— Скажите, вы любите его или только восхищаетесь им?

— Конечно, люблю. Он — очень добрый, щедрый, мужественный человек и всегда прекрасно ко мне относился. Такие люди, как он, у всех вызывают любовь и доверие. Как я могу не любить его? Все его любят.

— Наверняка найдутся люди, которым он не нравится, — прокомментировал Аргайл.

— Что вы хотите этим сказать? — нахмурилась Жанна.

— Ну, — замялся он, шокированный ее неожиданно резким тоном, — успешные влиятельные люди всегда вызывают зависть. Такие люди по определению не могут всем нравиться.

— Понимаю вашу мысль и даже отчасти соглашусь. Мой дед — очень принципиальный человек, и, наверное, те, кого он вывел на чистую воду, не испытывают к нему любви. Но, честно вам скажу, я ни разу не встречала человека, который испытывал бы к нему личную неприязнь. Допускаю, что он не пользуется всеобщей любовью, но уважением — безусловно. И свидетельство тому — важная награда европейского значения, которую ему вручат через две недели.

— Что?

— Вы еще не слышали об этом?

Аргайл мотнул головой.

— Не знаю, как объяснить вам значение этой награды. Это что-то вроде «нобелевки» для политиков. Ее присуждает Европейское сообщество. Каждая страна выдвигает своего кандидата за заслуги перед отечеством и Европейским сообществом. Награду вручали всего несколько раз; это действительно очень большая честь.

— А что представляет собой награда? Чек на кругленькую сумму?

Женщина неодобрительно нахмурилась и даже слегка отодвинулась от него.

— Церемония награждения состоится на очередной встрече совета министров. Месье Руксель получит награду, после чего обратится с речью к главам государств сообщества и к европейскому парламенту. Он готовил эту речь в течение нескольких месяцев. В ней он изложит свое видение мира в ближайшие десятилетия, и, поверьте мне, это будет блестящая речь. Кроме того, он расскажет о принципах, которыми руководствовался всю свою жизнь.

— Чудесно. Буду с нетерпением ждать опубликования этой великолепной речи, — сказал Аргайл скорее из вежливости.

Наступила пауза, во время которой они смотрели друг на друга, не зная, что еще сказать. Аргайл разрядил атмосферу, подозвав официанта и расплатившись по счету. Затем он подал француженке пальто, и они вышли на улицу, с наслаждением вдохнув холодного ночного воздуха.

— Вы были очень любезны, согласившись увидеться со мной, — сказал Аргайл.

Она приблизилась, положила руку ему на рукав и долго смотрела в глаза.

— А пойдемте ко мне домой. Мы могли бы чего-нибудь выпить. Здесь недалеко, — сказала вдруг она тихим голосом и махнула рукой куда-то влево. В глазах ее снова промелькнуло диковатое выражение.

Одним из самых часто встречаемых живописных сюжетов семнадцатого столетия является классическая аллегория, где мифологические персонажи иллюстрируют различные нравственные понятия. Так, необыкновенно популярным был «Суд Геркулеса». В эпоху барокко этот сюжет вдохновлял десятки живописцев.

Сюжет простой: Геркулес, мужественный античный герой, лишь слегка прикрытый львиной шкурой (зрителю эта деталь позволяла узнать героя, а художнику — продемонстрировать свое искусство в изображении мужского торса), стоит в центре картины и слушает двух женщин. Обе прекрасны. Одна одета в строгий наряд, скрывающий линии ее тела, и зачастую изображается со шпагой и поднятым вверх указующим перстом. Это — Афина, дочь Зевса, защитница правды. Она символизирует Добродетель.

С другой стороны небрежно раскинулась на траве полуобнаженная женщина, символизирующая легкую жизнь. Она ничего не говорит, но искушает Геркулеса самим своим видом. В названиях некоторых картин она фигурирует как Порок или Искушение. Это — Афродита, богиня любви.

Слева, со стороны Афины, лежит дорога — извилистая и каменистая, однако ведущая к благополучию и славе. Путь со стороны Афродиты легок и приятен, он манит различными удовольствиями, но ведет в никуда.

Геркулес выслушивает аргументы каждой стороны и пытается определиться с выбором пути. На полотне запечатлен тот момент, когда он выбирает путь Добродетели. Лицо Геркулеса, как правило, напоминает лицо заказчика — невинная лесть, которой следовали практически все художники.

Этот аллегорический сюжет в один миг промелькнул в голове Аргайла. Следуя аллегории, слева от него лежал путь в гостиницу, а справа — прямая дорога в апартаменты Жанны Арманд.

У Геркулеса по крайней мере было время, чтобы взвесить все «за» и «против», выслушать аргументы сторон и задать вопросы, тогда как несчастный Джонатан должен был взвесить свое влечение к Жанне и любовь к Флавии за доли секунды.

— Ну?

— Простите. Я думаю.

— Разве здесь есть о чем думать?

Он вздохнул и дотронулся до ее плеча.

— Нет, пожалуй, не о чем.

И, так же как Геркулес, печально поплелся путем добродетели.

Поезд прибыл в Париж в 7.15. Проводник бесцеремонно выставил полусонную Флавию в холодное, продуваемое всеми ветрами здание Восточного вокзала. Ночь в вагоне прошла ужасно: каждые пять минут ее сон прерывали вопли младенцев, проверка билетов, новые пассажиры и внезапные резкие остановки. Она чувствовала себя грязной оборванкой. «Господи, на кого я похожа, — ужаснулась она, увидев свое отражение в зеркале. — Что у меня на голове?! Счастье, что Джонатан никогда не замечает подобных вещей». Ей не терпелось увидеть его; надежный, спокойный, мягкий Джонатан вселял в нее уверенность, и хотя они частенько расходились во взглядах, она с удовольствием предвкушала долгую беседу с ним.

Она решила зайти куда-нибудь выпить чашку кофе и плотно позавтракать, прежде чем ехать в отель к Джонатану. Ей как-то не пришло в голову, что он мог остановиться в другом отеле. Сейчас, когда эта мысль посетила ее, она испугалась: в самом деле, а как она будет его искать? Вдруг он уже уехал в Рим?

«Я подумаю об этом после», — отбросила она прочь беспокойную мысль. Более насущной проблемой было то, что кафе еще не открылись, а французских денег у нее не было, из чего следовало, что она не может нанять такси.

Она спустилась по эскалатору в метро, посмотрела по схеме маршрут и рассеянно наблюдала за пассажирами. Примерно каждый десятый, оглянувшись по сторонам, перепрыгивал через турникет и как ни в чем не бывало бежал на платформу. В зале присутствовали блюстители порядка, но почему-то не обращали на «зайцев» никакого внимания. «Раз я в Париже, буду действовать, как парижанка», — подумала Флавия. Подхватив сумку, она подбежала к турникету, перемахнула через него и, чувствуя себя страшной преступницей, побежала на другой конец платформы.

Она помнила, что гостиница, где обычно останавливался Аргайл, находится где-то возле Пантеона; однажды они ночевали там вместе. К несчастью, в этом районе было полно других гостиниц, и единственной отличительной особенностью, которую помнила Флавия, была массивная дверь, украшенная богатой резьбой. Полюбовавшись на двери четырех гостиниц, она так и не нашла ту, что искала, зато получила подробные инструкции, как туда добраться.

В 8.15 утра она вошла в холл названной гостиницы и поинтересовалась у администратора, есть ли у них постоялец по имени Джонатан Аргайл.

Шелест страниц, после чего человек за стойкой признал, что такой постоялец у них есть.

— В каком номере он остановился?

— В комнате номер девять. Вы можете к нему подняться.

Флавия взбежала по лестнице и энергично постучала в дверь.

— Джонатан? — позвала она. — Это я. Открывай.

Ответом ей послужило долгое молчание. В номере никого не было. Странно, не похоже на Джонатана: он любитель поваляться до обеда.

Флавия постояла у двери, не зная, куда ей теперь деваться. Чего-чего, а того, что Джонатан может отсутствовать в такую рань, она никак не ожидала.

К счастью, ей не пришлось долго размышлять. На лестнице раздались тяжелые шаги отнюдь не балетного танцора, и Джонатан собственной персоной предстал пред ее светлые очи.