— Что? — Спросила я шепотом. Это всё, что у меня получилось из себя выдавить.
— Гони меня, Женечка. Гони в шею, скажи, что я болван, старый козёл. — Это походило на плач и рычание одновременно. Я всё ещё не до конца понимала, что происходит, или, возможно, не хотела понимать.
— Откуда ты свалилась на мою голову? За что мне такое? Знаю, не я ...тебе нужно совсем другое...я не имею права... подумать даже...
Меня осенило:
— Вы в меня влюбились, Дмитрий Данилович?
— Влюбился, Женечка, влюбился, старый идиот, как только в юности влюблялся. Я и не догадывался, что такое возможно. — Я ещё не узнавала его голоса, но мне показалось, что Добрый Дядя начал приходить в себя. — Но ты ни о чём не беспокойся... — Он стал подниматься с колен и случайно опёрся о мою травмированную ногу. Я не смогла сдержаться и громко вскрикнула.
— Женечка! Прости, прости! — Добрый Дядя снова упал на колени и, шепча «прости, прости», принялся покрывать быстрыми короткими поцелуями мою перевязанную конечность. Потом его поцелуи, выйдя за границы бинта, стали подниматься к колену.
Как долго могло продолжаться восхождение того «прости»? Минуту, не больше. Но сколько же разнообразных мыслей успело пробурлить в моей голове за это время! Именно мыслей, а не переживаний или хотя бы эмоций. Я была настолько ошеломлена неожиданным поворотом событий, что никаких чувств не испытывала.
Не так я себе представляла его признание в любви, когда втайне помышляла о Добром Дяде в этом плане и в этом же разрезе.
Сначала предполагался долгий период приближений, осторожных касаний, прогулок при луне и вздохов на скамейке. Потом наши взгляды встречались и, не в силах противиться охватившему нас чувству, мы бросались в объятия друг друга. Кульминационной точкой сюжета был крупный кадр, в котором наши губы сливались в поцелуе. Дальше никак не додумывалось. В одном из вариантов Добрый Дядя просил моей руки, что как-то сразу остужало моё желание развивать тему: как ни крути, он был слишком старым, чтобы сойти за принца. Хранилась в моём виртуальном портфеле и очень грустная новелла: фоном звучал голос Эллы Фицджеральд, а мы, едва сдерживая слёзы, говорили о том, что судьба посмеялась над нами, дав любовь, а в придачу непреодолимую разницу в возрасте.
По ходу этого сценария я встречала молодого человека, как две капли воды похожего на Доброго Дядю в молодости. Для визуализации образа я попросила Дидана показать мне фотографию, на которой ему лет двадцать. Тогда я пережила сильнейшее разочарование: молодой человек в образе двадцатилетнего Доброго Дяди не произвёл на меня впечатления: обычный парень, каких много.
Законченных вариантов развития любовной линии у меня не было, над этим предстояло ещё думать и думать. Однако того, что происходило тогда в каминной, я никак не предполагала и не рисовала ничего подобного в самых смелых из своих фантазий.
Мысли, бессвязно мелькавшие у меня голове, были приблизительно такими: может быть, он сошёл с ума?... интересно всё-таки, что же такого необыкновенного в сексе этом, если люди из-за него с ума сходят?... зато он будет мой... его детки останутся сбоку, вот тогда они попрыгают... я не смогу вернуться домой, родители будут меня презирать.... это ужасно!...они и так меня презирают, вон, чего следователю наговорили... всё равно я вернуться уже не могу... а как же первая чистая любовь, которая однажды мне встретится?... мне не придётся больше тревожиться, что Добрый Дядя устанет от моих проблем... тогда это будут уже его проблемы... неправильно всё это, так не должно быть... нужно душевно сблизиться, проверить свои чувства... а мы, вообще-то, сблизились, ближе него у меня человека нет, и не было... разве те испытания, через которые мы прошли вместе, не проверка чувств? ... и всё-таки обидно это...кто бы мог подумать? — такой умный человек, а туда же...
Поток сознания был прерван потрясающей догадкой: после того, что сейчас случилось, как раньше, не будет уже никогда. Добрый Дядя снова захочет отстраниться от меня. Он даст денег, как при моём поступлении в медицинское училище, пристроит куда-нибудь жить и учиться, а потом скажет, чтобы я обращалась к нему лишь в крайнем случае. Но я не могу его потерять, я очень-очень хочу быть рядом с ним, очень-очень. И это означает, что выбора у меня нет.
Добрый Дядя уже не целовал мою ногу, а, упёршись лбом о край дивана, шумно и тяжело дышал. И я положила руку ему на лысину. Дидан поднял голову, наши взгляды встретились, и на этом совпадения с заготовленным сценарием закончились. Странные вещи стали происходить — мужское желание, когда я уступила ему, легко и незаметно вовлекло меня в свои воздушные потоки, и я тут же перестала размышлять. Всё происходящее со мной: свободное парение, головокружительные взлёты, проваливания в воздушные ямы, бешеное кружение при заходе в штопор, вызывало во мне восторг.
Я не знала, что радость может быть такой большой. Она преобразила каминную, превратила её в комнату с секретами, наполнила волшебством, когда я узнала, что сделала Доброго Дядю счастливым. Он много раз говорил мне об этом в ту ночь, я не совсем понимала, как это у меня получилось, но знала, что так оно и есть.
— Я буду с тобой до тех пор, пока ты не захочешь уйти. Рано или поздно это случится, и это нормально. Не считай себя связанной, обязанной, не вздумай посвящать мне жизнь — это было бы пошло. Хочу, чтобы ты знала: я навсегда останусь благодарным тебе за твой подарок. Чтобы ни случилось. — Говорил Дидан утром, гладя меня по лицу.
А вот и Омск. Даже поздним вечером его привокзальная площадь почему-то выглядит веселой, радостной даже. Выйду-ка я, пройдусь, это последняя большая стоянка на пути в Новосибирск — прибываем туда ранним утром. Правда, ночью будет ещё Барабинск, но его я наверняка просплю. Вот, почти приехала, а никаких прорывов в воспоминания Первой Железной Дороги так и не произошло. Не случилось катарсиса, не сыграл предназначенной ему роли диктофонный собеседник от Зубра. Может быть, это и к лучшему — что не проснулась спящая собака.
Как обычно у выхода из вагона частные торговки предлагали проезжающим пассажирам свою снедь. У одной из них я увидела малосольные огурчики, соблазнилась и купила парочку. Какая прелесть! Такие чудные огурчики получались только у доброй памяти Настасьи Петровны — крепенькие, хрусткие, душистые, мы с Диданом их просто обожали.
— Хозяюшка, — обратилась я к женщине, у которой купила огурцы, — вы их со смородиновым листом засаливали? Очень славные они у вас вышли, очень. — Я с удивлением и удовольствием услышала в своём голосе давно утраченные обертона; и любимая Диданом лёгкая хрипотца проскользнула на фоне забыто звонких модуляций. С этим голосом я рассталась много лет назад, наверное, тогда, когда вышла замуж за ЧеЗээМа... Иначе: когда ушла от Доброго Дяди.
— И смородиновый лист кладу, и вишнёвый, и мелиссу и много чего ещё. — Ответила торговка, довольная похвалой.
«Много чего ещё». Всё правильно, у каждого должны быть свои секреты. Ладно, пора возвращаться в вагон. В Новосибирск мы прибываем в шесть утра, стало быть, вставать придётся, в пять часов, так что пора укладываться спать.
Приняв это взвешенное решение, я тут же поняла, что этой ночью мне не удастся сомкнуть глаз.
