная операция. У меня остались о ней самые горестные воспоминания.
По первоначальному плану Калининский фронт должен был нанести главный удар своей 30-й армией из района западнее Ржева и развивать его в направлении Сычевки и Вязьмы с целью окружения действовавшей там сильной группировки немецких войск. В прорыв на этом направлении предполагалось ввести кавкорпус, объединивший всю имевшуюся в распоряжении командующего фронтом конницу, а также бывшую 107-ю мотострелковую дивизию, которая стала уже 2-й гвардейской.
Двум другим армиям Калининского фронта — 29-й и 31-й — надлежало тем временем овладеть Ржевом. Еще одна армия (22-я) нацеливалась на города Белый и Ярцево; ее главная задача — оградить ударную группировку от возможного контрудара противника с запада.
Все у нас, казалось, шло хорошо. 365-я стрелковая дивизия уже завязала бои за юго-западную окраину Погорелого Городища. К ней подтягивались 348-я и 379-я стрелковые дивизии, перехватившие железную дорогу и шоссе в районах Княжьих Гор и Шаховской. Части 371-й и 185-й стрелковых дивизий переправились по льду через реку Держа северо-восточнее Погорелого Городища. Танковая группа полковника Ротмистрова устремилась на Новоселово. И вдруг устное распоряжение командующего фронтом: перебросить всю армию — без танковой группы и конницы — в район севернее Ржева, а армейский командный пункт расположить в лесу северо-западнее деревни Петрищево.
