Стоило мне в очередной раз запаниковать из-за того, что в холодильнике ещё одна мышь повесилась, подворачивалась срочная работа, да ещё с предоплатой. Если же, несмотря на то, что ни денег, ни еды не оставалось совсем, я тем не менее не могла оторваться от задыхающейся Лизочки, то приезжал, например, Володя — тот, с Баррикадной. Приезжал, успокаивал и вручал несколько увесистых пакетов с продуктами, где было всё необходимое, включая фрукты и сладости для детей. Меня поддерживали со всех сторон: то Саша дарила Лизочке кучу хорошеньких одёжек, то Филя с Мариной на зимние каникулы пристраивали Алёшку в детский лагерь. О Дидане никто давно ничего не слышал, я оставалась при мнении, что он нежится под испанским солнцем с молодой женой. От алиментов на Алёшку я отказалась сама, а ЧеЗээМ, объявив, что я знала что делала, когда выбирала свободу, не стал участвовать в воспитании Лизочки.
Но все когда-нибудь кончается, закончился и тот страшный год. Лизочка стала болеть меньше, у меня даже получилось отдать её в детский сад. Туда она ходила реже, чем сидела дома, но всё-таки у меня появились просветы, и я тут же принялась за дело. Проще всего было восстановить контакты в части перепланировок. Не ахти какая работа, но мне было не до жиру. Через полгода дело закрутилось, в доме стало появляться что-то напоминающее достаток, к тому же открылись перспективы, сулящие неплохой доход и даже скромный профессиональный рост. Лизочка чувствовала себя совсем неплохо, Алёшка получил возможность заниматься всем, что было необходимо в пору его девятилетнего мальчишества. Я больше не чувствовала себя сброшенной с круга, и начала уже подумывать, что жизнь, кажется, удалась.
Для расширения деятельности мне понадобилась постоянная бригада квалифицированных мастеров по ремонту помещений, и я вспомнила о смышлёном и хватком прорабе Викторе, с которым мне довелось поработать ещё в студенческие годы. Он всегда умел добиться от рабочих скрупулёзно точного исполнения задумок дизайнера.
Перерыв старые записные книжки, я нашла домашний телефон Виктора. Он взял трубку, но отвечал странно, с задержками, невпопад. Вначале он показался мне пьяным, что никак не вязалось с хранившемся в моей памяти образом Виктора. Он не был пьющим, а тут рабочий день, первая его половина... Вчера на объекте он упал со стремянки и сильно ударился головой, теперь плохо себя чувствует — это всё, что мне с трудом удалось вытянуть из Виктора, потом связь оборвалась, и трубку больше никто не брал.
Часа два ушло на поиски его адреса, и я поехала к прорабу домой. Дверь не открывали, между тем она была закрыта изнутри на задвижку. Я вызвала всех, кого полагается в таких случаях. Дверь взломали, и войдя в квартиру, обнаружили Виктора, лежащим без сознания на полу. Вызов скорой, операция, реанимация. Мне пришлось навещать его в больнице, так как выяснилось, что больше этого делать некому.
Выписавшись месяца через два, Виктор сразу же напросился ко мне в гости. Огромный торт, огромная коробка конфет, огромный букет — Виктор явно полагал, что хорошего должно быть много, иначе никто не догадается, что оно хорошее.
— Если бы не ваша мама, меня уже не было бы на свете. Она у вас добрый и неравнодушный человек. Теперь я по гроб жизни ваш должник. Если что — зовите, всё для вас сделаю. — Торжественно произнёс Виктор, обращаясь почему-то исключительно к моим детям.
Кроме взаимовыгодного сотрудничества мне ничего не было нужно от спасённого прораба; к чему мы и приступили, как только он достаточно окреп.
Начало взаимодействия было ознаменовано появлением Виктора на пороге нашей квартиры в обнимку с коробкой величиной с дверь и с большущим мешком, прислонённым к косяку. За его спиной стоял грузчик, внесший в квартиру несколько ящиков внушительных размеров. Коробка оказалась целым городом, состоящим из дорогущего детского конструктора «Лего», и это был подарок Алёшке; из мешка извлекли двухметрового льва — мягкую игрушку для Лизочки. В ящиках оказался огромный аквариум со всеми причандалами — подогревом, подсветкой, системой очистки.
— Это меньшее, чем я могу отблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали. Я ведь знаю: вы подарки врачам и медсёстрам носили, даже нянечек задабривали, и всё для того, чтобы мне уделялось побольше внимания. Передачи мне носили. Разве такое забудешь!
Аквариум стал центром нашей домашней жизни. Каждые выходные мы с детьми ездили или в зоомагазин на Арбате, или на Птичий рынок — с азартом подбирали рыбок, водоросли; покупка корма стала для нас почти ритуалом. Утро начиналось с того, что, собравшись возле аквариума, мы проверяли целость и сохранность наших рыбок, устраивали им завтрак, только после этого отправлялись завтракать сами.
Офиса у меня не было, да и от детей я старалась лишний раз не отходить. Если что-то можно было перенести на дом, я так и поступала.
Появляясь у меня дома для решения деловых вопросов, Виктор непременно выделял время для возни с детьми. Я не видела в этом ничего необычного: мои друзья-мужчины охотно и доброжелательно общались с Алёшкой, были нежны с Лизочкой, и это не означало никаких заплывов в мою дамскую сторону, и, разумеется, ни к чему меня не обязывало. Ни романтических надежд, ни эротических фантазий, ни тем более матримониальных планов в моей голове не крутилось — не до того было, поэтому я не сразу поняла, куда клонит Виктор, рассказывая о своей одинокой жизни, не согретой детским смехом и женской лаской.
Догадавшись, что намёками он ничего не добьётся, Виктор пошёл напролом. Я одна, и он один. Мне с детьми одной трудно, а он очень любит детей, мои так ему вообще стали как родные. Одинокой женщине небезопасно заниматься бизнесом в жёстком мужском мире. Меня ещё не кидали на бабки, я ещё не нарывалась на заказчиков, которые только на том основании, что за ремонт денег отдавать жалко, примутся таскать дизайнера по судам; на меня ещё не напускали налоговую, поставщики не подсовывали фуфло — а он мужик тёртый, он сумеет во всех этих перипетиях отстоять мои интересы. Но самое главное — ему меня очень жаль: такая хорошая женщина, а бьется как рыба об лёд. И что у неё в итоге есть-то? Он же не с помойки к нам пришёл, он дом сейчас достраивает: участок лесной, большой, сорок соток. И Лизочка там поправится, надышавшись сосновым духом, и места, где детишкам разгуляться, хватит. Уж он-то, из кожи вылезет, а рай на Земле нам организует.
Я удивлённо смотрела на Виктора:
— Но мы же такие разные. Сомневаюсь, что мы поймём друг друга.
— Что ж это в нас такого разного?
— Разные ожидания от жизни, разные оценочные системы, разные смыслы одних и тех же слов и событий. Всё разное.
— Люди всегда могут понять друг друга, если захотят. Имеют значение лишь простые вещи: доброта, любовь, забота, тепло, а остальное — мишура.
Я внимательно рассматривала человека, захотевшего стать моим Четвёртым. Он был, что называется, грубо скроен, да крепко сшит. Пожалуй, этот сорокалетний мужчина не был лишён своеобразного грубоватого обаяния. Крупная голова, мощный торс, коротковатые крепкие ноги — такого не вдруг свалишь. Я думала: «Есть в нём надёжность, прочность, сила», тем не менее, ничего из этого не чувствуя в Викторе. Своим ощущениям я доверяла больше, чем умозаключениям, но мне очень захотелось поверить в его надёжность — внезапно поняла, как чудовищно устала. Вытягивать больного ребёнка, одновременно неся ответственность за материальное обеспечение семьи — задачка не из разряда лёгких.
Вскоре Виктор переехал к нам, но на моих условиях: в течение года мы никак не оформляем наши отношения, и, коль скоро кто-то из нас решит оборвать их, другой относится к этому с пониманием. Чтобы не вносить дополнительных составляющих, я предложила не формировать пока общего бюджета.
Четвёртый вёл себя в доме как полная противоположность ЧеЗээМу: не я, а дети стали для него центром притяжения, он часами мог играть с ними, сам при этом веселясь и радуясь как дитя. Меня неприятно поражало то, что ни Алёшка, ни Лизочка не испытывают особенных чувств к Виктору, не привязываются к нему. Они всегда легко отзывались на доброе отношение, радовались, когда в доме появлялись Володя или Филя, визжали от восторга, когда приходила Филина жена Марина или приезжала из своего города Саша. Тем не менее дети равнодушно относились и к появлениям по вечерам Четвёртого, и к его отсутствию, если он отъезжал на несколько дней по делам. Даже совместные игры с Виктором со временем всё меньше привлекали детей; Алёшка, тот просто стал уклоняться от общения с ним. Я стала догадываться о причине прохладцы детей к Виктору: есть что-то неестественное, пугающее даже, когда здоровенный дядька не играет в ребёнка, а на самом деле является им.
