Карабинеры, расположившиеся в местной школе, достали ему лыжи, ботинки и палки. Посте некоторых поисков нашлись также лыжные брюки, куртка, шапочки, перча ikh, рюкзак. В сгущающихся сумерках Молькхаммер и трое карабинеров вышли в горы. У каждого, в том числе и у Молькхаммера, висел на груди автомат.

Молькхаммер и карабинеры взяли с места в карьер. Долгое время Молькхаммер шел первым, прокладывая лыжню, но едва он пристроился сзади, чтобы немного передохнуть, как темп резко спал. Во время одного из спусков он снова возглавил отряд. Обернувшись, он увидел, что один из карабинеров отстал, но не снизил скорости, надеясь, что по крайней мере радист выдержит темп гонки. Он готов был и дальше один прокладывать лыжню, лишь бы быстрее идти вперед.

Почувствовав второе дыхание, он мчался, уже не обращая внимания на карабинеров, далеко выбрасывая палки и сильно отталкиваясь, как учил тренер. Один раз он вынужден был снять лыжи, чтобы перелезть через скальный гребень. И снова вперед. Наконец он остановился и стал внимательно осматривать местность: метр за метром, склон за склоном, впадину за впадиной. Вдруг далеко впереди он заметил точку, едва различимо шевелившуюся на снегу. Он поднял бинокль, и точка превратилась в мужчину, который карабкался по ложбине вверх.

Все чаще и чаще на пути попадались валуны. Молькхаммер отстегнул лыжи и снял с груди автомат. Держа его в руке, он стал прыжками приближаться к мужчине, перескакивая с валуна на валун. Тот все еще не видел его. Наконец он остановился, поднял бинокль и начал осматривать местность. И только тогда он заметил Молькхаммера.

Молькхаммер поднял руку и крикнул: «Стой!» — но мужчина уже снова поспешно карабкался в гору. Молькхаммер сделал предупредительный выстрел. Мужчина пригнулся и изменил направление. Молькхаммер заметил, что беглец передвигался с трудом, словно очень устал. С каждой минутой криминалист приближался к нему все ближе и ближе. Если мужчина вооружен, он будет сейчас обороняться, подумал Молькхаммер. «Полиция! Стой!» — еще раз крикнул он, но мужчина даже не обернулся. Когда расстояние между ними сократилось до ста метров, послышался шум мотора, и вскоре из тумана опустился вертолет и повис в нескольких метрах над головой беглеца. И лишь тогда тот обессиленно опустился на снег, злобно глядя на преследователя. «Вы арестованы, Крёберс!» — сказал Молькхаммер.

Феллини смотрел сверху вниз на мертвенно-бледное с отвисшей челюстью лицо и удивлялся, как у этою больного и слабонервного человека все еще хватало сил отпираться.

— Губингер, — сказал он, — не пора ли вам, наконец, взяться за ум? Я допрашиваю вас уже шесть часов, и вы все время упорно отпираетесь. Я спрашиваю еще раз: кому вы передали вилку и колотушку для мяса?

— Я их в глаза не видел, — застонал Губингер, — и никому не передавал.

— Продолжая упорствовать, — сказал Феллини, — вы только усугубляете свою вину. В таком случае я не смогу сообщить суду о вашем чистосердечном признании, и тогда вам нечего рассчитывать на смягчающие вину обстоятельства. Во всяком случае, я вас предупредил.

В том же духе он продолжал говорить еще некоторое время; слова легко слетали с языка — все это было привычным делом. Затем он велел увести Губингера.

Феллини распорядился доставить арестованного Губингера в Милан и теперь ждал, когда привезут Крёберса. Твердо установлено, что Крёберс взорвал одну мачту; поэтому добиться перевода Крёберса из больцанской тюрьмы, в которую свозились все арестованные террористы, в Милан оказалось нелегким делом.

Феллини потратил еще несколько часов, снова и снова сопоставляя факты. Наконец прибыл Молькхаммер и сообщил, что привез Крёберса.

— Хотите сразу допросить его? — спросил он.

— Я, собственно, так и думал, — сказал Феллини, — но, может быть, нам удастся склонить Губингера к признанию, ошеломив его правдой об обстоятельствах убийства. Попробуем сделать это сейчас.

Он велел привести Губингера. Тот вошел и, сев на табурет, стоявший у двери, положил руки на колени и потупил взгляд.

— Вы по-прежнему отказываетесь от чистосердечного признания! — спросил Феллини.

— Я уже признался во всем, — пробормотал Губингер.

— Вы солгали мне, — сказал Феллини. — А теперь я досконально опишу, что произошло в Тауферсе в тот вечер.

Событиям в Тауферсе предшествовала следующая история.

Бергизельбунд отказался оплатить поставленный Новаком донарит. В ответ Новак пригрозил выдать союз итальянцам и даже предпринял некоторые шаги в этом направлении Ни Крёберс, представитель союза, ни Новак не желали уступать, и ситуация обострилась. Так это в общем-то не непреодолимое разногласие из-за неуступчивости обоих разрослось в пробу сил Тогда-то Бергизельбунд и послал Новаку зеленую записку. Может быть, ее автором был доктор Шмейдль? Ничего, мы постараемся выяснить и это Итак, решив отомстить, Новак установил связь с итальянской таможней Вам, Губингер, он сообщил об этом Лиль Кардо слышала, как Новак сказал вам, что в скором времени таможня вытаращит глаза от удивления Вы всполошились и в тот же день позвонили Крёберсу в Инсбрук Я справлялся на почтамте в Глурисе: вы разговаривали ровно семь минут, достаточно долго, чтобы договориться о чем угодно В результате Крёберс немедленно выехал в Тауферс.

Губингер удивленно вскинул голову.

— Это неправда!

— Нет, правда, — возразил Феллини. — Крёберс приехал к вечеру В тот момент ни вы, ни Крёберс еще не имели намерения убить Новака. Скорее всего вы хотели еще раз с ним поговорить и даже, возможно, заплатить за допарит Но тут случилось нечто, что резко изменило ваши планы, а именно — поручение, данное Новаком Лиль Кардо: позвонить Крёберсу в Инсбрук. Вы, Губингер, сделали вид, что заказываете разговор, в действительности же Крёберс в это время сидел в вашем кабинете.

И снова Губингер хотел протестовать, но так и остался сидеть с раскрытым ртом, словно онемев.

— Я справлялся на почтамте Глурнса: вы не заказывали разговора с Инсбруком. В тот вечер из вашей гостиницы не был заказан ни один междугородный телефонный разговор. Крёберс и вы молниеносно сообразили, что случай дает вам в руки блестящее алиби, и Крёберс решил убрать с дороги потенциального и уже частично фактического врага. Не хватало только орудия убийства. И тогда вы пошли на кухню, взяли колотушку и вилку, вернулись в кабинет и передали их Крёберсу. Последний вылез через окно, расположенное вровень с землей, во двор, вернулся через черный ход в дом и поднялся на третий этаж. Он постучал в дверь номера, в котором жил Новак, и тот, разумеется, впустил его. Предположительно Новак был оглушен Крёберсом в тот момент, когда повернулся к нему спиной. Крёберс втащил Новака в смежную комнату, положил его на постель и нанес смертельный удар в сонную артерию.

Все это заняло не слишком много времени. Совершив преступление, Крёберс тем же путем вернулся в ваш кабинет. Вы, Губингер, сообщили Кардо, что Инсбрук на проводе, и соединили ее с Крёберсом, который сидел в нескольких метрах от нее в вашем кабинете.

Чем ближе подходил Феллини к концу, тем все более стекленел взгляд Губингера: он прижал руки к подбородку и не изменил позы даже тогда, когда Феллини замолчал. Молькхаммер не смел пошевелиться.

— Так это было? — вдруг крикнул Феллини.

Руки Губингера медленно опустились, нижняя челюсть отвисла, и лицо застыло в глупой гримасе. Губингер сделал глотательное движение и еле слышно выдавил «Да».

Феллини выключил настольную лампу.

— Сейчас я позову секретаршу, — сказал он, — и мы составим протокол. Курите!

Феллини позвал полицейского, чтобы Губингер не оставался без наблюдения, и вышел с Молькхаммером в коридор.

— Поздравляю вас, — сказал Молькхаммер.

— А я поздравляю вас. Крепкий нам достался орешек, а?

— Но мы его раскололи, хотя одно время казалось, что это невозможно. Один я бы никогда не раскрыл преступления.

— А я, — сказал Феллини, — никогда бы не поймал Крёберса.