— Шоколада, Dios mio[15]. Вы так уж его любите, что ли?

— Я люблю, когда вы его готовите, Пилар!

— Шоколада теперь нигде нет, сеньор, и вообще уже ничего не найдешь. Да не стойте же вы в дверях. Входите. Кладите свой мешок. Какое холодное сегодня утро, я совсем окоченела. Армандо сейчас придет, он за хлебом пошел. А который час?

— Ровно восемь, Пилар.

— И охота же вам вставать в такую рань и таскаться по горам в мороз!

— День будет хороший.

— Если солнце не схватит насморк. Пока что я вся дрожу от холода.

Пилар стягивает полы халата на своей пышной груди. Она подходит к дверям и всматривается в серую улицу.

— Ну, вот и Армандо. Будет свежий хлеб.

— А шоколад?

— Quien sabe?[16] Пойду взгляну, не остался ли кусочек. В лавках ничего не купишь.

На пороге появляется Армандо Баррага. Это низенький плотный человек с веселым нравом. На его круглой голове большой берет.

— Привет, senor maestro[17]!

— Привет, Армандо!

— Пощипывает сегодня. Вы, наверно, продрогли, пока спускались!

— Что нового?

— Да ничего особенного. Нет ни черта.

Он кладет хлеб на одни из трех мраморных столиков и садится передо мной. Я пододвигаю к нему табак и курительную бумагу. Пилар ушла на кухню. Мы в маленьком темном зале, куда свет проникает только через застекленную дверь, выходящую на улицу Ортанс.

— Gracias[18]. Так вы собираетесь к Бестеги?

— Да, к Бестеги.

— За провизией?

— Да нет, так, для удовольствия.

— И что вы только нашли в этой горе! Ведь она самая скудная во всей округе, а вы, как ни посмотрю, все на нее забираетесь!

— Она хороша, Армандо, очень хороша!

— Хороша камнями, но из камней похлебки не сваришь!

— А буковый лес перед пастбищем вы знаете?

Лицо Армандо делается серьезным, он качает головой:

— Да, я знаю его.

Молчание. Городок медленно просыпается вокруг нас. Где-то на дороге из Этиньи громыхают молочные бидоны.

— Со стороны Кампаса пришли наши, — добавляет Армандо.

— За лесом большие луга, а дальше горы стоят стеной, там не проберешься. Бестеги уверяет, что прохода там нет.

— Какой-нибудь да есть. Ведь люди не птицы.

Армандо поворачивается к кухне.

— Эй, Пилар, как насчет завтрака? Сеньор ведь ждет. Пилар, de mi alma[19], увидим мы, наконец, твой шоколад? А? Будет шоколад?

Пилар не отвечает. Доносится ее пронзительный и насмешливый голос:

Abreme fa puerta,

la puerta tan dura.

Donde estб la liave

di tu cerradura?[20]

Слышно, как она крошит ножом толстую плитку. Она готовит шоколад. Он будет темным и густым, с корицей и гвоздикой. Пилар красивая и дебелая, ее длинные волосы темнее чернил кальмара. Ее полные, четко нарисованные губы всегда подкрашены. Муж иногда говорит ей: «Пилар, душечка, ты у меня что реклама анисовки».

Армандо называет их — наши. Между тем сам он пришел из Испании еще до войны. Он появился здесь с женой давно. Сначала они торговали фруктами, потом приобрели это маленькое кафе. Каждый раз, как я спускаюсь с гор, я захожу к ним пропустить стаканчик или поесть. Мы болтаем по-испански. Пилар родом из Мадрида, Армандо — из Севильи. Его быстрая речь и мягкий выговор выдают андалузца. Детей у них нет. Они уже немолоды — им под пятьдесят — и мечтают когда-нибудь вернуться в Испанию. От них я узнаю, что делается в городе и окрестных деревнях. Испанцы, осевшие в этом районе, заходят к ним. После перемирия в Люшоне оказались беженцы из разных мест: бельгийцы, эльзасцы, жители северных районов. Они раскупили все, что можно было найти в лавках, и теперь рыщут по окрестным селам в поисках провизии.

Армандо рассказывает о том, что слышал в булочной. Машина, набитая немецкими офицерами, промчалась через город на большой скорости. Она ушла к перевалу Портийон. Это первые немцы в здешних местах. Может быть, они собираются расставить посты вдоль границы? Ведь юг Франции не оккупирован. Демаркационная линия проходит в центре страны и спускается к Байонне, огибая узкую полосу вдоль Атлантического побережья. Так или иначе, они не бросят границу без присмотра.

Я спрашиваю:

— Вы думаете, они оставят солдат в Кампасе?

— Вряд ли, — отвечает Армандо. — Слишком уж там дикие места. Медвежий край.

Медведь. Вот мы и коснулись главного.

Впервые я встретил Модеста Бестеги однажды утром на террасе перед кафе Армандо. Терраса эта — два круглых столика и пара горшков с бересклетами. Здесь положили медведя, подстреленного накануне. Модест спустился со своей горы взглянуть на медведя.

Кто-то около меня произнес:

— А вот и Модест Бестеги из Кампаса.

Он приближался неторопливо, свинцовой походкой горца. Я увидел худощавый силуэт на фойе неяркого осеннего солнца. Смазанные салом башмаки поблескивали при каждом шаге. Через плечо висела сумка, в руке он держал палку из мушмулы. Наклонив сухое, морщинистое лицо с седыми усами, которые скрывали его рот с выступающим вперед подбородком, Модест шел к медведю.

Таким я увидел его в первый раз; но в тот день мы не обменялись ни словом и даже не познакомились. Он спустился из Кампаса, чтобы осмотреть зверя.

Люди расступились и пропустили его.

Зверь лежал на спине. Мощный, хоть и коротковат, как говорили собравшиеся мужчины. Задние лапы его были вытянуты, передние согнуты, словно он приготовился плясать. Голова показалась мне огромной. Из приоткрытой пасти шел отвратительный запах.

Накануне вечером на дороге к Портийону его убил сын Баррера. Барреру-младшему было восемнадцать лет, и он впервые участвовал в облаве. Отец взял его с собой, чтобы побаловать. Парню сунули в руки ружье и поставили его на краю дороги так, больше для вида. Кому бы в голову пришло, что медведь повернет к городу и забредет сюда? Правда, зверь уже доказал свою лихость. Он задрал за несколько последних педель трех телок.

Знакомый мне таможенный лейтенант как-то говорил, что после Испанской войны медведи стали захаживать в эти места. Он даже утверждал, будто видел их у самого города.

Крестьянин из деревни Артиге, где я недавно обосновался, взял меня за локоть и стал рассказывать, как шла облава.

— Вот чертовщина! Собаки, как почуяли след, прямо обезумели и бросились в гору. Охотники поспевали за ними как могли. Все уже решили, что медведь заберется куда-нибудь в самый отдаленный угол. Этого парнишку поставили здесь одного на краю дороги, он вовсе и не ждал ничего. Он был уверен, что и не увидит медведя, что ему не придется и — ружье поднять. Взяли на облаву — и то хорошо, он и тем был доволен. Вдруг он слышит шорох в кустах. Дело было уже к вечеру. Он спокойно оборачивается и думает: верно, кто-то пришел постоять со мной. О медведе он и не подумал. Ружье висело за плечом. И что же он видит? Огромный ком шерсти. Да это же медведь, смекает он. Медведь скатывался к нему по склону. Медведь, говорю я вам, съезжает прямо на заду, становится на ноги, поднимает морду и ревет. Знаете, и для людей бывалых это не так-то приятно! Медведь встает на дыбы, потом бросается напрямик. Беда! К счастью, парень не из пугливых и глаз у него меткий. Он видит, зверь идет прямо на него и, должно быть, разъярен облавой и хочет уйти от нее. Тут парень не растерялся, встал на колено, вскинул ружье и прицелился. Баррер, отец его, скажу я вам, охотник отменный и сына обучил что надо! Он затаил дыхание и выстрелил. Убил наповал. И вот ведь здорово: медведь упал тут же на краю дороги. И тут малый струхнул, сам признался. Ну, волнение от удачи, и все-таки страшно было. Но он испугался уже после. Молодец парень! Этот медведь много прошел. Он долго кружил по горе, сумел обмануть и собак и охотников и выбрался потом сюда на дорогу… Парень гордится — и не зря. Правда, особого труда он не приложил. Облаву вел не он, ему, как говорится, подали медведя на блюде. Но все же он молодец. Не растерялся перед зверем, а тут есть чего бояться. Нападение медведя — не шуточное дело. Вы и руки не успеете поднять, как он сгребет вас в лапы…